Когда театр становится миссией / Вспоминая Бориса Александрова (Ульяновск)

Выпуск №3-223/2019, Вспоминая

Борис Александров для меня был и остается - своеобразным знаком Ульяновского областного театра драмы. Знаком творчества Юрия Копылова. Их обоих уже давно нет на свете, но тем горше воспоминание - время изменило их родной дом до неузнаваемости, а память оживает все острее.

Я никогда не видела работы Бориса Александрова в «докопыловский» период, хотя Александров всю жизнь служил одному театру, Ульяновскому, а Юрий Копылов приехал в этот волжский город гораздо позже, но они навсегда совпали для меня как Идея и ее Воплощение. И когда в театральном мире произносят название города - Ульяновск, мгновенно, несмотря на то, что нет уже ни Юрия Семеновича, ни Бориса Владимировича, возникает, уверена, не у меня одной: Копылов... Александров...

Нет, конечно, это несправедливо, были и остались в Ульяновской драме и другие артисты - мощные, сильные, широко известные, умевшие точно транслировать боль и радость, мысль и чувство Юрия Копылова. Но сегодня они не очень востребованы театром, перешедшим на коммерческие рельсы. Я все равно люблю и вспоминаю их, но Борис Александров так и остался неким мистическим знаком этой труппы - Король и Шут в одном лице...

Хорошо помню его триумф в роли Генриха в спектакле «Генрих IV» Пиранделло в Калуге, Вологде и, конечно, в Ульяновске, где мне посчастливилось видеть его не однажды, всякий раз испытывая глубокое потрясение и неотвязную мысль: как у него это получается? Почему столь резко, почти незаметно лицо из почти уродливой маски превращается в красивое, вдохновенное мужское лицо?

А как он играл короля Лира, от начала до финала действия постепенно превращаясь из нарочито театрализованного старца, раздающего свое королевство, в исполненного достоинства и величия (даже в своем безумии!) властелина.

А Яу в «Ночной мистерии» Гауптмана, а Генрих в «Дьяволе и Господе Боге» Сартра, а Шут в «Двенадцатой ночи» Шекспира, а мольеровский Тартюф, а чеховский Иванов в спектакле Г.Короткова, а призрак Отца Гамлета, а Дорн в «Чайке», а Павел I в одноименной драме Дмитрия Мережковского... Невозможно вспомнить сразу все роли, в которых блистал, изумлял, покорял Борис Александров!..

Юрий Копылов говорил: «Он двадцать с лишним лет работал со мной, с первого спектакля. Он мне с самого начала показался интересен тем, что по своей актерской природе был похож на трагического шута. Где возникали роли с похожей темой, они ему удавались. Там, где герои были более плоскостные, и роли были более ординарны... Актер не может играть все, будь он хоть трижды великий, все равно многое идет от его природы, от нервной системы. Есть роли, которые не подчиняются сложившейся нервной структуре, по этой причине актеров-универсалов не бывает. Бывают универсальные возможности, как у Смоктуновского, например. Казалось бы, он-то умел все, но и у него были роли не на уровне.

Есть роли, которые, резонируя с «внутренним органом» актера, выходят на поверхность, обогащаются. А есть роли, которые делаются на чистом мастерстве. Так же и у Александрова, и у Шеймана (который не менее даровит, они просто очень разные). Для театра потеря этих актеров - трагедия, он строился во многом на их дуэте - и человеческом, и сценическом. Они, как антагонист и протагонист, часто играли в одном спектакле противоположные характеры, особенно в Сартре (спектакль «Дьявол и Господь Бог» по Ж.-П.Сартру). Режиссер Вадим Климовский хорошо использовал их дарование в «Играх с привидением» Мрожека, попал в индивидуальность актеров. У них разное мышление и мировоззрение, но когда они сходились в одном спектакле, возникала энергетика такой силы, что начинался серьезный театр. Казалось, они существуют в разной температуре, но оба умели держать высокий уровень внутреннего напряжения. Этим двоим был интересен только театр, ну, разве что Шейман еще любит теннис, а Борис Александров был еще увлечен своей студией, ему было важно не только играть большие роли, но и делиться с учениками мыслями о театре, о судьбе. Молодежь до сих пор ходит ошеломленная Александровым».

Пожалуй, Юрий Семенович Копылов нашел самое точное определение: «ошеломленность». В нашем с Борисом Александровым давнем интервью артист говорил: «Иногда мне кажется, что какие-то свои мысли Копылов проводит через меня, в этом плане я могу называть себя его протагонистом, но не в буквальном смысле, конечно. В чем-то я с ним соглашаюсь, за что-то люблю, за что-то злюсь... он видит меня в определенном рисунке, и я всегда существую в режиссерском рисунке, но мне этого мало, я всегда стараюсь протащить что-то свое. Вот и получается в результате какой-то конгломерат».

Юрий Копылов рассуждал когда-то, поясняя толстовское определение: «Что такое энергия заблуждения? Это когда переходишь от ощущения всего мира в пространство определенной темы, которую ты ухватил, которая тебя «ударила», внутри что-то задрожало, и возникло предощущение: «Вот это - здорово». Обретя замысел, двигаешься от воображения к решению, начинаешь «накручивать» этим актеров, они тоже увлекаются: чем больше им преподнесешь, тем им интереснее. На первых порах сам объем задачи увлекает».

Мне представляется, что Бориса Александрова «накручивать» не приходилось. Он легко преодолевал пространство между миром и конкретной темой, с трудом возвращаясь после спектакля в реальность. Он виделся со стороны замкнутым и самодостаточным - все словно из глубины, из собственного человеческого материала. После спектакля Борис Александров всегда казался выпотрошенным до самого донышка - к нему неловко было подходить с поздравлениями, с разговором: он не слышал, не ощущал, он все еще отходил от только что состоявшегося, произошедшего. И просто вежливо кивал, не в силах улыбнуться, расслабиться, а глаза - огромные и трагические... Когда я услышала от него слова: «Театр не есть для меня игра...», - вспомнила именно это, каким он выходит за кулисы после поклонов...

Он был для меня всегда и остался в памяти артистом какого-то мощного внутреннего излома, человеком очень сложного внутреннего мира, по-особому ощущающим боль. Наверное, это мучительно, такое вот амплуа. Я не очень люблю это слово, но другого не знаю. А творчество Бориса Александрова крушило понятие «амплуа», он настолько выходил за пределы реального мира, что зритель и не понимал, каким образом втягивается в эту воронку, где чувство времени и пространства исчезают. И роли, сыгранные Борисом Александровым, не воспринимаются как натягиваемые на себя чужие образы - они словно пускают корни в его душе и мучительно рвутся наружу.

Прорываются...

Как странно! Спустя годы после его ухода вспоминаешь не ряд картинок, словно в альбомных листах, а оживающие сцены, голос, взгляд, каждый раз «новую» походку и - удивительную мощь, заключенную в каждом, буквально каждом образе, который довелось ему пережить.

Наверное, связано это с тем отношением к театру, которое он однажды так емко сформулировал: «Театр - это в какой-то степени миссия... Это - твой крест, который ты иногда проклинаешь. Но если ты его взвалил, то его нужно тащить... А чтобы тащить, нужно идти, а не стоять, нужно искать». Многим ли из творцов присуще это ощущение сегодня?..

В том давнем нашем разговоре я спросила Бориса Александрова, о какой роли он мечтает, а он ответил без тени юмора: «Театр - это тайна. Давай так и оставим наш разговор - как будто ниточка оборвалась...»

Прошло совсем немного времени - ниточка оборвалась.

Но, как пел в одной из последних своих песен Александр Галич: «Возвращается ветер на круги своя,/ Возвращается боль, потому что ей некуда деться...»

Некуда, несмотря на то, что Бориса Александрова не забыли, не вычеркнули из анналов театра, которому он прослужил всю жизнь. 31 октября состоялся вечер памяти артиста по случаю 70-летия, которое должно было, но так и не исполнилось. И все самые светлые воспоминания об этом уникальном человеке и артисте не могут не быть окрашены болью потери, оказавшейся невосполнимой...

Фото предоставлены Ульяновским драматическим театром им. И.А.Гончарова

Фотогалерея