"ТОТ" самый подвал / 35-летие Театра Олега Табакова
Выпуск №7-247/2022, Портрет театра
1 марта «Театр Олега Табакова» отметил 35-летие. Это - дата официальная. На самом же деле у ТОТ целых три дня рождения. Так что выглядит он на 35, а на деле ему все 47!
В 1974 году Табаков вместе с молодыми коллегами, в числе которых были Валерий Фокин, Авангард Леонтьев, Константин Райкин и Андрей Дрознин, создали театральную студию для старшеклассников во Дворце пионеров в переулке Стопани. Из трех с половиной тысяч московских школьников было отобрано всего 49. Сам Олег Павлович утверждал, что ни о каком собственном театре тогда не мечтал: «Для себя сформулировал простую и ясную цель: передать багаж собственных знаний и умений ученикам, чтобы через пару лет играть с ним на одной сцене».
Ключевое слово, точнее словосочетание - «на одной сцене». Странно было рассчитывать, что эти ребята, по окончании обучения в разных театральных вузах, будут приняты в «Современник». А ведь никак иначе на одной сцене с Табаковым они оказаться не могли. Лукавил Олег Павлович! Скорее всего, мечта о своем театре была еще слишком зыбкой, чтобы говорить о ней вслух. Табаков был незаурядным стратегом. Большое полотно начинают с эскизов и набросков. Вот студия на Стопани и стала первым эскизом будущей «Табакерки». Учили ребят серьезно: лучшие должны были через два года составить костяк курса, который Табаков планировал набрать в ГИТИСе. Из 49 проверку на прочность прошли только восемь.
Тот первый гитисовский курс 1976 года был с ювелирной точностью подобранным ансамблем индивидуальностей - Сергей Газаров, Елена Майорова, Александр Марин, Игорь Нефёдов, Лариса Кузнецова, Михаил Хомяков, Марина Шиманская, Андрей Смоляков... Олег Павлович говорил, что искать помещение для репетиций вне гитисовских стен он стал только потому, что на них в институте смотрели «как на чужаков». В творческих вузах деление на «мастерские» - один из фундаментальнейших принципов, потому так сильно в учениках одного мастера чувство общности. Практически каждый актерский курс где-то на третьем году обучения начинает мечтать о том, чтобы не расставаться и после получения дипломов. «Табаковцам» это желание было присуще изначально - Олег Павлович и отбирал, и учил их «для себя», а не «вообще».
Передача мастерства из рук в руки была для Табакова задачей первостепенной важности. Так и хочется написать, что «ген преемственности» был в нем заложен матерью-природой (ну, или Провидением) изначально. В самом Табакове каким-то загадочным образом переплелись «мхатовская» и «щепкинская» ветви. Эта органичная двуединость была им унаследована от Василия Осиповича Топоркова. Являясь одним из преданнейших последователей Станиславского, он оставался питомцем школы Малого театра - его учителем был Владимир Николаевич Давыдов, который в свою очередь учился у Ивана Васильевича Самарина, педагогом которого был сам Михаил Семенович Щепкин. «Наследство», доставшееся от таких наставников, Табаков не мог не передать дальше.
Ищите - и обрящете. Уже через год судьба подарила Табакову и его ученикам тот самый угольный подвал в доме № 1а по улице Чаплыгина, которому суждено было дорасти до масштабов Подвала с большой буквы. Именно так и писал, и произносил это слово Олег Павлович. Курс жил по студийному уставу. Истории о том, как ребята превращали бывший склад в живое и теплое творческое пространство, давно стали хрестоматийным примером. Но лакировать действительность Табаков не собирался. В книге «Моя настоящая жизнь» Олег Павлович приводит выдержки из студийного дневника, и там можно обнаружить примеры того, как кто-то манкировал мытьем полов или чисткой туалетов, а кто-то недостаточно самоотверженно относился к репетициям. Не будем забывать, что этот «учебный театр» существовал на чистом энтузиазме - у него не было штатных сотрудников, то есть все технические функции молодые артисты брали на себя, не получая при этом никаких денег и за свои прямые обязанности, потому что не обладающий официальным статусом коллектив не имел права продавать на свои спектакли билеты.
Студию Табакова часто именуют театром-домом, семьей, где были «дети», за которыми нужен глаз да глаз, и «отец», обладающий изрядным запасом мудрости и прозорливости. Это и так, и не так. «В театре была, - вспоминает Владимир Машков, - скорее, не домашняя, как принято говорить, а подвальная атмосфера. Подвал был как сокровенное, куда редко кого впускают - только любимых зрителей и близких. Мы оберегали свое пространство, именно поэтому людям с другой идеологией здесь прижиться и ужиться было непросто. Нас было мало, человек двадцать, но мы могли все. Ничего на потом не откладывалось, нужно было делать «здесь и сейчас», каждый раз доказывая, что ты вправе находиться в этом Подвале с этими людьми».
29 октября 1978 года «подвальный театр» сыграл свою первую премьеру - спектакль «И с весной я вернусь к тебе» по пьесе Алексея Казанцева, в основу которой лег роман Николая Островского «Как закалялась сталь». И эту дату табаковцы считают вторым днем рождения. Вскоре появились «Две стрелы» Александра Володина, за ними - «Прощай, Маугли!». «Наверняка, не все, что выпускалось в нашем театре на протяжении пятнадцати лет, - признавался впоследствии Табаков (книга «Моя настоящая жизнь» увидела свет в 2000 году - В.П.), - являлось совершенным созданием. Спектакли Подвала были разными и по выходу «товарной продукции», и по спросу. Но ни от одного из них я не захотел бы отказаться, или сделать так, чтобы он совсем не появился на свет».
В крошечном зале вместо кресел стояли скамейки без спинок. Не столько потому, что первые не на что было купить, сколько потому, что на вторых умещалось больше зрителей - все сидели плечом к плечу, плотно прижавшись друг к другу. Те, кому сидячих мест не доставалось, стояли в узеньком проходе и даже не думали жаловаться на неудобство. «Зритель был благожелателен и добр к нам, пожалуй, с самого нашего рождения, - вспоминал Олег Павлович. - Хотя и не все спектакли театра-студии шли с переаншлагами, как сейчас, но зрительный зал на Чаплыгина был полон всегда. Для многомиллионной Москвы ста двадцати «сидячих» и «стоячих» мест, наличествующих в Подвале, каждый раз оказывалось мало».
Подвал на каждом спектакле заполнялся под завязку. Что влекло туда первых зрителей? То же, что и четвертое уже по счету поколение горячих поклонников этого театра - предельная искренность актерского существования. Лицедейство самой высокой пробы - пронизывающее зрителя насквозь, до сердечных судорог, так, чтоб «слезой над вымыслом». За что актеров в былые времена не хоронили в церковной ограде? Да вот за это самое - за дар убедительного перевоплощения в «иного». Это сегодня маленькие сцены есть чуть ли не в каждом заслуженно-академическом театре, а тогда возможность заглянуть в глаза артисту, находящемуся от тебя на расстоянии вытянутой руки, услышать его дыхание, а может, и стук сердца, воспринималось как чудо.
На спектакли Подвала приводили высоких иностранных гостей, дабы наглядно продемонстрировать открытость советской сцены актуальным театральным веяниям. Табаковцы даже за границу выезжали с гастролями. Все это вселяло надежду, что после того, как они закончат обучение, в Москве появится молодой энергичный театр. Не случилось. Судьбовершители от культуры не видели в этом никакой необходимости. Студийцы сопротивлялись как могли - изо всех сил старались сохранить свой дом, но жизнь диктовала условия - не работать по тем временам было чревато, а студия на место работы с чиновничьей точки зрения никак не тянула. 1 января 1982 года на общем собрании в своем желании работать студийцы были абсолютно единодушны. Но при этом мучились вопросами: «Что - мы? Куда - мы? Зачем - мы?» - есть в протоколе собрания такая горькая строчка. Выслушав всех, Олег Павлович принял нелегкое решение студию распустить.
Этот шаг в чем-то схож с решением Кутузова оставить Москву ради сохранения армии. Ребятам необходимо было иметь точку опоры в профессии и, если ею не мог стать их родной Подвал, значит, нужно искать ее в других театрах. И когда вскоре Табаков набрал новый курс, к обучению «новобранцев» с радостью подключились «старики»: «Тогда я отчетливо увидел прочную связь поколений, тот «серебряный шнур», разорвать который не позволяет четко существующая между нами преемственность». И новички - Евдокия Германова, Сергей Беляев, Сергей Шкаликов, Алексей Серебряков - не подкачали. А за ними замаячил «третий призыв» - Владимир Машков, Евгений Миронов, Ирина Апексимова, Валерий Николаев, Алена Хованская. Судя по всему, критическая масса таланта, сконцентрировавшаяся вокруг Табакова, превысила допустимый пороговый уровень чиновничьей сопротивляемости...
Отсчет официальной истории начался 1 марта 1987 года с премьеры «Кресла» по пьесе Юрия Полякова. Зрителям теперь приходилось с ночи занимать очередь у кассы, составлять списки, проводить переклички. Не всегда удавалось достать билетик именно на тот спектакль, на который хотелось, но это только раззадоривало. А заодно и расширяло театральный опыт. Из личных историй поклонников «Табакерки» можно составить увесистый том, и это будет увлекательнейшее чтение. И весьма полезное. Поскольку там будут рассказы о любви не только с первого взгляда, но и такой, что рождалась медленно, преодолевая присущую всем нам инертность. Ну, вот, к примеру, девушка покупает билет в «Табакерку» в качестве подарка на день рождения любимой подруге. Идет в театр вместе с ней и спектакль ей, в отличие от подруги, не нравится. А та продолжает восхищаться увиденным и спустя несколько недель. И девушка решает повторить эксперимент - покупает билеты уже на другой спектакль. Уж очень ей хочется раскрыть «секрет» чужого счастья. И у нее получилось. Правда, для этого пришлось пересмотреть половину тогдашнего репертуара театра.
А вот критический цех к рождению нового театра отнесся без особого энтузиазма и это, по словам Олега Павловича, очень напоминало ситуацию, которая в свое время сложилась вокруг юного «Современника». «Некоторые серьезные и уважаемые мной критики, - вспоминал Табаков, - изначально не посчитали создание нового театра на основе студии делом стоящим. Писали, что затея, мол, в художественном отношении бесперспективная. Это происходило в тот момент, когда нужно было проявить терпение и дождаться первых плодов с нашего только что посаженного «дерева». Однако именно подобные вещи закаляют и дисциплинируют. Не благодаря, а вопреки наш молодой театральный организм начал стремительное завоевание и утверждение своих позиций в качестве нормального, русского реалистического психологического театра».
Позиции эти завоевывались каждым спектаклем. Эксперименты на сопредельных территориях (включая достаточно радикальные), в необходимости которых Табаков никогда не сомневался, повышая градус внутренней энергии труппы, каждый раз становились доказательством правильности направления главного удара. «Смертельный номер» и «Страсти по Бумбарашу», «Прищучил» и «Похождение», «Признания авантюриста Феликса Круля» и «Провинциальные анекдоты», «Билокси-блюз» и «Звездный час по местному времени», «Обыкновенная история» и «Затоваренная бочкотара», «Полоумный Журден» и «Псих». Для тех, кто видел, никаких пояснений не требуется - благодарная память хранит мизансцены, реплики, интонации и, главное, чувство сопричастности чему-то большему, чем ты сам. Тем, кто не видел, но хотел бы понять, «в чем фокус», в рамках обычной журнальной статьи не поможешь.
А если совсем честно, то вообще никакой текст не поможет. Это надо видеть, точнее - пережить. Так что для них единственный выход - покупать билеты и идти в «ТОТ», который несмотря ни на какие конъюнктуры/тренды/мейнстримы остается театром с «лица необщим выраженьем». Вектор, заданный когда-то отцом-основателем, неизменен. Какие бы маститые режиссеры ни приглашались на постановку, то, что в результате выходит из их рук, на все сто процентов «табакерковская» постановка, будь то «Моя прекрасная леди» Аллы Сигаловой, «Кинастон» Евгения Писарева или «Мольер, avec amour» Сергея Газарова.
Когда-то Олег Павлович видел во Владимире Машкове «одного из тех, кому надо будет передать бразды правления после того, как Акела, то есть артист Табаков, уйдет на заслуженный отдых». Единственное, что его тогда тревожило, так это увлеченность артиста своим прямым делом, которая, по мнению Табакова, «значительно превышает его потенциальные возможности заботиться о других - для коллективного дела это свойство опасное». Метаморфоза, произошедшая с Владимиром Львовичем, когда он встал за штурвал оставшегося без капитана лайнера, на первый взгляд, кажется непостижимой. Но в том-то и дело, что ученики (и не один Машков тому примером) унаследовали от Мастера его корневое свойство - в нужный час поставить «коллективное дело» выше личного.
Первое, что сделал Владимир Машков, приняв бразды правления, это в память о своем Учителе взялся восстанавливать «Матросскую тишину» - спектакль, знаковый для них обоих. Пьеса Александра Галича в 1957 году могла стать второй постановкой в репертуаре будущего «Современника», а тогда просто «Студии молодых актеров». Но отпущено ей было только две генеральные репетиции. Вероятно, в 1991-м для Табакова «Матросская тишина» была чем-то вроде эстафетного факела от собственной юности - роль Абрама Шварца Олег Павлович поручил Машкову. «Это был момент, - признается Владимир Львович, - когда человек проверяется и как человек, и как артист». В тот самый момент Табаков и начал меня создавать, за что я буду благодарен ему всю жизнь... Благодаря его подарку, этой роли, я родился как человек, который получил право заниматься профессией».
Возьмем на себя смелость предположить, что для Владимира Машкова спустя три десятилетия этот спектакль стал таким же приветом из далекой юности. Или, если воспользоваться терминологией Табакова, - «серебряным шнуром», соединяющим поколения. Свои витки «шнуру» добавили еще два системообразующих для этого театра спектакля - «Ревизор» Сергея Газарова и «Страсти по Бумбарашу», поставленные Владимиром Машковым. Их возвращение на афишу спустя 30 лет можно рассматривать как переосмысление накопленного опыта под влиянием кардинально изменившихся времен.
Не исключено, что прочность этому «шнуру», на который нанизана судьба «Табакерки», обеспечивает неодолимая сила актерства: и Табаков, и Машков изначально, по исходному своему предназначению - актеры, а уж потом режиссеры, худруки, строители-организаторы. «ТОТ» - театр абсолютно актерский. Здесь артист - альфа и омега режиссерского поиска. Никто не в состоянии четко и однозначно сформулировать, что такое актерский театр. И слава богу, потому что невозможно творческую индивидуальность раскромсать по жестким полочкам однозначных определений. Актер должен усиливать режиссерскую мысль, а не просто ее транслировать - вот кредо Машкова. Когда некий маститый критик в ходе интервью позволила себе определить актера как «пустой сосуд, трубу, в которую дует режиссер», Владимир Львович тут же отпарировал: «Я не хочу быть пустотой и не хочу, чтобы в меня дули!»
Когда-то Владимир Иванович Немирович-Данченко, солидаризируясь с Генриком Ибсеном, отводил театру как творческой единице не более 20 лет жизни - срок, ограничивающий энергетический потенциал одного поколения. Дальнейшую жизнедеятельность можно было обеспечить только за счет притока молодых сил, имеющих, что принципиально важно, ту же группу крови. Театральная школа Олега Табакова стала для созданного им театра энергоподстанцией высокого напряжения, бесперебойную работу которой обеспечивают артистам труппы. «Серебряный шнур» действует, как и прежде. Так что 35 для табаковцев, конечно же, не предел. Дата явно неюбилейная, хотя и рядовым днем рождения ее никак не назовешь. Значит, можно себе позволить оглянуться назад не для того, чтобы подводить какие-то итоги, а чтобы проверить ориентиры для движения вперед. Олег Павлович был великим жизнелюбом и оптимистом: «Жизнь несовершенна, но миром правит отнюдь не то самое вещество. Им управляет вера, твое собственное желание сотворить что-то и не уйти бесследно». Для «Театра Олега Табакова» и его зрителей это непреложно.
Фото предоставлены театром
Фотогалерея
