Мрожек + Мы / "Мрожек + Мрожек" в Московском театре "У Никитских ворот"

Выпуск №4-244/2021, Премьеры Москвы

Польский абсурдист Славомир Мрожек, уже давно занявший в мировой драматургии место классика, самые знаковые пьесы написал в 1960-1970-х годах. Используя язык метафоры, он размышлял о реалиях своего времени, обостряя взгляд на несовершенстве общественно-политической системы, частью которой ему тоже приходилось быть. Минули десятилетия, кардинально изменился мир, и пьесы Мрожека, утратив черты ушедшей эпохи, шагнули в XXI век, приобрели новый объем. Первая премьера сезона Театра «У Никитских ворот» - спектакль «Мрожек + Мрожек» - стала убедительной иллюстрацией сегодняшней жизни, где понятия о долге и чести почти ничего не значат, а поиски истинной радости приводят в тупик.

Постановка Натальи Людсковой, названная художественным руководителем театра Марком Розовским экспериментальной, продолжает существующее репертуарное направление «Авангард "У Никитских ворот"». На Старой сцене уже играли пьесы Эжена Ионеско, Сэмюэля Беккета, Гарольда Пинтера, Иосифа Бродского, произведения Франца Кафки. Теперь небольшое и «намоленное» пространство наполнилось философией абсурда Славомира Мрожека.

Пьеса с богатой сценической судьбой «В открытом море» (перевод Святослава Свяцкого) и практически не известная российскому зрителю «Забава» (перевод Евгения Вишневского) сыграны как два одноактных гротеска. На первый взгляд, они никак не связаны сюжетно, разве что действие в обоих случаях разворачивается в замкнутом пространстве. И все же, объединенные общей концепцией постановщика, эти глубокие ассоциативные тексты заставляют вспомнить о «верхах» и «низах». Одним, несмотря на многие ухищрения, все сложнее сохранять лидирующие позиции. Другие явно не желают жить по-старому, однако выход все еще не найден. Ситуация почти революционная, но режиссерское высказывание Натальи Людсковой не назовешь политическим - оно гораздо шире. Автор спектакля «Мрожек + Мрожек» размышляет о законах, по которым живет современное общество, об уязвимости слабых и непомерных аппетитах сильных, о серьезных провалах в современной культуре и возникшей пропасти между истинными ценностями и духовной неразвитостью.

Мрожек - всегда эксперимент, балансировка между острой комедийностью, неправдоподобием сценических ситуаций и психологическим подтекстом характеров действующих лиц, их реакциями на события. Используя скупые сценографические средства и визуальные маркеры (они в деталях костюмов персонажей, созданных художником Евгенией Шульц, немногочисленных предметах обстановки, музыкальном ряде), режиссер работает в основном на крупных планах. Абсолютно разные истории и соответственно психотипы действующих лиц разыгрывают Владимир Давиденко, Марк Кондратьев и Иван Арнгольд, точно попадая в предложенный жанр и легко перевоплощаясь. Герои Мрожека в их трактовке одновременно конкретны и абстрактны. Индивидуальные характеры и частные истории в итоге приобретают иной масштаб и становятся метафорическим отражением сегодняшнего времени.

Трое джентльменов в идеальных фраках и цилиндрах оказались на условном плоту в условном море. Первая фраза самого старшего из них (у Мрожека он обозначен как Толстый): «Так хочется есть!» - поначалу звучит шуткой, но в долю секунды меняет эмоциональную окраску, вселяя в двух других представителей высшего света неподдельный страх. На небольшом экране, где только что плескалось море, высветится лозунг: «Мы хотим есть!», и начнется игра на выживание - в прямом и переносном смыслах. Правила устанавливает герой Владимира Давиденко - опытный манипулятор, прошедший не только воду, но и огонь, и медные трубы. Толстый ловко вращает цилиндры с бюллетенями для свободных выборов, и это движения бывалого напёрсточника, который всегда будет в выигрыше и легко обведет вокруг пальца доверчивую толпу.

В числе съеденных вряд ли окажется Средний Ивана Арнгольда. «Братья-сотрапезники!», - обращается этот голодающий к собравшимся на плоту, и по его тону ясно, что он уже все просчитал и примкнул к влиятельному «большинству». Словно фокусник, Средний размахивает красным платком и создает иллюзию будущего пиршества, вызывая у Толстого обильное слюноотделение. Команда сложилась: двое против одного - самого уязвимого, с явным комплексом жертвы. Какой бы искренней и пламенной не была речь Малого, персонаж Марка Кондратьева единогласно приговорен. Он сколько угодно может говорить о своей семье - оппоненты останутся равнодушными. Лишь Толстый деловито заметит: «Когда дело касается всеобщего блага, дети - не аргумент». Читаем между строк: его личного блага. Отчаявшись, Малый вдруг сорвется и запоет давно забытые «Крылатые качели», вызывая умиление Толстого и ухмылку Среднего. А для зрителя это станет своего рода эйдж-тестом, отличительным знаком поколения, что впитало романтику 1980-х и с большим трудом встроилось в далеко не вегетарианские 1990-е, нередко теряя себя под напором «сотрапезников».

В спектакле по очереди появятся Лакей и Почтальон. Используя гротесковые театральные маски, этих персонажей сыграет пластичный Иван Арнгольд. Первый всегда был лишь предметом обстановки в доме Толстого, вещью, которую можно использовать как угодно и за ненадобностью выбросить. По велению хозяина Лакей либо выплывет из бурных вод, либо камнем пойдет на дно. А вот в жизни Почтальона нет места страхам и сомнениям, потому что его спасательный круг - служебные инструкции, и он всегда будет на плаву. Легко увернется от алчущих и равнодушно пройдет мимо того, кто нуждается в поддержке, потому что понятие сочувствия не прописано в нормативных документах.

Абсурдность этой истории и открытые гротесковые приемы не лишают высокого смысла тему самопожертвования, и это, пожалуй, один из важнейших посылов спектакля «Мрожек + Мрожек». Конечно, в ситуации циничных законов выживания и разделения людей на «пищу» и ее потребителей поступок Малого кажется напрасным. Но если вдруг на дрейфующем в море плоту, так напоминающем наше общество, не окажется хотя бы одного человека, который найдет в себе силы подняться над низменным и отдать все ради других, во что превратится наша жизнь?..

Когда настанет время «Забавы», замечательное трио явится в образе «типичных хамов Мрожека», как назвал персонажей этой пьесы польский историк и литературный критик Ян Блонский. Привлеченные музыкой, они вламываются в некое помещение с криками: «Нас не хотят пускать!», но обнаруживают, что там никого нет. Где-то вдалеке будет призывно звучать мелодия, а здесь только голые стены и пустой стол. Сюжет как будто топчется на месте, и все сводится к попытке героев выяснить, где же праздник, почему туда невозможно попасть и что с ними не так? Они жаждут веселья, но, в сущности, не понимают, что это означает на самом деле. Звучит абсурдно, но для них нет разницы между свадьбой и похоронами, поскольку в каждом случае унылые будни наполняются хоть какими-то красками. Пытаясь добраться до истины, трое незваных гостей примутся копать глубже и всерьез задумаются: ты нужен для веселья или веселье существует для тебя?

Они очень разные - и по жизненному опыту, и в стремлениях попасть в неизведанный мир. Персонаж Владимира Давиденко похож на деревенского простака, но довольно агрессивного, готового все вопросы решать с помощью кулаков. Герой Ивана Арнгольда явно с претензией на интеллигентность, и это подчеркивает нелепый, словно с чужого плеча пиджак и галстук, повязанный ради торжественного момента. Огорченный тем, что оказался с товарищами в пустоте, а музыка играет где-то там и для других, он вдруг глубоко задумается и спросит прежде всего себя: неужели мы хуже? Старший не склонен к самокопанию, он готов сразу дать «в морду» неизвестным участникам невидимой вечеринки и с удовольствием крушит мебель. Но возникает новый вопрос и повисает в воздухе: «Может быть, они лучше нас?»

Самый молодой из жаждущих праздника больше всего озабочен тем, что надел по этому случаю новые ботинки, а все напрасно. Персонаж Марка Кондратьева чист и наивен, его понятие о красоте довольно примитивно - модные ботинки, щегольские темные очки. О том, что такое веселье, он знает пока лишь со слов своего «батяни»: есть на столе чекушка - значит, уже праздник. Старший возразит, потому что чекушка в его понимании - слишком мало, а там, на недоступной им вечеринке, наверняка горячительное льется рекой. Младший взвинчен и нетерпелив, он пытается петь и танцевать, ищет любой повод для праздника, даже если для этого придется повеситься.

В поисках выхода из пустого пространства эта троица обнаружит тайник с карнавальными костюмами, наткнется на скелет в шкафу, но самое сильное впечатление получит от книги. Символ знаний они воспримут как предмет чужеродный и опасный, льющийся со страниц магический свет их по-настоящему испугает, и запертые двери здесь совсем ни при чем. Если люди не в состоянии познавать новое и расти духовно, им придется довольствоваться сомнительными развлечениями, а это только иллюзия праздника. В диалогах персонажей радость - ключевое слово, они повторяют его на разные лады, но так и не могут разгадать истинный смысл. Доносящаяся из другого мира прекрасная музыка звучит все тише, и будет очень грустно, если однажды они уже не смогут различить ни единого звука.

Фото предоставлены театром

Фотогалерея