БАРНАУЛ. Увидеть любовь и умереть

Выпуск №8-238/2021, В России

Алтайский краевой театр драмы имени В. Шукшина показал свою версию пьесы Юлии Поспеловой «Леха» в постановке барнаульского режиссера Ирины Астафьевой и художницы Марии Рыковой из Санкт-Петербурга. В драме единственное действующее, а вернее, рассказывающее, лицо - внучка, от лица которой написан текст монодрамы о жизни деда, испытавшего под старость радость любви, разрушенную жестокостью самых близких. Казалось бы, гендерный перевертыш «Земли Эльзы» Ярославы Пулинович. Однако для спектакля о последней любви «Леха» получился парадоксально «молодым». Автор, постановщики и исполнители из одного поколения: дети 80-90 гг. прошлого века. Они узнают песни Вячеслава Добрынина, помнят банки с «чудодейственной» водой, заряженной экстрасенсами через телеэкран, и автомобиль «копейка», слышали рассказы о смертоносной паленой водке. Впечатлением их юности и молодости была парящая на киноэкране рыба «Аризонской мечты» Эмира Кустурицы и «Кислород» Ивана Вырыпаева с «танцующими» внутри человека легкими. До сих пор не забыты и откровения Евгения Гришковца под музыку группы «Бигуди». Все это стало общими социокультурными и эстетическими адресами, по которым авторы и аудитория спектакля находят друг друга, как одноклассники на школьном вечере встречи.

Пространством «Лехи» становится весь небольшой зал экспериментальной сцены театра - это пространство памяти. На длинной узкой полосе сцены, возвышающейся над уровнем зала, узнаваемый в подробностях интерьер тесной хрущевки: рыжий лаковый сервант, кресло, торшер, кровать с панцирной сеткой, банки с соленьями под ней, стол, газовая плита со сковородкой, холодильник, радио, отрывной календарь на стене. Предметы сценографии подлинные, но выстроены неестественно в ряд вдоль стенки - это место не для жизни, здесь герои будут только всплывать в воспоминаниях рассказчицы и исчезать из них. Между сценой и зрителями ждет исполнителей музыкальная установка с клавишными и гитарой. Эта своего рода «машина времени», путешествуя на которой музыкант с вокалисткой-рассказчицей будут выполнять роль посредника между зрителями и героями будущего повествования, условным прошлым спектакля и происходящим непосредственно во время него.

Спектакль начинается внезапно. Еще на включенном свете артисты выходят, присаживаются на край сцены и делятся с залом подлинными воспоминаниями из личных семейных хроник. Обмениваются короткими детскими впечатлениями о своих бабушках и дедушках: пафосными или, наоборот, сниженными, случайными, необязательными, как бывает, когда родственники, собравшись, листают семейный фотоальбом. Сейчас все они чьи-то внуки. Предъявленные речевые характеристики стариков - следы, оставшиеся в памяти: «мой дед говорил» («моя бабушка говорила»), из повторения которых прорастает рефрен и задается ритм спектакля.

Документальная рамка, в которую Ирина Астафьева помещает основное действие (а на поклон артисты также выйдут от имени внуков), не только дань актуальной стилистике. Режиссер уравнивает конкретное, человеческое с художественным, свидетельства участников спектакля с историей его персонажей, демонстрирует то, что так восхищает в тексте Поспеловой - биографию другого человека как непознаваемый и при этом манящий космос, заглянуть в который самое простое и одновременно самое сложное.

Сама режиссер говорила об идее постановки: «Меня греет в этом материале такая мысль: ценность человеческой жизни. Любой. Для нас часто очень важны такие категории, как образование, обеспеченность, карьера и т.д. И мы, в погоне за благами цивилизации, остаемся невнимательными, равнодушными к близким людям, да и просто друг к другу. А ведь другой человек - это целая неизведанная планета, другой непознанный мир. Человек умрет, и ничего не останется, только имя, в лучшем случае. Поэтому хочется «видеть» человека сейчас. А через историю своего деда, через историю своей семьи, через вглядывание, опять же, героиня познает себя. Кто она такая и из чего она «состоит». Происходит осознание себя в мире».

Переход к тексту драмы естествен, как продолжение одного из документальных свидетельств. Свет гаснет, артисты мгновенно преображаются в персонажей. Только рассказчица остается собой. Подходя к музыкальной «машине времени», она надевает наушники и под живой аккомпанемент клавиш и гитары, напоминая разом Евгения Гришковца альбома «Сейчас» и киногероев «Кислорода», начинает: «Мой дед говорил...»

Обращение к жанру саунд-драмы связано с довольно редко встречающейся формой пьесы Поспеловой - смесь обычного стиха и верлибра. Это не только эффектно, но и оправдано содержательно: дед - меломан, в его доме звучат пластинки, он поет под гармонь хит 90-х «Колдовское озеро». Рассказать о деде музыкой значит вступить с ним в диалог. Символичен момент переклички сквозь время между рассказчицей (настоящим) и ее персонажами (прошлым), когда «Колдовское озеро» начинает а капелла запевать дед, затем песню подхватывает его умершая жена Зина, а после, уже одна, продолжает внучка (а за ней тихо почти весь зрительный зал). Внезапные остановки музыки в насыщенной звуковой партитуре спектакля становятся ключевыми событиями действия: музыка как полнота жизни и немота, когда слов нет, слова убивают, слова бессильны.

Реальность прошлого создается на сцене реальностью музыкального нарратива перед сценой, прошлое развертывается из настоящего, озвучивается им - главный эффект режиссерского решения, стирающего границы между жизнью деда и рассказом о ней. Екатерина Порсева, исполняющая роль внучки, стала, по сути, соавтором Ирины Астафьевой, выступив в спектакле как актриса, композитор и вокалистка. Рассказчица то солирует, целиком подчиняя действие ритму своего повествования, то «подпевает», аккомпанирует параллельной реальности на сцене, то иногда смолкает и полностью передает слово персонажам повествования, затем снова берет партию в свои руки. Спектакль существует в ритме смонтированных между собой «медленных» эпизодов жизни деда «без любви» и взрывных, динамичных эпизодов его новой жизни, он то затихает, то несется вскачь.

Начало рассказа застает деда в самый высокий момент, когда в одинокий стариковский быт врывается любовь. События развиваются стремительно, как в «Ромео и Джульетте»: свидание через балкон, бурный роман, стечение обстоятельств и смерть. Нечаянная любовь делает старика настоящим кумиром внучки. Она видит в нем «своего» - такого же восторженного подростка, свободного от предрассудков, чуткого к своему внутреннему спортсмену, который «бежит где-то глубоко под легкими».

«Детскость» героев у Юлии Поспеловой - показатель их способности любить просто так - ценности, которую человек утрачивает с возрастом. Как утратила ее Лидочка, дочь деда, выросшая в грубую, пошлую тетку, орудующую против отца и его любви убойными аргументами «квартира-гараж-машина». Из детской же наивности, влюбленности в мир лепит свой образ исполнитель роли деда Виктор Осипов, играющий молодого старика. Сама атмосфера спектакля напоминает бесхитростное школьное представление, где дети «показывают» старших, не особо заботясь о психологическом соответствии возрасту.

Дед живет в спектакле в паре со своим двойником - молодым спортсменом-бегуном с огромной цветной рыбой в руках. Он постоянно рядом, это визуализация и индикатор эмоционального и физического состояния деда: носится и пританцовывает, когда деду хорошо, бьется о невидимую стену, когда тот страдает.

Вместе с любовью деда настигает горькое разочарование в прошлом: то, что он считал счастьем, на самом деле им не было, жизнь катилась по инерции, заполнялась, как по трафаретам букв, которые он вырезал для заводских агитплакатов «И жизнь хороша и жить хорошо». Еще один штрих в портрете поколения советского человека: формальность существования, нормированность счастья. Оно декларируется извне в идеологических лозунгах, но человек остается несчастливым. Сцены встречи деда с «любовью всей его жизни» наполнены музыкой и буквально брызжут энергией в отличие от «молчаливых» сцен его прежнего существования. Меняется интонация характерного обращения деда к сыну «Леха...» - от выражения крайней степени восторга, полноты жизни до сожаления и разочарования.

В финале зрителей настигает эмоциональный удар. После смерти деда грузчики на наших глазах, по-деловому быстро и в полной тишине, разбирают его комнату, оставляя сцену абсолютно пустой с одиноко сидящей фигурой старика. Сильная метафора полного исчезновения внутреннего человеческого космоса вместе с его физической смертью. Затем сцену покидает и дед. Музыка уже не вернется в спектакль. Внучка заканчивает своей рассказ в квартире деда, где все изменилось и одновременно осталось тем же: мы понимаем, что это история двоих - последнего взлета деда и одновременного взросления внучки. Рассказывая о старике, она проходит путь к себе. Выражение «короче говоря», которым она заканчивает монолог, - констатация обыденности жизни, ее рутины, сводящей большую, насыщенную жизнь к расхожему сюжету, укладывающемуся в два слова.

На поклон выходят уже не персонажи, а артисты. Как надежду на сохранение памяти о деде из пьесы Юлии Поспеловой, а также своих родных, они выносят на сцену живую рыбку в банке с водой. Удержат ли, не расплескают ли воду, не разобьют ли хрупкий сосуд?

О режиссере: Ирина Астафьева окончила Алтайскую государственную академию культуры и искусств (мастерская А.И. Вахрамеевой), Театральный институт имени Щукина (мастерская А.М. Вилькина). Работала в театрах Мотыгино, Кудымкара, Якутска, Ижевска. В 2017-2019 гг. - организатор и руководитель лаборатории молодой режиссуры «Живая классика» Коми-пермяцкого национального драматического театра им. М. Горького. Лауреат фестиваля «Волшебная кулиса» за лучший актерский ансамбль в спектакле «Андрей Платонов. Рассказы» (Пермь, 2019), вошла в лонг-лист Национальной премии «Золотая Маска» со спектаклем «Любить» по рассказам А.П. Чехова (2017).

Фотогалерея