Неодинокий голос человека / «И воссияет вечный свет» в Татарском театре оперы и балета имени Мусы Джалиля

Выпуск №2-232/2020, Мир музыки

Татарский театр оперы и балета имени Мусы Джалиля открыл новый сезон премьерой «И воссияет вечный свет» Владимира Васильева на музыку «Реквиема» Вольфганга Амадея Моцарта.

«Я не знаю, к какому жанру можно отнести этот спектакль, - предуведомил публику Васильев. - Для меня это не важно. В нем - синтез разных видов искусства, объединивший все силы музыкального театра: солисты, оркестр, хор, кордебалет. И в то же время - это не опера-балет, потому что невозможно разделить это музыкальное целое на отдельные составляющие, даже сложенные вместе».

Репетировать начали задолго до карантина, разделившего театральную жизнь на «до» и «после». Подозреваю, что, вернувшись в Казань поздним летом, чтобы завершить выпуск спектакля, автор либретто, режиссер и хореограф не внес в постановочные планы существенных корректировок. Замысел жил в нем давно, долгие годы, и за время прожитых 80-ти лет случалось всякое. Никакой lockdown повлиять на его мировосприятие не мог, как и вынужденная изоляция никак не могла изменить представлений об идеалах, о природе вещей и душе человека. А спектакль Васильева - об этом. О стоицизме творца и его готовности к любым испытаниям. Впрочем, как и Реквием Моцарта, переставший со времени написания быть заупокойной мессой и превратившийся в мессу о величии мироздания.

«И воссияет вечный свет» - автобиография Владимира Васильева, написанная собственноручно, изложенная откровенно и без глянцевого пафоса. В тексте ее есть всё: обретения и потери, вера и сомнения, любовь и смерть, радость и отчаяние. Есть Dies irae - день гнева, есть Sanctus - хвала Богу и осанна в вышних. Про то же писал Моцарт, и установленный в его Реквиеме порядок при переводе на театральный язык Васильев ничем не нарушает. На проторенную «гулякой праздным» тропу познания рано или поздно встает каждый художник, чтобы утвердительно повторить открытое до него: «Lux aeterna» - и воссияет вечный свет!

Пять лет назад на сцене Театра имени Джалиля состоялась премьера другого симфонического действа, тоже поставленного Васильевым, - «Dona nobis pacem» («Даруй нам мир») на музыку Высокой мессы Иоганна Себастьяна Баха. Об этой работе артист и хореограф мечтал практически всю жизнь и хотел в свое время осуществить замысел на площади Святого Петра в Риме, собрав массы оркестровых и хоровых музыкантов, балета, солистов. В «живых» декорациях Джованни Лоренцо Бернини великая музыка могла воздействовать на аудиторию с не меньшей силой, чем проповедь понтифика, или стать ее продолжением, художественным проповедничеством. Требовались неимоверные усилия для воплощения столь грандиозной идеи и в какой-то момент их оказалось недостаточно. Идею удалось воплотить в Казани и, как теперь стало ясно, не без божьего промысла. «Даруй нам мир» в обратной перспективе представляется первой частью дилогии, второй - «И воссияет вечный свет». Два великих сочинения XVIII века, написанные в середине столетия и ближе к его концу, две мессы - Баха и Моцарта, обе - на католической латыни, стали основой для развернутого театрального действа на одной сцене - Театра имени Мусы Джалиля. Действа, которое с полным основанием можно назвать исповедью художника, выразившего в диптихе свой взгляд на жизнь как на божественный дар природы.

В Мессе Баха Васильев на сцену не выходил, но его авторский голос был ясно различим, в Реквиеме Моцарта он - главное действующее лицо: появляется на сцене в ключевые моменты, когда пересекаются музыкальные параллели и меридианы, нарастают звучания, вызревают кульминации и расставляются акценты. Читает свои стихи - вполне абстрактные, чтобы «прервать» музыкальный сюжет и показаться инородными вставками, и вполне «осязаемые», чтобы в него влиться, добавиться к инструментальному по звукописи квартету превосходных солистов Гульноры Гатиной (сопрано), Екатерины Сергеевой (альт), Ярослава Абаимова (тенор) и Максима Кузьмина-Караваева (бас) еще одним голосом - одиноким голосом Человека. Интонация его чтения важнее слов, рифм, размеров.

Все, что мы видим на сцене в течение полутора часов, похоже на внутренний мир главного персонажа, прозревающего с высоты лет вечные истины и сопрягающего с ними императивы разума и воли.

Спектакль начинается прологом: в ограниченном пространстве, похожем на кабинет, под светом лампы с зеленым абажуром склонился над бумагами Художник. Что он пишет? Стихи? Музыку? Театральный роман? А, может быть, письмо самому себе - послание в юность, когда ничего, по сути, не пройдено, не прожито, не узнано, или - в будущее, когда прожито и пройдено многое, но не известно, сколько отмерено впереди («Я не знаю, осталось ли много мне жить, / И не знаю, как жизнь дальше сложится. /
Не дай Бог мне задуматься: быть иль не быть? / Надо жить! Остальное приложится!)

Васильев как автор постановки решает непростую задачу: при массовости зрелища, в котором задействованы оркестр (дирижер Ренат Салаватов), хор (хормейстер Любовь Дразнина), инструментальное трио (руководитель Евгений Борец) и балет (репетиторы Валентина Прокопова, Елена Кострова, Луиза Мухаметгалеева), драматургический конфликт сужен им до диалога с самим собой, и происходящее должно восприниматься как отражение его чувств, помыслов, эмоций. У него получается главное - держать действие в своих руках и без малейшего колебания баланса этим действием управлять. По пластическому рисунку роли он похож на дирижера, по сути образа - на демиурга и творца.

Знатоки уверяют, что в хореографических партиях децимета солистов (Аманда Гомес и Михаил Тимаев, Таис Диоженес и Вагнер Карвальо, Александра Елагина и Ильнур Гайфуллин, Алина Штейнберг и Антон Полодюк, Мана Кувабара и Алессандро Каггеджи) узнаваемы балетные образы самого Васильева - Нарцисса, Меджнуна, Спартака, Ивана Грозного, Ромео, что, конечно же, придает автобиографии энергетический объем, хотя, возможно, прочитывается далеко не всеми зрителями. А вот финал первого акта - знаменитая Lacrimosa - трогает до слез любого: в алтарной части воображаемого сценографом Виктором Герасименко храма появляется муза (сопрано Гульнора Гатина), приникающая к Художнику. Катя. Екатерина Максимова: память о ней.

Владимир Васильев поставил спектакль про жизнь и про себя в этой жизни - с открытым финалом, и по-другому быть не могло. В окружении масс оркестра, хора и балета он протянул руки к зрителям, чтобы обнять их. А обнял - целый мир.

Фото предоставлены пресс-службой

Театра оперы и балета имени Мусы Джалиля

Фотогалерея