По чертежам своей души / Михаил Рабинович (Уфа)

Выпуск №1-231/2020, Лица

По чертежам своей души / Михаил Рабинович (Уфа)

Каждый, кто попадает в Государственный академический русский драматический театр Республики Башкортостан, расположенный в самом сердце Уфы, сразу проникается его удивительной атмосферой. Здесь все «заряжено» творчеством. Встречая гостей, художественный руководитель театра Михаил Рабинович проводит их по идеально убранному, уютному зрительскому фойе - и это его пристрастие к чистоте, думается, идет от убежденности, что в искусстве принципиально важна чистота помыслов. Потом ведет по творческим цехам, где кипит работа, - он гордится театральными швеями, которым под силу изготовить самые сложные сценические костюмы, ценит бутафоров, художников, столяров, золотыми руками которых создаются уникальные декорации. По пути знакомит пришедших с костюмерами, парикмахерами, реквизиторами, осветителями и звукорежиссерами. Святая святых театра - сцена! - уже подготовлена к новому театральному сезону, сияя иссиня-черным блеском. Зрительный зал терпеливо ждет реконструкции - по тому, как в голосе худрука становятся отчетливо слышны тревожные ноты, понятно, сколь сильно он переживает о том, когда же это будет возможно. А вот актерский этаж, где размещаются гримуборные, - табу! Это место сокрыто от глаз посторонних - для зрителя театр должен оставаться тайной!..

Михаил Исакович руководит театром с 1984 года, и рассказывать о своем коллективе может бесконечно, иронично прерывая попытки собеседников завести разговор о нем самом. Никаких собственных юбилеев и уж тем более связанных с ними торжеств!..

Он родился в августе предвоенного 1940 года. ...С черно-белой фотографии - одного из немногих сохранившихся снимков - на нас смотрит совсем молодой, почти юный солдат. Пилотка сдвинута набок, аккуратно подшит воротничок гимнастерки. Это отец... Невозможно не заметить: у Михаила Исаковича - его глаза, его смешливый, но до глубины пронзительный взгляд. Отец погиб в двадцать семь лет. Сын так и не увидел его. Рана, нанесенная страшной войной, не заживет в душе Михаила Исаковича никогда...

Творческий путь Михаила Рабиновича начался в стенах Уфимского авиационного института, где был организован Студенческий театр. Первый режиссерский опыт был получен именно там. Уже тогда стало понятно, что в Уфе появился настоящий творческий лидер, готовый говорить со зрителем откровенно, без заискиваний, порой резко, но предельно честно. Театр этот был популярен невероятно, а молодого руководителя знала, кажется, вся Уфа. Именно там были поставлены спектакли, после которых имя Рабиновича было надолго вычеркнуто из списков возможных претендентов на руководящие должности в театрах республики, - уж слишком бескомпромиссными были его постановки. Одним из самых известных среди них стал спектакль «Ничья длится мгновение», в основе которого лежали одноименный роман Ицхокаса Мераса и «Ромео, Джульетта и тьма» Яна Отченашека.

После защиты диплома Михаил Рабинович остался в институте на кафедре начертательной геометрии. Ему уже было за тридцать. И возник выбор - закончить с театром и пойти в науку, писать диссертацию, защищаться или...

Забегая вперед, скажем, что в душе «авиационником» он остается и по сей день, помня, любя и сопромат, и термех. Для каждого нового спектакля он, подобно математикам, выводит свою формулу, в результате становящуюся, как он сам говорит, формулой любви, без которой театр не существует.

Не случайно, наверное, решив получить театральное образование, Михаил Рабинович поступил в Высшее театральное училище имени Бориса Щукина на курс народного артиста Российской Федерации Александра Поламишева. В единый тугой узел глубочайшего взаимопонимания учителя и ученика сплелись и особое отношение к игровой природе театра, и обостренное восприятие социальной реальности, и болью отзывающаяся в сердце тема войны. К слову, позже, в разные годы Поламишев поставит в Уфе четыре ярких, вошедших в историю театра спектакля, первым из которых в 1985 году стал феерический «Ах, Невский!..», сочиненный Александром Михайловичем по мотивам петербургских повестей Н.В. Гоголя.

Получив режиссерский диплом, Михаил Рабинович принял приглашение из Русского драматического театра имени М. Горького Махачкалы. Разлука с семьей далась нелегко. В какой-то мере спасением от этих переживаний стала плодотворная работа. Здесь он поставил и любимого ШукшинаЭнергичные люди», «До третьих петухов»), и Бориса ВасильеваВ списках не значился»). Обращался он и к современной драматургии - «Любовь, джаз и чёрт» Юозаса Грушаса, «Святой и грешный» Михаила Ворфоломеева, «Кафедра» Валерии Врублевской.

В Уфу Михаил Рабинович вернулся в 1983 году. С первых же спектаклей нового главного режиссера было видно, что в Русском драматическом театре начинается иной, очень мощный этап.

Спектакль «Пять романсов в старом доме» Владимира Арро поразил тогда какой-то запредельной искренностью, проникновенным лиризмом, удивительными, звенящими актерскими интонациями. И до сей поры вспоминают тогдашние театральные служители, как лишний билет на спектакль зрители начинали спрашивать за несколько остановок от театра.

А потом он поставил «Эшелон» по пьесе Михаила Рощина, и каждый раз в зрительном зале чувствовался стойкий запах корвалола. Газеты писали: «Вращаются теплушки по краю сценического круга - это эшелон с эвакуированными женщинами, стариками, детьми кружит по стальным путям войны. Люди везут станки, на которых потом в тылу будут точить снаряды, а пока они в деревянных своих вагонах беспомощны перед стервятниками, кружащимися над ними...»

Сценическое пространство этих спектаклей создавал замечательный художник Рифкат Арсланов.

Пронзительным был чеховский «Вишневый сад» с его уходящей в небытие натурой. Трагическое будущее, которое с головокружительной быстрой и неизбежностью надвигалось на хозяев прекрасного некогда имения, было явлено в сцене с прохожим (ее, к слову, Рабинович называет лучшей своей режиссерской находкой!). Один в один напоминал этот нищий Леонида Андреевича Гаева - то же пальто, но в крайней степени потертое, в шатающейся походке проглядывали былая поступь и достоинство. Раневская в ужасе отстранялась от него, отдавая все деньги, что были при себе, словно пытаясь откупиться, избавиться от этого предвидения будущей судьбы брата. Не счесть вишневых садов, которые совсем скоро, в лихие девяностые, будут вырублены новыми хозяевами жизни! Как сумел почувствовать, как смог предвидеть это режиссер в своем спектакле, полном сочувствия к прекрасным, но беспомощным людям - русской интеллигенции?..

Иллюзий был лишен и поставленный чуть позже спектакль «Дядя Ваня». Иван Петрович Войницкий был обречен изначально. Он был смешон и даже жалок, когда признавался в любви Елене Андреевне, но потрясал глубиной трагического прозрения. «Рассеялись миражи - жить стало нечем: покорно, обреченно надевает дядя Ваня длинную вязаную кофту. Надевает, как в хомут впрягается. Так же покорно, почти механически садится за счеты»... Неба в алмазах не будет!.. И театр не боялся говорить об этом прямо, не оставляя никаких надежд.

Конец 80-х годов стал временем заново открывающих имен. И здесь питающий невероятную любовь к книгам Михаил Рабинович не мог пройти мимо «Матросской тишины» Александра Галича, «Самоубийцы» Николая Эрдмана. (Небольшое, но очень важное отступление. На его рабочем столе всегда лежат книги - сборники пьес, стихи, проза. Он читает много, иных авторов любя до самозабвения! А еще он любит читать печатные газеты - идеально сложенные, никем не разворачиваемые - это почти закон! - они ждут его каждое утро, с них начинается его день. Зачитывает особенно взволновавшие строки тем, кто заглядывает к нему в кабинет по разным вопросам, а что-то принципиально важное выписывает себе на небольшие листки для заметок. Это его диалог со временем, с событиями, с собой!)

«Самоубийца» был спектаклем блистательным - театральным, остроумным, с восторгом принятым во время гастролей ленинградским зрителем. Однако он прошел на сцене совсем недолго - в тот самый момент разорвалась связь времен, и советская эпоха была сметена вихрем перемен.

Перемен требовали не только сердца. Для российского театра рыночные отношения стали суровым испытанием. Государственного финансирования было явно недостаточно, переход же на самоокупаемость был невозможен. Удерживать интерес зрителя к театру, будить в нем потребность в искусстве становилось все сложнее. Но Михаил Рабинович не мог допустить и мысли о том, чтобы пойти по пути наименьшего сопротивления и наводнить афишу низкосортными комедиями, которые, наверняка, помогли бы заполнять зал, но неизменно, рано или поздно, привели бы коллектив к творческому кризису. Пожалуй, больше всего он боялся допустить на сцену пошлость и грубость, а свободу свою видел не в том, чтобы иметь возможность говорить всё, но, напротив, - в том, что мог многое из сиюминутного, непотребного не говорить.

Быть может, именно в тот момент, когда театры переживали не лучшие времена, но сохранение основ, традиций, а главное, их передача молодому поколению была крайне необходима, в театре было принято решение о наборе в Уфимском государственном институте искусств собственного актерского курса. В 1992 году в театр пришли двадцать четыре студента-первокурсника, прошедших конкурсный отбор. До финишной прямой дошли двенадцать, став прочной опорой для своего Мастера. Наверное, этот этап был важен и для внутренних поисков законов театра самого Михаила Рабиновича, через педагогику решавшегося на смелые поиски - будь то новые пьесы или прочтение заново знакомых текстов, непривычные формы общения со зрителем. Он выпустил четыре актерских курса, и сегодня многие его ученики востребованы и успешны.

Появление в труппе театра целой группы не только драматически одаренных, но и хореографически, и вокально прекрасно подготовленных молодых артистов позволило создать целый ряд спектаклей, в которых органично сочетались яркая сценическая форма и драматическое содержание.

Одной из первых в этом ряду постановок стала комедия Алексея Николаевича Толстого «Касатка». Лирическое настроение этого спектакля очаровывало. Романсы, которые пели герои, создавали особую атмосферу. Трогательными были любовные сцены Марьи Семеновны и Ильи Ильича Быкова. Раиса Глебовна как-то очень по-детски самоотверженно влюблялась в князя Бельского. А оттеняла эту, по сути, мелодраматическую историю, фантастическая ирония актеров старшего поколения. Намеренно наивным, очень простым, а по факту получившимся очень театральным было решение финала. Все герои встречались на пристани, где происходило их примирение и объяснение, а в арьере сцены, из кулис вдруг появлялись два плывущих навстречу друг другу парохода, украшенных разноцветными гирляндами - как символ того, что встречи в этом мире не бывают случайными, и, если они должны произойти, они произойдут обязательно!

«Хочется уйти от бытовизма в театр поэтический», - говорил в одном из интервью середины 90-х Михаил Рабинович. Поиски ярких сценических форм и эксперименты со стилем продолжились - «Ваша сестра и пленница...» по пьесе Людмилы Разумовской, «Снегурочка» А.Н. Островского, «Черный иноходец» башкирского драматурга Газима Шафикова. Полноправными соавторами спектаклей наряду с Михаилом Рабиновичем стали здесь балетмейстеры Николай Реутов и Александр Пепеляев и сценограф Алла Коженкова.

«Фантастический реализм» - так, наверное, можно было бы охарактеризовать действо, которое выстроил в «Снегурочке» режиссер Рабинович. Ни на йоту не отходя от канонического текста, он создал спектакль, где мир реальный и мир фантазий, сказочный, мифологический сплелись воедино.

Театральная фантазия «Черный иноходец» была задумана им как своеобразная «визитная карточка» активно гастролирующего Русского театра из Башкортостана. Поэтичность красивой, печальной легенды о любви, о каре великого Тенгри, гневающегося на людей, поправших нравственный закон, не могла не привлечь внимание театра. Однако малосценичное драматургическое воплощение этого материала заставило режиссера вновь искать ход, который позволил бы компенсировать сей диссонанс. И в процессе репетиций возникло решение сделать упор на пластику - так рождалась столь необходимая образность, требующая при этом минимум текста.

Наряду с визуальными, зрелищными постановками Рабинович продолжает выпускать спектакли, где важны и наполненность пауз, и слово, тихо сказанное, и актерский ансамбль. За смехом, шутками и комизмом ситуаций в «Семейном портрете с посторонним» Степана Лобозерова звучали и иные, очень тонкие, пронзительные интонации - всеобщей тоски о счастье, о доброте, о человечности, и о том, что, если жить по-людски, то нам это, хоть кошкиным богом да «зачтется»! В финале спектакля, когда, позабыв все распри и дрязги, герои объединяются за праздничным столом, камертоном звучала удивительная, мудрая в своей простоте песенка Булата Окуджавы, та самая, «короткая, как жизнь сама...»

Трагикомическое восприятие мира, умение простые ситуации возвысить до бытийного осмысления характерно для режиссерского почерка Михаила Рабиновича. От того не могли мимо него пройти пьесы «Пока она умирала...» Надежды Птушкиной, «Очень простая история» Марии Ладо. Да, они были на тот момент своеобразным мейнстримом современной драматургии, но Михаил Исакович нашел для них чистые, светлые ноты - грусть перемежалась с незлобивым юмором, а герои становились зрителю почти родными.

В 1998 году Михаил Рабинович стал художественным руководителем, приняв на себя ответственность не только за творческую часть театрального бытия, но и его весьма непростую финансово-экономическую составляющую. Цифры, факты, показатели - вещи упрямые, и они лучше любых слов доказывают, что назначение это было решением абсолютно верным!

В наступившем двадцать первом веке мягкие, нежные очертания того самого пророческого «Вишневого сада» переродились в прагматические реалии горьковских «Дачников». Михаил Рабинович чутким ухом уловил в пьесе, написанной столетие назад, ритмы и темы дня сегодняшнего и позволил себе взглянуть на персонажей с изрядной долей иронии, местами переходящей в жгучий сарказм! Современные дачники по-прежнему способны проповедовать высокие идеи, мечтать об изменениях пошлой, неправедной жизни, но, упаси Господи, эти изменения не должны коснуться их собственной жизни. Они - дачники по образу жизни, по смыслу! Материальный достаток для современных героев во многом заменил понятия о долге и чести. А жгучие, кипящие страсти оказывались лишь имитацией таковых: на настоящие у «героев нашего времени» не находилось ни сил, ни желания...

А как актуально звучит сегодня пьеса Островского «Бешеные деньги»! Как будто сошедшей со страниц глянцевых журналов предстает перед нами Лидинька, томные интонации и жеманные манеры которой идут вразрез с ее жаждой материального благополучия. Как неумна она, как мелочна.. Как, кажется, безжалостно режиссер обнажает ее суть! А ведь рядом с ней, казалось бы, такой правильный, такой честный и такой порядочный Васильков. Но Рабинович не был бы собой, если бы остановился на этой, в общем-то, лежащей на поверхности интерпретации. В финале он в мгновение ока переворачивает ситуацию - изящно, виртуозно и... совершенно логично! Савва - человек дела, деловой человек - является к Лидиньке с абсолютно конкретным предложением. На нем - дорогой костюм и красный шарф, завязанный на шее модным узлом - приметой времени. И вдруг становится понятно, что с такими людьми не совладают все те наивные Глумовы, Кучумовы и Телятевы, которые так мечтали о бешеных деньгах и которые даже вообразить себе не могли, какое денежное бешенство может твориться в эпоху красных новорусских шарфов...

В творческой биографии Михаила Рабиновича, как в стихах, рифмуются строки и темы. Есть зримая смысловая связь между «Вишневым садом» и «Дачниками». Существует она с дистанцией почти в четверть века и между рощинским «Эшелоном», «Отпуском по ранению» Вячеслава Кондратьева и «Луной и листопадом», поставленным по повести народного поэта Башкортостана Мустая Карима «Помилование».

В «Луне и листопаде» найденный Михаилом Рабиновичем и художником Вячеславом Видановым ход соединения двух пластов - театрального и кинематографического - позволил показать лирическую драму в таких деталях и подробностях, что в зале не остается равнодушных, а к финалу зрители и вовсе не стесняются бегущих по щекам слез...

Есть пьесы, которые долгие годы лежат в его режиссерском портфеле. Он мечтает о «Трех сестрах». Четко выстроив для себя концепцию спектакля, Рабинович не может согласиться на внутренний компромисс - нет в труппе Андрея, через драматизм судьбы которого он прочитал чеховский шедевр...

А вот «Старый дом» Алексея Казанцева дождался своего часа. Именно с этим названием пришел Михаил Исакович на переговоры к директору театра Вячеславу Стрижевскому в декабре 1983-го, но по ряду причин пьеса не была принята к постановке.

Старый дом, выстроенный на сцене сценографом Вячеславом Видановым - одним из постоянных соавторов Михаила Рабиновича, разрушается не от времени. Он, как и судьбы героев, рушится от поселившейся в нем Нелюбви, от невозможности услышать главное...

Невозможно в одном тексте рассказать обо всех любимых зрителями и актерами спектаклях. Каждое режиссерское высказывание Михаила Рабиновича выношено, взвешено, подготовлено месяцами долгих раздумий. Почти все они рождаются тяжело. Он из тех режиссеров, которые почти никогда не бывают удовлетворены результатом и могут продолжать работу над постановками, возобновлять репетиции даже тогда, когда спектакли идут в репертуаре много лет. Вот и сейчас, готовя к выпуску спектакль «Свой путь» по пьесе Ярославы Пулинович - спектакль на двоих актеров! - и будучи остановленным известными обстоятельствами почти на финишной прямой, он не прекращает поиски важных акцентов, точных логических ударений, подтекстов.

Он не любит смотреть свои спектакли из зала, особенно в дни премьеры. Закрывшись в кабинете, внимательно слушает трансляцию, улавливая каждую неверную актерскую интонацию. Не любит похвал - «лучше скажите, что пока не получилось!»

Зато умеет радоваться успехам приглашенных режиссеров. И это позиция принципиальная - театр должен сотрудничать с представителями совершенно разных по стилистике и эстетике школ. Именно поэтому на афишах театра можно встретить имена многих известных российских и зарубежных мастеров.

Михаил Исакович до самозабвения любит своих актеров, хотя не всегда признается в этом. Говорит, что придумывает их для себя, влюбляется в них и боится разочароваться. Оттого бывает к ним строг, требователен чрезмерно. Он из тех режиссеров, кто не боится давать роли «на сопротивление», идет от сути, а не только от внешней характерности. Может репетировать короткую сцену часами, добиваясь чистых «нот». Тяжелее всего, порой до физической боли, переживает предательство...

Он строит свой дом, свой театр - не по схемам, не по стандартам, а, как и просил Поэт, по сердцу, по азарту, по чертежам своей души. «Театр - дело духовное, в театре можно (и нужно) спасаться от суеты, пошлости, находить ответы на вопросы, которые тебя мучают... Театр не зря когда-то назвали храмом. Театр - это место, где человек очищается, театр - во спасение человеческой души...»

Фотогалерея