ТУЛА. Необходимая классика

Выпуск №7-227/2020, В России

ТУЛА. Необходимая классика

... 1856 год. Санкт-Петербург. Фотография С.Л.Левицкого, хорошо известная нам сегодня, запечатлела группу литераторов, сотрудничавших с «Современником». Будущая гордость не только отечественной, но и мировой литературы, «золотой век» русской классики, они с уверенностью смотрели в будущее - за плечами каждого из них был не только яркий дебют, отмеченный критиками и читателями, но и не менее яркое продолжение. И в этом смысле все они были равны - и молодой, двадцативосьмилетний Лев Николаевич Толстой в военном мундире, и самый старший - сорокачетырехлетний Иван Александрович Гончаров, в том самом году вступивший в должность цензора Петербургского цензурного комитета.

Толстой и Островский, Григорович и Дружинин, Тургенев и Гончаров. На фотографии недостает нам сегодня имен менее известных, но столь же горячо и страстно отстаивающих своими произведениями высокое назначение литературы как учительства, пути к искоренению пороков, но и неизмеримой художественной ценности.

Пройдет немного времени, они будут вступать в полемику, спорить между собой по вопросам общественным, значительным, как выяснится два века спустя, не только для их времени, но мы всегда будем ощущать их целостность, общность в понимании назначения русского литератора.

Да, у каждого сложилась своя судьба, но, вчитываясь сегодня в их художественное наследие, письма, дневники, сопоставляя биографии, мы, не всегда благодарные потомки, ощущаем их невымышленное родство.

Родство назначения.

И когда (к сожалению, все реже и реже) в спектаклях по их произведениям мы ощущаем это родство через угаданный и ненавязчиво, тонко и точно воплощенный режиссером и артистами контекст времени, эпохи, не ушедшей бесследно, - возникает глубина сценического действа. Та глубина, которая вряд ли поманит к себе переодеванием персонажей в современные костюмы, перенесением давних событий в сегодняшний день, максимальным приближением к нам, нынешним. Потому что глубина - в вечности образов, их мыслей и чувств, в осознании того, что скрывается за таким привычным понятием как «классика»...

В спектакле Тульского академического театра драмы «Бесприданница» А.Н.Островского (режиссер-постановщик Дмитрий Краснов, художник Александр Дубровин, художник по костюмам Елена Погожева, хореограф Татьяна Меркулова, музыкальный руководитель Лариса Козлова, педагог по вокалу Любовь Труфанова) перед зрителем возникает тот космос Х1Х века, который заставляет задуматься о том, с чего я начала свои размышления. Тот контекст «золотого века» русской прозы и драматургии, ни в чем не утративший своего значения для дня сегодняшнего. При том, разумеется, условии, что в знакомых по сцене и экрану персонажах ненавязчиво акцентированы те черты, что известны и порой отнюдь не чужды нам. Этим, в первую очередь, и привлек спектакль Дмитрия Краснова, в котором живет одна из главных традиций русского психологического театра: не переодевание героев, не перестановка эпизодов, а следование мысли драматурга, заставляющее взглянуть на сегодняшнюю реальность как бы под двойным углом зрения: из того социального и культурного прошлого, что проросло сегодня чертами более жестокими и жесткими.

«Бесприданница» начинается своеобразным прологом: на сцене появляется цыганка. Она поет и танцует, удаляясь затем в разверстую нишу некоего огромного парохода (изготовленного для спектакля АО «Тулаточмаш»), а на площадке перед этим бывшим плавсредством, становящимся одной из важнейших метафор, содержатель кофейной Гаврило (Николай Бутенин) и слуга Иван (замечателен в этой роли Александр Халилеев) поспешно накрывают столик для приближающихся гостей. Их короткая сцена, когда хозяин гоняется за слугой с полотенцем и ругает его, а Иван ловко выворачивается, легка, забавна, привлекательна. Но с появлением первого гостя, вальяжного дельца Кнурова (очень хорош в роли Виктор Чепелев), от которого словно исходит дух его «громадного состояния» и соответствующего ему столь же громадного чувства собственного достоинства и собственной ценности, Гаврило и Иван замирают в поклоне, мгновенно натянув на физиономии фальшиво-льстивую мину почтения. Вслед за ним придут Василий Данилыч Вожеватов (интересная, содержательная работа Максима Старцева), появятся Лариса (Инна Медведева органична и удивительно светла в роли) с Карандышевым (о работе Вячеслава Федотова разговор будет ниже). Судя по тому, что она приходит босиком, Лариса гуляла не по набережной, как принято в бряхимовском обществе, а по берегу - так возникает в контрапункте с цыганкой, начинавшей действие, невольная мысль о свободе и воле, владевшая толстовским Федором Протасовым. И она не окажется случайной, потому что Дмитрий Краснов своеобразно «пронизал» весь спектакль цыганской темой, осмысленно и отчетливо выстроив метафору того, что не только Лариса, по словам Карандышева, живет в цыганском таборе, а все без исключения обитатели этого мирка. Кто - сочетая, а кто - противопоставляя ключевые понятия свободы и воли. Кто - сознательно, а кто - неосознанно, словно следуя некоему несформулированному закону.

И постепенно перед нами разворачиваются события хорошо известной истории, в которой, в отличие от многих виденных «Бесприданниц», каждый персонаж предстает как будто несколько уточненным в своих индивидуальных чертах не внешне, а внутренне. Уточненным по велению изменившегося времени.

Так Карандышев воспринимается подпольным человеком Достоевского: он одержим чувством собственного достоинства, ни на миг не вызывает ощущения жалкого небогатого чиновника, вынужденного заискивать перед сильными мира сего. И почти до финала начинает казаться, что не столько любовь к Ларисе, сколько стремление с ее помощью попасть в общество Кнуровых, Паратовых, Вожеватовых и прочих руководит его желанием непременно жениться на этой девушке. Он настолько занят собой, что ему не до любви, но в последний момент, осознав, что все потеряно для него, Карандышев «дорастает» до чувства, и его «не доставайся же ты никому» - отчаянный шаг человека, внезапно осознавшего, что не достиг ничего, потому что упустил главное, чувство... Вячеслав Федотов проходит этот путь Карандышева, убедительно и точно соединяющий для нас сегодня персонажей Достоевского с их непомерной гордыней с другими героями отечественной литературы, понимавших слишком поздно, что они упустили в жизни главное.

Не совсем привычен и Вожеватов. У Максима Старцева он - человек, постоянно мятущийся между чувством долга и порывами души. Он не из тех, кто может рушить социальные барьеры, он печется о своей репутации, но любовь к Ларисе то и дело прорывается в его взглядах или опущенных глазах, в его тщательно скрываемом отношении к Кнурову и Паратову.

Паратов Юрия Богородицкого явлен в спектакле подлинно «блестящим барином», начисто лишенным каких бы то ни было нравственных критериев. Он в любой момент готов поддаться минутному чувству, но после драматического объяснения с Ларисой так легко и беззаботно вступает в круг цыганской пляски, что не надо объяснять - он забыл уже о снова брошенной им девушке, он весь в своем будущем с женой-миллионершей...

Вступит в пляску и Кнуров, когда сыграет в орлянку с Вожеватовым и «выиграет» Ларису. Дмитрий Краснов и Виктор Чепелев посмотрели на этого человека тоже глазами из нашего настоящего: сказочно богат, может позволить и позволяет себе любую прихоть. Лариса для него - не просто желание заполучить в любовницы красивую молодую девушку, Кнуров испытывает к ней страсть. Достаточно видеть, как смотрит он на нее на протяжении всего спектакля, как ловит каждое движение, как наблюдает за ее разговорами с Паратовым, Вожеватовым, Карандышевым. И в этом - тоже заставляет вспомнить одержимых страстью стареющих героев Достоевского. Кнуров кажется единственным победителем в печальной истории бесприданницы Ларисы до того момента, пока не грянет выстрел Карандышева, сильно ранивший крупного дельца, в отличие от прочих персонажей знакомому с тем, что зовется сильным чувством...

И еще один герой, который во многих постановках до самого финала трактовался исключительно как комический, в спектакле Дмитрия Краснова предстает иным. Робинзон, замечательно, с нотами трагического гротеска сыгранный Геннадием Вершининым, по-своему «отсылает» зрителя к многочисленным персонажам не только «шутов» Островского, но и таких же, в сущности, «грустных клоунов» и Достоевского, и Сухово-Кобылина, и Тургенева.

Пожалуй, «чистого» Островского воплощает в этом спектакле лишь Ирина Бавтрикова в роли тетки Карандышева Евфросиньи Потаповны, но это, полагаю, сознательно задумано режиссером и актрисой. В своих нескольких появлениях Ирина Бавтрикова становится тем привычным для нас и не утратившим живости и привлекательности типажом драматурга, без которого он почти не обходился в своих пьесах.

А Огудалова Натальи Савченко искусно соединяет в своей героине черты нескольких сословий, чем становится очень интересна - в ней ощущается женщина, знавшая другие времена, впавшая в горькое вдовье существование, когда надо не мытьем так катаньем пристроить бесприданниц-дочерей, научившаяся хитрить, ловчить, льстить не по доброй воле, а по обстоятельствам. Интересно наблюдать за тонкими переходами актрисы в диалогах, мимике, льстивых интонациях, искренней тревоги за дочь, уезжающую на пикник за Волгу...

Необходимо отметить и роль цыганского хора с превосходным солистом Ильей (Ян Воробьев). Хореограф, музыкальный руководитель - участники этого хора, сделавшие цыган не поддельно-ресторанными исполнителями, а теми, кому ведомы разница между свободой и волей, потому их органическое существование в спектакле и мастерский вокал вызывают восхищение.

Но вот дошло время до главной героини «Бесприданницы». Лариса в искреннем и светлом проживании Инны Медведевой с первого появления до последнего «благодарю» вызывает чувство острого, даже трагического несовпадения молодой девушки с окружающим миром. Жизненный опыт, заимствованный из французских и русских романов, на которых росли в то время, формировал психологию юных, что сильно ощущается в этой Ларисе на уровне интуиции(ведь соответствующих реплик в пьесе нет) и вызывает подлинное сочувствие, потому что проблема несовпадения человека с доставшемся на его долю временем никуда не ушла. Скорее - наоборот.

Тончайший исследователь творчества А.Н. Островского Владимир Яковлевич Лакшин говорил, что у Ларисы «обуглена душа», а потому для драматурга ближе к закату его жизни очень важно было «по-новому воссоздать трагедию женской души - души поэтической, мечтательной, самолюбивой и гордой... Лариса - жертва мира, где все продается, где все чужие друг другу. Но она и его часть». Это и посчитали главным для себя Дмитрий Краснов и Инна Медведева.

И еще одно стало для режиссера очень важным. Современность - понятие отнюдь не константное: есть современность момента, примет, которые, подобно листьям, облетают за год или за десятилетие, но есть современность, что выражает себя в душевных сдвигах - именно она и определяет отличие истинной классики от перетолкованной, переодетой. Только тогда не требуется доказательств вечности русской классической культуры.

 

Фото предоставлены театром

Фотогалерея