Десять персонажей в поисках Чехова / "Чайка" в МХТ им.А.П.Чехова

Выпуск №8-228/2020, Премьеры Москвы

160-летие Антона Павловича Чехова театр, носящий его имя, отметил премьерой «Чайки». Пятой по счету в бурной истории Московского художественного. От предыдущей, выпущенной в полет Олегом Николаевичем Ефремовым, ее отделяет четыре десятилетия. Худрук МХТ Сергей Женовач отважился на рискованный шаг - доверил постановку самой знаковой для возглавляемого им театра пьесы Оскарасу Коршуновасу - режиссеру, чьи творческие искания лежат, по преимуществу, за пределами классической чеховской традиции.

С первых же минут становится ясно - спектакль Коршуноваса обращен к Заречным и Треплевым образца 20-х годов ХХI века, поставлен о них и для них. Это «полупотерянное» поколение - нервное, беспредельно самолюбивое, не особо, к сожалению, образованное, агрессивное и вместе с тем такое беззащитное - интересует режиссера прежде всего. Он хочет хотя бы попытаться залучить эту часть публики в Камергерский и для этого, с его точки зрения, все средства хороши. От азартной инстаграм-вакханалии перед началом (зрителей приглашают делать снимки и выкладывать их под хэштегом #чайкакоршун) до отсутствия финального «Константин Гаврилович застрелился» (демонстративные инфантилы редко доводят счеты с жизнь до необратимого результата).

На идею работает все. И атмосферные видеоинсталляции «колдовского озера», которое художник Артис Дзерве вписывает в интерьер зрительного зала, и декорации Ирины Комиссаровой, вдохновленной фантазией режиссера превратить соринскую усадьбу в современный загородный коттедж с панорамными окнами, вдоль которых скользят занавесы «трех цветов времени». И костюмы Агне Кузмицкайте, мотивы которых она «подсмотрела» в инстаграмах актеров, занятых в спектакле. Всеми доступными способами режиссер и его команда стремятся показать сегодняшним Костям, Нинам и Машам - чеховские герои это вы сами. И ваши друзья. И родители. И все остальные. Все-все-все. До единого. А потому написанное великим драматургом 120 лет назад имеет к вам самое прямое отношение.

Спектакль Коршуноваса очень точно попадает в сегодняшний день. Многие именно такой и видят нашу жизнь - как бесконечное представление, разыгрываемое всеми и каждым ради букетов, аплодисментов и новых, более выгодных ролей. И преуспеет на этих подмостках только тот, кто убедительно сыграет требуемое «кукловодом», а не продемонстрирует ему свою подлинную сущность. И даже если перевести эту «картину мира» на язык более возвышенных смыслов, то все равно упремся в ронсаровское

«Всесильная судьба нам назначает роли,

И небеса следят за нашею игрой».

Впрочем, Коршуновасу явно ближе шекспировская формула. Не зря же во время «увертюры» к спектаклю, когда актеры прямо на глазах у публики мало-помалу «выходят из себя», облекаясь в судьбы своих персонажей, Игорь Верник, играющий Тригорина, бродит по сцене с айфоном, якобы пытаясь разузнать, кто первым заявил, что весь мир театр. Для режиссера традиционное противопоставление Шекспира и Чехова не работает. Он считает их авторами одной группы крови, ведь и тот, и другой вглядываются в человеческую природу сквозь призму «маска VS душа».

Ну, что ж, раз весь мир театр, то почему не попробовать разобраться, что на что влияет в большей степени - жизнь на театр или, может быть, наоборот. И где проходит грань, отделяющая искусство от повседневности. И существует ли она вообще для нас сегодняшних. Актеры перемежают чеховские реплики производственной «отсебятиной», адресованной то залу, то самим себе, то партнерам, делая зрителей свидетелями изнаночной стороны сверкающего (дивная световая партитура Еугениюса Сабаляускаса) тысячью оттенков сценического чуда. И закручивается тугая спираль: зрители-актеры «по жизни» наблюдают за актерами «по профессии», играющими спектакль об актерах по профессии и актерах по жизни. Ну, чем не гамлетовская «мышеловка»? Тем более, что Костя, как и несчастный Датский принц, разыгрывает свой спектакль (не ограничивающийся представлением о Мировой душе), в первую очередь, для матери и ее любовника.

Чеховские «пять пудов любви» в спектакле Коршуноваса распределены не совсем так, а иногда и совсем не так, как к этому привыкли отечественные поклонники чеховской драматургии, поколений Аркадина+.

Сорин (Станислав Любшин) любит всех. Всех жалеет и понимает. Похоже, только он один еще не утратил способности к любви-сочувствию, любви-состраданию. Но, главное, он любит Жизнь. Саму по себе, как процесс, даже если она не оправдала его надежд. Доктор Дорн (Станислав Дужников) тоже любит жизнь, но не испытывает соринской горечи, тоски по разбитым мечтам, поскольку - и в игре Дужникова это очень чувствуется - все, что смог - воплотил, к тому, что не сбылось, выработал отношение исключительно философское. Он обрел внутреннюю гармонию, которой в этой чеховской компании всем остальным катастрофически не хватает. Все остальные, говоря о любви к кому бы то ни было, имеют в виду в первую очередь себя, любимых.

Тот же Дорн для влюбленной в него Полины Андреевны (Евгения Добровольская) - не столько объект реального чувства женщины, осознающей неумолимое приближение старости, сколько герой невоплощенной девичьей грезы о чем-то несбыточно-идеальном, удобная фантазия, в которую можно в любой момент сбежать из жутковатой вселенной, в которой она вынуждена вращаться в орбите самодовольного супруга (Евгений Сытый), не устающего любоваться собственной персоной.

Медведенко (Павел Ворожцов), отнюдь не похожий на традиционного никчемного рохлю, любит Машу. Любит. Ради того, чтобы доказать себе и ей, что он, прочно стоящий на земле со своими 23 рублями учительского жалованья, лучше, чем Костя, который еще не заработал своим трудом ни копейки (к тому моменту, когда это произойдет, Маша уже будет медведенковской женой).

Маша (Светлана Устинова) любит Костю. Страстно, самозабвенно: с каким чувством эта девушка вполголоса проговаривает отрывок Костиной пьесы - мурашки по коже. Но при этом эта неутоленная и неутолимая страсть для нее - повод пустить под откос свою собственную жизнь, жизнь мужа (ну, ладно, тот напоролся на то, за что боролся) и судьбу их ребенка (который уж и вовсе ни в чем не виноват!). Страдать ей гораздо удобней, легче и проще, чем нести ответственность за свою жизнь и жизнь близких. И сколько таких Маш знакомо каждому из сидящих в зале (если они сами ими не являются)!

Костя (Кузьма Котрелёв) любит Нину. Точнее - свою любовь к ней: вот, мол, на какое глубокое чувство способен я, художник, жаждущий новых форм. А между тем его видеокамера, на которую он записывает всё и всех, включая себя, принципиально ничем не отличается от ручки и блокнота, с которыми не расстается Тригорин. Беспардонность, с какой Костя врывается со своей камерой в личное пространство окружающих, сродни тактике капризного ребенка, выражающего таким образом свое недовольство ими. Рискнем предположить, что таких вот Кость сегодня гораздо больше, чем во времена Антона Павловича. Талантливые (ну, в крайнем случае, одаренные), они не способны к упорному труду, рутина разъедает их нежные души, а зарабатывать на хлеб насущный им скучно. Они легкокрылы ровно до тех пор, пока дует попутный ветер, лететь, опираясь на встречные потоки, не умеют. И учиться этому особого желания не выказывают.

Нина (Паулина Андреева) любит Тригорина. Как средство, с помощью которого можно проникнуть в манящий мир богемы. Сегодняшняя Нина - напористая, умеющая пользоваться своей «вечной женственностью» любит не искусство в себе, а себя в искусстве. Если сто лет назад ее роман с Тригориным можно было воспринять как результат смятения души, под напором захлестнувших ее чувств позабывшей о своем призвании - сцене, о таланте, над которым надо работать денно и нощно, то сегодня невооруженным взглядом видно не склонную к романтизму барышню без особых дарований, сорвавшуюся с трамплина, который хотела использовать для устройства своей карьеры, но полную желания начать все сначала с каким-нибудь другим «облаком, похожим на рояль».

Тригорин любит и Нину, и Аркадину, каждая из которых дает этому «облаку» возможность чувствовать себя каменной кручей. Обе женщины для него - питательный субстрат. Слишком питательный, слишком обильный, чтобы Борис Алексеевич должен был прикладывать усилия для добывания жизненных сил. Он было рванулся, пленившись молодостью Нины, чуть приподнялся над поверхностью субстрата, но корни этого экзотического растения уже отвыкли сами добывать себе питательные вещества, и так красиво начинавшийся роман развеялся, как туман над озером.

По-человечески больше всего сочувствуешь Аркадиной (Дарья Мороз), растратившей отпущенный ей дар любви на людей, которые не стоили этого чувства. А дар оказался конечным - иссяк. И теперь надо как-то жить без него, не давая окружающим догадаться о размерах пустоты, поселившейся в душе. А убедительнее всего это можно делать... на сцене. Вот почему пребывание в кругу родных и близких она с радостью заменила бы номером гостиницы, где так славно учить новую роль. Ирина Николаевна агрессивна, энергична, безжалостна. Потому что знает: рассчитывать она может только на саму себя. Тригорин с радостью «переселится» на более мощный субстрат, как только он появится на горизонте. А сын... Ей и самой страшно от того, что она не может любить Костю так, как хотела бы - слишком сильно в ее мальчике отцовское начало. «Киевский мещанин» - это диагноз. Роковой диагноз. Хлопок за сценой не равносилен самоубийству. Может быть, действительно у доктора склянка с эфиром лопнула. Этот Костя не застрелится и будет паразитировать на окружающих, в первую очередь, на собственной матери до конца дней. Ее дней.

Чехов, обнаруженный Оскарасом Коршуновасом и мхатовскими артистами в ХХI веке, воспринимается как камертон именно нашего времени, которое Антону Павловичу рисовалось совсем другими красками. Выходит, не так уж и невероятно, чтобы театр генерировал жизнь, а не наоборот?

Фото Екатерины ЦВЕТКОВОЙ

Фотогалерея