КУРСК. Курортный нероман

Выпуск №10-240/2021, В России

Свежее курортное утро. Бездонное южное небо. Неторопливые, ленивые движения отдыхающих. Казалось бы, в атмосферу расслабленности и неги должны погрузить нас первые минуты спектакля Курского государственного драматического театра им. А.С. Пушкина «Хорошенькая» по одноименной пьесе Сергея Найдёнова. Режиссер Виктория Доценко (Москва) взялась за непростую задачу. Пьеса была написана в 1907 году, спустя год поставлена в Александринском театре в Петербурге. История дальнейших постановок на протяжении века неизвестна. В 2010 году «Хорошенькую» представил «Современник». И, наконец, еще одно воплощение пьеса получила на курской сцене. Сама по себе она звучит достаточно современно, но Виктория Доценко к тому же смещает некоторые авторские акценты и аккуратно нащупывает в проблематике самое актуальное, тем самым заставляя историю выглядеть более живо.

Итак, свежее курортное утро. Бездонное южное небо. Неторопливые, ленивые движения отдыхающих... От праздной атмосферы, хорошо знакомой всем, кто еще в школе прочитал «Княжну Мери» из «Героя нашего времени», здесь сразу веет фальшью. Целебный горный воздух не лечит, а скорее - наоборот. «Но ведь здесь курорт... Легкомысленный воздух... Многое прощается...» - говорит один из героев. «Здесь всё, братец, можно: такой воздух... У людей ни чести, ни понятия - не живут, а шутят жизнью и людьми», - неодобрительно и горько замечает Орлов. Это авантажный маскарад, за неотразимыми нарядами (художник по костюмам Маргарита Рузанова как всегда бережно относится к эпохе происходящего и отличается особым чувством истории и стиля) и ослепительными улыбками скрывающий дно, куда, по словам Крамера, «всё гаденькое стекло из России».

По печальному стечению обстоятельств, именно сюда из провинции приезжает отдохнуть и развеяться молодая и, судя по всему, не очень счастливая семья Орловых. В своих грубоватых жестах и интонациях Егор Егорович в исполнении Максима Карповича временами напоминает характерного персонажа эпохи 90-х и нулевых. Однако порой в его голосе столько непонимания, отчаяния и горечи, что его становится искренне жаль. Не Сашеньку, а именно его: он любит, как может. Никто не учил его в Моршанске эффектным романтическим подвигам, красивым словам, картинным восторгам и умилениям. Он любит прямолинейно, в чем-то первобытно, неотесанно, но вполне уверен в своих чувствах, просто ему не хватает тонкости в их выражении. И обида Сашеньки ему совершенно непонятна, как и ее требования.

Впрочем, знает ли она сама, что ожидает, чего требует? «Меня все считали дома дурной, а я не дурная, мне только жизни и любви хочется». Александра Орлова (Дарья Ковалёва, Виктория Лукьянова) ищет «книжной» любви, жаждет какой-то ей одной ведомой свободы. Но как они должны выглядеть, в чем проявляться - не представляет отчетливо. Оттого и верит пустым, откуда-то подхваченным, наигранно джентльменским фразам самоуверенного повесы-приспособленца Кольба и излишне эмоциональным, но внутренне пустым восторгам молодого художника Ленивцева.

У актрис совершенно разные героини. Сашенька Лукьяновой визуально больше соответствует образу, описанному автором: «молоденькая, хорошенькая женщина, похожая на девочку-подростка». Пружинящая походка, резкие, действительно, больше свойственные подростку, чем молодой женщине, движения и жесты, громкий, иногда неестественно звонкий голос. Героиня Виктории Лукьяновой ведет себя ребячливо, весь первый акт она буквально задыхается от восторга, что встретила таких хороших и близких ей по духу, как она думает, людей. Она распахивает всю себя навстречу им, еще не понимая, что те уже давно решили опустошить ее без остатка, вопрос лишь в том, кому удача улыбнется первому. Эта Саша - вздорная, взбалмошная вчерашняя девочка, которую совсем недавно выдали замуж. Вероятно, не сильно интересуясь ее желаниями.

Героиня Дарьи Ковалёвой тоже «молоденькая, хорошенькая», но совсем не похожа на подростка. У актрисы другой типаж, она более плавная, женственная, и Сашенька у нее тоже более глубокая, зрелая. Казалось бы, звучат те же реплики и выстроены те же мизансцены, но эта Саша не вчерашняя девочка, она не вздорная, а скорее уже надломленная где-то внутри, оттого так легко оказывается ее сломить. Уже в первых сценах героиня Ковалёвой говорит с мужем тяжело, вымученно, устало, мы видим, как она выгорела от несоответствия желаемого и действительного (напоминая Эмму Бовари из романа Флобера), от того, что она сама не способна понять, что именно ей нужно: ведь абстрактные «любовь» и «свобода», которых она постоянно требует, перевести в конкретные поступки и проявления она не может.

Образ Саши у Найдёнова достаточно неоднозначен. Нам пытаются представить ее как героиню, которая жила далеко от развращенного праздного общества, не знает тонкостей его игры и поэтому так легко доверяет подлецам. Однако текст пьесы противоречит этому восприятию. Вот Сашенька легко бросает мужа и уходит жить к малознакомым людям (не думается, что в провинциальном Моршанске она могла научиться такому), вот сама же рассказывает о своем инсценированном романе с телеграфистом, чтобы позлить мужа, да еще и со свиданиями на глазах у всех назло родным и супругу! «Весь город удивлялся!» Очень не похоже это на поступки невинной девушки, которую хочется пожалеть за доверчивость и остановить, предостеречь, уберечь.

Обе актрисы убедительно проживают страшную историю о том, что может сделать порочный мир с человеком, не видавшим зла, но, к сожалению, авторский текст не везде дает нам это почувствовать, поэтому героиня иной раз вызывает раздражение. Автор не рассказывает нам, почему у Сашеньки такое отвращение к мужу после первой брачной ночи, почему она приравнивает его ко всем, надругавшимся над ней, а то и считает хуже остальных, так как, по ее словам, он положил начало ее падению. Но образ, воплощенный Ковалёвой и Лукьяновой, вызывает ассоциации с героиней романа «Жизнь» Мопассана, которую практически сразу после воспитания в монастыре выдают замуж, и она, совершенно к этому не подготовленная морально, с ужасом и отвращением узнает о плотской стороне любви только ночью после бракосочетания.

Особое «участие» в дальнейшей после очередной супружеской ссоры судьбе Саши Орловой принимают ее новые курортные приятели: госпожа Ковылькова и ее молодой любовник Кольб, художник Ленивцев и помещик Крамер.

Госпожа Ковылькова в исполнении Елены Петровой и Марии Нестеровой - это также разные героини. Общее у них только то, что, чувствуя уход молодости и свежести, но не утратив привлекательности и умения пользоваться женскими уловками, они держатся за свою любовь к Кольбу, подпитывая ею угасающую женственность. Ради этих неравных отношений Ковылькова готова на всё: и нахваливать самовлюбленного, но бесталанного Костю, и терпеть его молодые увлечения и даже - что самое страшное - содействовать обольщению, как вышло с Сашенькой.

Клара Ковылькова, созданная Марией Нестеровой, любит и страдает. На правах старшей и опытной она руководит молоденькими девушками и женщинами, раскрывает им премудрости курортной жизни, оказывает покровительство. В ее интонациях - уверенность, непоколебимость статуса. Но наедине с Костей Клара теряет свою уверенность. Каждое ее прикосновение осторожно: как он отреагирует, не оттолкнет ли? Хрипловатый голос ломается, каждая фраза нервно дрожит: а не наскучила ли я ему? Поэтому после насильственной связи Кольба с Сашей (которая случилась не без содействия Клары) этот нарыв вскрывается. Ковылькова оказывается больше не в силах бороться с внутренним противоречием, делить Костю с пустыми, недалекими созданиями, униженно пытаться постоянно доказывать свое превосходство перед ними. И это откровение сильной, но любящей и униженной женщины вызывает окончательное отторжение Кости.

Героиня Елены Петровой - образ почти демонический, очень страшный. Ее судьба выливается в сюжетную линию, едва ли не затмевающую на какое-то время историю главных героев; ее жизненную философию хочется анализировать. Ковылькова в этой интерпретации ощущает свое превосходство в любой ситуации. Кольб выглядит рядом с ней всего лишь изящным аксессуаром. Да, она также на многое готова ради возлюбленного, но смотрит на эту жертву иначе: раз их отношения требуют присутствия третьего человека (Клара понимает, что не в состоянии состязаться с молодостью, свежестью и новизной), раз это доставляет удовольствие Косте, то и Ковылькова научится получать удовольствие от этого. Но, будучи женщиной сильной и властной, возьмет на себя право руководить ситуацией. Перед выбором: унижаться и выпрашивать любовь и ласку или же стать кукловодом всех интрижек молодого любовника - предпочтение Клара отдает второму. Так она не только не унижена, но даже повыше остальных двух углов порочного треугольника: те просто идут на поводу у желания, а она все видит со стороны и владеет ситуацией. Поэтому, казалось бы, находясь в зависимости от Кольба, все же именно она управляет всеми, кем пожелает. Легко становится наставницей и примером едва знакомым девушкам. Снисходительно и свысока одергивает Костю, иногда забывающегося в обществе. Сладко усыпляет бдительность и заманивает в свои сети. Потому она шутливо целует Сашу у всех на виду, рвется ее расчесывать... Елена Петрова превращает эти сцены в очень интимное действо. Ее Клара разыгрывает целый спектакль, подогревая интерес к наивной глупышке, чтобы быть не брошенной немолодой женщиной, а роковой соучастницей, режиссером этого греха.

Рядом с Ковыльковой душно, каждая фраза пропитана приторным сиропом. Тут бы Сашеньке почувствовать, прислушаться к предостережениям мужа, но уж очень эффектно Ковылькова исполняет роль заботливой покровительницы. С каким-то таинственным садизмом и упоением играет она с Сашей, заранее зная, чем это закончится для девушки, в обольщение которой Клара вложила куда больше сил, умения и хитрости, чем Кольб.

Финал первого акта - театр теней, чувственный и зловещий танец соблазнения Саши Кларой и Кольбом, поставленный Галиной Халецкой, - отзывается страхом и ощущением обреченности. И ставит решающий акцент в демонизации героини Елены Петровой, когда тень Кольба поглощает Сашину тень, а тень Клары - их обоих. Без остатка. Игра окончена. Зло победило добро.

Роль Константина Кольба исполняет Михаил Тюленёв. Играть «красивых подлецов» ему не впервой, до этого были и Дориан Грей, и Жорж Дюруа. Его Кольб - приспособленец, отношения с Кларой устраивают героя до тех пор, пока та не становится слишком навязчивой, не проявляет очевидной ревности, не пытается что-либо изменить в этой порочной связи. Франтовство, самомнение, меланхолия - верные спутники Кольба. Он очень любит громкие слова о свободе и правах человека. Он, насильник, обвиняет Орлова в деспотизме и насилии над волей супруги! И окончательно затуманивает Сашин рассудок. Артист намеренно не скрывает фальши и пустоты в демагогии своего героя, даже наоборот, выставляет их напоказ, ведь Кольб слишком недалек, чтобы догадаться: чужие умные фразы необязательно говорить с такой самоуверенной пылкостью. Лицемерие очевидно, но Саша сама рада обманываться.

Прозрев слишком поздно и сбежав из дома Ковыльковой, Саша ищет защиты у художника Ленивцева, который уверяет, что искренне влюблен в нее. Балансирует на грани комедии и гротеска (в первом акте) и драмы (во втором) этот герой в исполнении Дмитрия Баркалова и Сергея Тоичкина. Их Ленивцев много мечется по сцене, суетится, нигде и ни на чем не способен остановиться: он сам не понимает, чего хочет от жизни, не может найти себе места, не знает, как достичь гармонии и согласия с самим собой. Будучи человеком настроения, из неугомонного, романтичного, веселого (зритель смеется, глядя на чудаковатые и достаточно современные, специфичные для нынешней богемной среды ужимки молодого человека), он превращается в самого страшного из подлецов. Воспользовавшись только что пострадавшей от Кольба девушкой, он не просто теряет к ней интерес (потерял он его еще до этой роковой встречи, как только узнал, что Саша уже досталась Кольбу, а «объедки» ему не нужны, такая Саша уже не вызывает в нем трепета), не бросает ее, а «передает» другу! Из уст Ленивцева, человека творческой природы и, очевидно, прогрессивного для своей эпохи, мы слышим часто звучащую в наше время ужасную фразу о том, что женщина сама виновата, если оказалась подвергнута насилию.

Современные общественные движения нашли бы, что ему ответить, но Сашенька из другой эпохи, она еще не знает, что вместо утешения и защиты получит очередной удар. Невозможно не обратить внимание на взгляд Саши (Дарьи Ковалёвой) на молодого человека в этой сцене: абсолютное доверие, отчаянная покорность в этом распахнутом взоре. Интересный жест делает Ленивцев (Дмитрий Баркалов): после близости Сашенька кутается в его пиджак, словно в кокон, способный оградить от бед, она уверена, что чувство Ленивцева спасет, очистит, исцелит; художник же, жалко извиваясь, издалека начиная разговор, предваряющий позорный побег, бесцеремонно снимает свой пиджак с плеч девушки... Над сценой струится зеленый туман. Словно какое-то ядовитое зелье варится в горном котле, хотя судьба Сашеньки уже неотвратимо отравлена...

Так Саша попадает под покровительство Крамера. Ей некуда возвращаться. Образ Крамера в курской постановке вызывает скорее симпатию, чем антипатию. Он не обеляет себя, в разговоре с Ленивцевым прямо говорит, что они ничем не лучше всех остальных представителей курортного общества. Но зритель может поспорить с этим. В исполнении Эдуарда Баранова и Сергея Репина Крамер контрастирует с остальными отдыхающими как минимум своей прямолинейностью, последовательностью и даже, если можно так выразиться, принципиальностью. Бессознательное ли совпадение (что подчеркивает мастерство актеров-исполнителей), или же отработанная деталь, но каждый, интересующийся языком жестов, сразу обратит внимание, что Крамер - единственный, у кого вербальное соответствует невербальному. В то время как у других героев медовые слова очевидно расходятся с трудно скрываемой суетливостью, натянутыми улыбками и нервными движениями рук (вообще в курской постановке действительно интересно наблюдать за невербальной стороной: часто жесты оказываются красноречивее найдёновского текста). В режиссерском видении Крамера вполне можно считать самым положительным из отрицательных героев. Он взрослее, опытнее, спокойнее, точно знает, чего хочет от жизни. И точно не хочет прочитать наутро в газете о самоубийстве госпожи Орловой.

Крамер не желает обременять совесть: зная, что ему придется уезжать, и понимая, какая судьба ожидает Сашу, вызывает Орлова в гостиницу, где приютил Сашеньку, оставляет ей деньги и визитку, чтобы она могла в случае необходимости обратиться за помощью. Он пытается спасти и Сашу, и свою душу, насколько это возможно. В интерпретации Эдуарда Баранова и Сергея Репина герой определенно симпатичен и располагает к себе, он становится «счастливым билетом» Саши и не позволяет ей окончательно уничтожить себя физически и нравственно. В то время как из ремарок Найдёнова складывается более безразличный образ. Другой взгляд на Крамера является существенным плюсом постановки.

Орлов возвращается за Сашенькой и застает ее готовой ехать вместе с посторонними мужчинами назло опротивевшей самой себе и такому омерзительно благородному на ее фоне мужу. Истерикой Саши, где она называет всех мужчин собаками и в исступлении прогоняет, явно пребывая не в себе, заканчивается пьеса у Найдёнова. Он оставляет героиню в самом страшном состоянии, которое только можно представить и которое не сулит ничего хорошего. Но режиссер меняет сюжетную точку на запятую и продолжает историю, исходя из своей цели. Виктория Доценко ставит спектакль не о том, что «все мужчины - собаки», а о том, что брак - это совместная работа: «Всё произошедшее - повод для Орловых переосмыслить отношения в семье. Это урок Сашеньке и Орлову. Для нее - первый жизненный урок, первый жизненный ожог, опыт взросления, для него - повод переменить манеру поведения по отношению к жене и в дневной их, и в ночной жизни. Женщины сейчас могут свободно уходить от нелюбимых мужей. Они имеют паспорта, образование, работу, самостоятельность. А вот то, что браки распадаются из-за глухоты супругов друг к другу, - это актуальная проблема. Вот об этом я увидела спектакль по этой пьесе сегодня».

Еще одна находка Галины Халецкой как балетмейстера - танец теней, где силуэты многих мужчин проходят через Сашу, уже покорную и безучастную к своей судьбе, и страшная, истерическая (и зачаровывающая животным безумием) пляска Саши, переходящей из рук в руки. Орлов выстрелом в воздух прекращает этот грязный танец. Он вернулся за супругой совсем другим человеком. Виктория Доценко, меняя финал, выводит Орлова как единственного абсолютно положительного героя спектакля: смог приехать, смог простить, смог переступить через ревность и обиду. Смог остановить жену от рокового шага.

Орлов останавливает супругу от самоубийства, и Саша падает в объятия мужа, но это всего лишь финал спектакля, но не финал истории. Что означает этот порыв со стороны Саши, прежде не позволявшей мужу прикоснуться к себе? Истерическое отчаяние или же осознание безусловной любви мужа и проснувшееся ответное чувство? Что ждет супругов, когда они успокоятся после потрясения и взглянут на ситуацию трезвым взглядом? В любом случае, этот вариант финала дает Сашеньке шанс снова поверить в мужчин, а еще раскрывает секрет семейного счастья: умение услышать, простить, измениться, понять чувства, обиды и чаяния любимого человека, о которых подчас никто не скажет вслух.

Казалось бы, простая и очевидная истина, но, во-первых, именно об этих простых вещах в браке мы так быстро и так часто забываем. А во-вторых, финал все же открытый. Орлов сделал решительный шаг навстречу, а как поступит Саша - остается загадкой. Как поступила бы каждая из нас? Вопрос, над которым стоит поразмыслить...

Говоря о режиссерской работе с текстом пьесы, стоит отметить и проработку второстепенных персонажей, которые у Найдёнова обозначены лишь штрихами. Курортное общество, с которым мы знакомимся на протяжении спектакля, типично. В большинстве своем это охотники: женщины охотятся на мужчин, мужчины - на женщин. Не прочь включиться в эту игру воздушная, кокетливая и не лишенная легкомыслия Мари (Кристина Крыженевская), если бы не ее бдительная и строгая мать (Людмила Мордовская). Не чужда эта слабость и почтенному главе семьи (Иван Пилипенко). Впрочем, его супруга, умудренная семейной жизнью (Любовь Сазонова), очень ловко пресекает попытки мужа пофлиртовать на стороне, хоть и кажется подчас смешной в своих примитивных методах его осадить. Очаровательна юная цветочница (Вероника Богдель), глядя на которую, сразу представляешь актрису в образе Элизы Дулиттл. За этими персонажами любопытно и приятно наблюдать, потому что актеры воплотили типажи, с одной стороны - анекдотичные, с другой - легко узнаваемые в реальности, а оттого кажущиеся близкими и понятными.

Совсем другого рода второстепенный персонаж, Дама (Юлия Высочиненко). По сюжету она главная охотница на курорте - многоопытная и развращенная. Женщина, находящаяся в вечном поиске удовольствия или денег, - ожидаемо и поверхностно для курортной истории. Однако или совместными стараниями режиссера и исполнительницы роли, или удачным, почти мистическим чутьем актрисы, в эту героиню вдохнули столько загадочности, что наблюдать без замирания за ней просто невозможно. Строгая, тонкая, немногословная, неуловимая, она появляется и исчезает, скользит, а не движется. Но это не женственная лебединая плавность, а что-то другое, магическое. Это не настоящая женщина, а бумажная куколка начала прошлого века. Ее вырезали для игры, нарядили в лучшее платье и играют. Ею. И она играет. Поэтому, пожалуй, в этом бездуховном театре под открытым небом никто не ощущает себя на своем месте так, как она. Словно тень, зеркальное отражение, неотступно следует она за Сашенькой и оказывается в тех же местах, где Орлова проживает «ключевые» точки. И с каждым падением Саши все больше из героя-антипода превращается в намек на двойника. Ведь если бы не Сашино «жить честно» даже после всего случившегося, как знать, не стала бы и она такой курортной Дамой, приняв правила здешней игры. Ведь сколько пропадало подобных Сашенек каждый курортный сезон, и сколько разных путей было им уготовано после. А в свете измененного режиссером финала связь между Дамой и Сашей оказывается еще более очевидной: ведь получающая удовольствие от жизни в обществе, привыкшем к легким связям, Дама оказывается оскорбительно и неожиданно для нее самой отвергнутой, а загнанная в ловушку этим же обществом, затравленная Саша получает прощение и возвращает себе право на любовь. Юлия Высочиненко блестяще дополнила предсказуемый, типичный образ загадкой, дав волю зрительскому воображению и органично вписав героиню как один из условных лейтмотивов спектакля.

Эти и другие герои, которые появляются эпизодически, но ярко, интересны еще одним нюансом восприятия. «Ярмарка» отдыхающих, по сути, объединенная общими интересами, все же распадается на мозаичные осколки и никак не собирается в единое целое. Впрочем, конкретно здесь это выглядит более чем уместно и является неоспоримым плюсом для понимания проблемы уже на стадии завязки. Лицемерно учтивые и галантные, картинно кокетливые, наигранно сентиментальные герои не способны испытывать ничего более минутной заинтересованности в собеседнике. Участие в жизни ближнего здесь обусловлено разве что попыткой развеять скуку или желанием поставить бесчеловечный психологический эксперимент. Поэтому никак не склеить эти осколки в единое панно - настолько мимолетна и поверхностна связь между ними.

Несмотря на счастливую развязку, спектакль оставляет страшное послевкусие. Найдёнов не претендует на новое слово в драматургии, то и дело слышны отголоски авторов разных стран и эпох (например, не покидает ощущение родства пьесы с «Фрёкен Жюли» Стриндберга). Но как точно в свое время сказала режиссер постановки в «Современнике» Екатерина Половцева: «Есть очень важное ощущение того, что все то, о чем пишет Найдёнов, происходит и сегодня, и всегда, и везде, и на всех курортах, и во всех странах, и во все времена».

Фотогалерея