СЕВАСТОПОЛЬ. «Горячий лёд! Но как согласовать все эти разногласья?»

Выпуск №9-239/2021, В России

СЕВАСТОПОЛЬ. «Горячий лёд! Но как согласовать все эти разногласья?»

Премьеру спектакля по пьесе Теннесси Уильямса «Крик» (1973) в постановке Григория Лифанова на сцене Севастопольского драматического театра им. А.В. Луначарского можно рассматривать как своеобразную отсылку к нашей жизни в условиях необходимой изоляции, как гротескный вариант доведенного до абсурда человеческого бытия. Тема «заточения», утраты свободы и вместе с ней душевной гармонии предстала в трагическом измерении, что характерно для творчества Уильямса - его отверженные беззащитные герои часто заканчивают жизнь в клинике для душевнобольных.

Драма «Крик» - это своеобразный эксперимент Уильямса под сильным впечатлением от творчества Эдварда Олби, который создавал игровые ситуации для двоих на стыке абсурда и реальности («Кто боится Вирджинии Вульф?», «Что случилось в зоопарке?»). Однако собственная система «пластического театра» Уильямса вступает в конфликт с эстетикой театра абсурда! Уильямс - драматург «южной школы», с помощью сценографии он создает особый мир красоты и поэзии, напряженной чувственности, возвышающийся над реальностью. В экспозиции драмы «Крик» он подчеркивает уродство разрушенного лада жизни, искаженного сознанием персонажей. Разломанные и разбросанные предметы реквизита - это «фантасмагория кошмарного мира, в котором мы живем», заявляет автор, обращаясь к эстетике театра абсурда. И сам себе противоречит, определяя место действия: «южный домик», летний вечер, часть предметов на сцене в викторианском стиле, включая пианино, все это раскрывает особенности домашнего уклада на Юге США, где традиционно жили большими кланами, общались семьями. Уильямс воссоздает атмосферу, связанную с интерпретацией американского южного мифа.

Драма «Крик» обладает многоплановостью драматургического построения. Брат и сестра Феличе (Евгений Овсянников) и Клэр (Мария Кондратенко) - актеры, они играют на сцене театра пьесу, а когда понимают, что зрители покинули зал и они оказались надолго заперты в пустом театре, то спасаются от ужаса заточения тем, что играют пьесу заново, только для себя, чтобы заполнить время. Прием «театр в театре», известный с шекспировских времен, создает иллюзию, подобную множеству зеркальных отражений, а с другой стороны, соотносится с композицией «Лысой певицы» Ионеско, когда одни и те же эпизоды повторяются до бесконечности. Пьеса, написанная Феличе, рассказывает о судьбе брата и сестры, переживших трагедию гибели родителей и утративших связь с внешним миром. Они заперты в доме, как заперты Клэр и Феличе в холодном театре, как заперт человек в клетке собственных страхов, актер в профессии, где жизнь и игра подменяют друг друга. Режиссер в определении жанра указывает свободную форму - это не просто пьеса, а «игра для двоих». Однако, по замечанию самого Уильямса, «текст - это... чертеж, по которому надо строить здание», и значит, режиссер не может раствориться в пространстве игры, а должен создать четкую композицию в соответствии с замыслом. Это не простая задача, поскольку текст в традициях драматургии абсурда основывается на передаче навязчивых идей, кошмаров, страхов, зачастую слова персонажей утрачивают смысл.

Сценография придает ясность режиссерской концепции: темный прозрачный занавес разделяет жизнь запертых в театре актеров и персонажей пьесы, написанной Феличе. Организация сценического пространства (интересная работа художника Анны-Луизы Грыва) основывается на контрасте образов-символов и обыденных предметов интерьера. Слепяще яркие подсолнухи на занавесе (видеоинсталляция Евгения Овсянникова), вписанные в геометрические фигуры, диссонируют с непримечательными столами, стульями, вешалками, гримировальным столиком. Подсолнухи для Клэр и Феличе - воплощение угроз и враждебности внешнего мира. Агрессивный и конструктивно жесткий облик растений вызывает мысль о неотвратимости рока, о безжалостной силе природы. Цветовая палитра создает ощущение тревоги и окрашивает предметный мир, включая костюмы, в желтые, зеленые, черные тона, напоминая о подсолнухах. Даже театральная программка (фотографии Татьяны Миронюк, дизайн Анны Новиковой) желто-зеленой и красно-синей гаммой подчеркивает опасность бытия.

Эстетика спектакля соотносится и с экспрессионистской драмой, и с «эпическим театром» Брехта, и с постмодернистскими тенденциями. Однако наиболее очевидно влияние театра абсурда: отсутствие логики в сочетании жеста и слова персонажей, отказ от рациональной мотивации событий, необъяснимая спонтанность в поведении героев. Диалог Феличе и Клэр заканчивается потасовкой и неожиданным покушением брата на жизнь Клэр, эмоциональный всплеск мгновенно сменяется спокойной интонацией, истерика прерывается паузой. Персонажи, сыгранные Е. Овсянниковым и М. Кондратенко, ущербны, их психика разрушена, их жизнь бессмысленна. Подобных искалеченных душевно героев мы встречаем в драмах Ионеско и Беккета. Режиссер акцентирует иррациональное начало в поведении героев и сценическом образе спектакля. Клэр и Феличе в написанной братом пьесе играют самих себя. Персонажи обсуждают способы выйти к людям из разрушающегося дома, из замкнутого круга страха и недоверия. Каждая попытка композиционно имеет свою кульминацию, финал и заканчивается крахом. Вот эта формальная волнообразная динамика, свойственная театру абсурда, повторяемость одних и тех же слов, жестов рождает монотонность в игре актеров, несмотря на внешне выразительную пластику (актеры играют с предметами, танцуют, репетируют...), но это не их вина. Рисунок роли, созданный средствами театра абсурда, не предполагает исследование характера, его психологической глубины.

Однако подлинная правда характера, по Уильямсу, заключается в том, что он содержит элементы непреходящего, поэтического, вечного. Герой значительнее того мира, в котором разворачивается его судьба.

Клер и Феличе - образы собирательные, вобравшие в себя черты персонажей из знаменитых уильямсовских драм, а значит, романтические, трагические, страдающие. Диадема из искусственных камешков, которую примеряет Клэр, напоминает о Лауре с ее стеклянным зверинцем, о Бланш («Трамвай «Желание») с фальшивыми драгоценностями. Эта маленькая деталь - метафора хрупкости жизни. В облике Феличе, акцентирует драматург, есть нечто поэтическое, как в образе Тома («Стеклянный зверинец») или Вэла Зевьера из пьесы «Орфей спускается в ад»... Эти реминисценции, напоминающие об утраченной красоте и поэзии, придают образу художественную глубину, делают его значительней формального рисунка роли, но в данной режиссерской концепции они вторичны. А жаль! Хотелось бы увидеть, как взаимодействуют разные художественные системы в контексте эксперимента.

Уильямс сохранил романтический подтекст и в отношениях брата и сестры.

Актерский ансамбль в концепции Григория Лифанова основывается на системе двойников. Конечно, это вариация Уильямса на тему трагической судьбы любимой сестры Розы. Однако эстетически пьеса Уильямса отсылает нас к текстам французских и немецких романтиков, к знаменитой новелле южанина Эдгара По «Падение дома Ашеров». Тема брата и сестры, мир которых сужается до личного общения, включая эротическое, любовное, имеет для романтиков мистический смысл. В ней отражается ужас человека перед жизнью и собственной природой, невозможность найти родную душу. Уильямс не отвергал запретных тем, его герои постоянно провоцируют друг друга. Провокация и становится в спектакле Лифанова основой «игры для двоих», но скорее в контексте психопатологии, вне романтической ауры, сохраняющей воспоминание о гармонии, поэзии и красоте.

Спектакль, несомненно, состоялся, он раскрывает истоки трагической несвободы человека средствами, близкими театру абсурда. Однако художественный мир драмы Уильямса «Крик» оказывается настолько сложнее формального объявления о бессмысленности жизни, что текст и сценический образ спектакля обладают внутренним противоречием, но это не фатально, это и соответствует живой, динамичной, меняющейся природе театра. Как говорил Питер Брук, спектакли которого критиков часто ставили в тупик: «Театр - это, подобно жизни, непрекращающийся конфликт впечатлений и суждений, заблуждений и прозрений, которые враждуют друг с другом, но при этом неразделимы».

 

Фото Татьяны МИРОНЮК

Фотогалерея