КРАСНОДАР. Решили не заморачиваться

Выпуск №4-224/2019, В России

КРАСНОДАР. Решили не заморачиваться

100-й сезон Краснодарский академический театр драмы им. М. Горького открыл символично - «Маскарадом» М.Ю. Лермонтова. Особо трепетное отношение к нему восходит к спектаклю Михаила Куликовского (1964), старшее поколение помнит и считает ту постановку легендарной. Исполнение им роли Арбенина стилистически ориентировалось на еще более глубокий культурный слой: «Маскарад» Александринского театра в постановке Вс. Мейерхольда с Юрием Юрьевым в главной роли (1917); в том спектакле молодой студиец Куликовский был одной из масок на роковом балу у Энгельгардта.

Какова программа режиссера-постановщика Константина Демидова сегодня - демонстрация собственного видения или курс на академизм, диалог с прошлым, намеренная с ним рифма? Если не энергичный жест, то хоть легкое касание - через «Маскарад» - былой славы этой сцены? Теоретически режиссер не обязан считаться ни с каким предшественником, если обладает сильным собственным видением пьесы. Мы же не можем не считаться, имея позади вековую историю, в которой были разные полосы, но виднее те - из эпохи «Маскарада», вдохновленные высоким стилем, сценической культурой и славными именами.

Ключевое слово - позади! Реалии сегодняшнего театра: слабые спектакли по сомнительным пьесам, паразитирование на классике (выдаваемое за актуализацию), в последние же сезоны откат к гомерическому советскому вульгаризму. Чего стоят «Кубанские казаки» (по киносценарию Николая Погодина в постановке Кирилла Стрежнева), ярмарочный лубок с характерами плоскими, однобокими, под стать грубо нарисованным декорациям с гигантскими арбузами. Или наивно-сериальная «Мартышка» из жизни Кубани в Великую Отечественную войну (пьеса Владимира Рунова, постановка Геннадия Николаева) с ее феноменальным заключительным аккордом: видеосъемка «Бессмертного полка», наш президент несет вместе с народом портреты героев... Зал встает. К этим насквозь спекулятивным спектаклям не применимы критерии художественности. В них - компроментация всего сразу: идеи народного патриотизма, президента, но более всего театра как особой художественной инстанции (а не пропагандистской структуры).

Вы понимаете поэтому наши ожидания от «Маскарада». Отчего бы ему и не стать высокой отметкой, возвратом в лоно именно театра с его всевластием творца - драматурга, режиссера, артиста, художника, композитора. Спектакль Константина Демидова вроде бы существует в координатах академизма, но намекает и на авторский театр. Баланс интересов традиции и новаторства колеблется, ощутимо смещаясь к сериальной истории мести с отравлением. Красивые дорогие костюмы и декорации имеют общее назначение и широкий смысл - подойдут, например, к салону Анны Павловны Шерер, даже к дому Фамусова. Художник-постановщик, он же художник по костюмам Андрей Климов создал очень помпезное, но со вкусом решенное оформление. Художник по свету Евгений Виноградов высвечивает не только декорацию, но обозначает своими «включениями» текстовые доминанты.

Но далее происходит то, чего мы больше всего боялись. Герои роскошных интерьеров действуют в соответствии с аннотацией к спектаклю, а она нещадно примитивизирует и искажает замысел Лермонтова. Более всего эффект снижения сказывается в произнесении текста. Он совсем не вяжется с элитным обществом и костюмным изыском. Но главное - с демонической философией рока, коей пропитана драма в стихах. Первостепенная и сегодня самая сложная задача «Маскарада» - овладение его поэтико-философской речевой стихией. В какой манере озвучивать рифмованный текст - чистой классической декламацией, сегодняшним ли интонированием с намеренными смещениями в пост-пост-модернистские приемы и ритмы. Решили «не заморачиваться». Заучили, пробежали, проскочили. Объявлен педагог по речи - Маргарита Радциг, но трудно понять степень ее влияния на спектакль, в котором изначально не решен подход к лермонтовскому феномену - поэтической природе драмы с ее высокой степенью абстракции и обобщения.

Евгений Арбенин (Олег Метелёв) - «не человек», «не демон» и уж «не игрок». Скорее, «мелкий бес», как Шприх, он же Неизвестный (Алексей Сухоручко). Да, есть такая теория, что Неизвестным мог обернуться и мошенник Шприх. Снимем разговоры о фатуме, демонизме, прочих трагических концептах, так связанных, однако с поэтикой Лермонтова. Поговорим о бытовом убийстве на почве ревности, - в эту сторону нас ведет режиссер. И следует признать, актеры сыграли все в рамках данной задачи. Ангелоподобная Нина (Ольга Вавилова) взбодрила зал в сцене смерти на парадной лестнице, правдиво обрушила проклятия на мужа-злодея. Князь Звездич (Михаил Дубовский) - убедительный герой-любовник. Баронесса Штраль (Евгения Белова) - премилая интриганка. Неожиданным открытием стал Казарин, тоже примеривший на себя образ Неизвестного. Именно в этом направлении Андрей Соломыков освоил роль, не пробегая, а выдерживая «роковые» паузы и патетику стиха. Пожалуй, он единственный ближе всех стоящий к академическому прочтению роли.

На Казарине следует сделать остановку - демон искуситель, близнец Арбенина, все знающий наперед и подобно Неизвестному ведущий старого друга к неминуемому возмездию. В отличие от Арбенина он никогда не отходил от игрального стола и его задача прагматична: вернуть бизнес-партнера в родное лоно. Арбенин, впавший в кризис неверия, произносит нечто вроде отречения от светлых настроений и иллюзий благородства. Это короткое мгновение, почему-то уходит из разборов пьесы, а нам оно кажется очень значимым:

«Прочь, добродетель: я тебя не знаю,

Я был обманут и тобой,

И краткий наш союз отныне разрываю -

Прощай - прощай!..»

(Падает на стул и закрывает лицо)

(Действие 2, сцена 2)


И далее реплика Казарина, будто победная фраза Мефистофеля из гётевского «Фауста»: «Теперь он мой!..» Кто такой Казарин? - сплетник и шулер. Арбенин - его добыча. От этого горечь драмы, еще далеко не разрешенной в сюжетном отношении, становится особенно видимой и сильной. Она, драма, получает в этот момент дополнительную краску и ее поступь отныне абсолютно фатальна.

Именно поэтому мы оценили работу Андрея Соломыкова. Стоило произнести лермонтовский стих, как он того заслуживает, и слово сразу начинает будто само вести, перестает быть лишь словом. Кажется, уже разбирать «Маскарад» наслаждение, не то, что представить в действии линии поведения, душераздирающие картины разоблачений, интонационные контрасты, крайние ремарки: «в бешенстве», «решительно», «опомнившись», «упадая в кресла» и прочее. Чтоб запустить, так уж запустить «Маскарад» как содержательную структуру, где все движется не столько житейской логикой, но поэтическим воображением автора, силою взвинченных, адских импульсов.

Но нет, в «маскераде», скорее, спокойно. Спектакль построен на фронтальных мизансценах. Балетмейстер-постановщик Анна Гилунова (или сам режиссер?) подбавляет зрелищности, используя уж совсем плоские метафоры: сознание Евгения мутится от ревности, и за спиной его являются дамы и кавалеры в масках, их кисти рук изображают сердце, куда, по-видимому, залез червь сомнения. Есть иные, и даже эффектные эпизоды: на авансцене на подсвеченных стульях понтирующие игроки обсуждают жизнь общества и на ключевые слова ритмично бросают карты в зал.

Но все же первое место в номинации «помощь зрителю» занимает музыкальное оформление Валентина Дёмина, подсказывающее всем в зале, где нужно плакать и сострадать. Но почему-то зал все больше смеялся. До него не доходили странные диалоги и монологи героев позапрошлого столетия с их непонятным кодексом чести и вроде бы бурными страстями. И это, конечно же, результат поверхностной манеры игры, музыкальных и режиссерских подпорок, в которых лермонтовский «Маскарад» не нуждается. Здесь не работают банальные приемы - тут место или «высокому штилю», или врубелевскому символизму.

Да, «Маскарад» это не милый сердцу казачий лубок, и не пропагандистская акция, и не отчет директора о деятельности кубанских театров в 2019 году перед участниками XXXII региональной конференции «Единой России».

Фотогалерея