И сам Марсель Марсо ему рукоплескал /К 90-летию Ильи Рутберга

Выпуск №10-250/2022, Вспоминая

Найти свое призвание сразу удается не каждому. Многогранно одаренным людям сделать это особенно трудно. Незаурядный инженерный талант Илья Рутберг получил в наследство от отца, так что сомнений в том, продолжать ли семейную династию, у юноши не было. Он поступил в Московский энергетический институт, блестяще его окончил и по распределению попал в государственный проектный институт «Теплоэнергопроект» (ТЭП). Вместе с отцом участвовал в проектировании электростанций Волжского каскада и, судя по всему, имел шанс в свое время стать выдающимся теплоэнергетиком. Впрочем, когда впоследствии Илью Григорьевича спрашивали, что он делал в этом своем ТЭПе, он с улыбкой отвечал: «Наблюдал жизнь». Так что у судьбы были все основания определить ему иной жребий.

В середине 1950-х при Центральном доме работников искусств (ЦДРИ) решено было создать эстрадную студию для талантливой молодежи, по основной своей специальности к искусству отношения не имеющей. Отбором дарований занимались такие мэтры, как Рина Зеленая, Владимир Шлезингер, Илья Набатов, Николай Смирнов-Сокольский. Возглавлял комиссию Леонид Утесов. Первое обозрение, подготовленное студийцами, называлось «Первый шаг». Название прикипело к самой студии, в которую неведомо как попал молодой инженер Илья Рутберг, обладавший не только прекрасным чувством юмора, но и уникальной пластичностью. Ему не нужно было слов, чтобы заставить зрительный зал умирать от хохота - он был мимом от бога. Не совсем забывший веселую студенческую пору, для своей первой пантомимы Илья выбрал классический сюжет: первокурсник на экзамене у рассеянного профессора. 

Эту миниатюру Юрий Ряшенцев помнит до сих пор: «Мы с Ильей уже были знакомы, но на сцене я ни разу его еще не видел. И вот однажды я по каким-то своим делам оказался в ЦДРИ. Как раз шел концерт студии «Первый шаг». Кто придумал развлекать профессиональных артистов самодеятельностью - для меня загадка. Актеры откровенно скучали, поскольку видели на сцене все то, чего там не должно быть - то, от чего отучают будущих актеров в театральных вузах. А перед ними была самодеятельность. Я выскользнул из зала и отправился решать свои проблемы. Я уже направлялся к выходу, когда услышал, как из зала доносится громовый хохот. Рванул туда и увидел на сцене Илью. Точнее не Илью, а первокурсника. Профессора играл Марк Розовский. Публика буквально сползала с кресел - настолько это было точно и узнаваемо. В движениях Илюши не было ничего лишнего, ничего случайного. Без единого слова он создавал и студента, пытающегося уйти от неминуемого краха, и профессора, которому до смерти надоели недоучки. Описывать происходившее словами бесполезно. Это нужно было видеть. И, знаете, что интересно. Вот показать этот номер сегодня - и он будет абсолютно современным. Времена изменились, техника ушла вперед, но люди в своих мечтах, страхах и надеждах остались прежними».

Как ни важен первый шаг, за ним должны следовать второй, третий и так далее. Рамки студии при ЦДРИ были слишком тесными для такой натуры, как Илья Рутберг. Он, как и его друзья, мечтал о чем-то большем. Катализатором сложного процесса превращения мечты в реальность стал Международный фестиваль молодежи и студентов, хозяйкой которого в 1957 году была Москва. На фестиваль приехал польский молодежный театр «Бим-Бом» со спектаклем под странным названием «Ага...». Такая глубина метафор, такой гротеск, такой уровень пластики отечественным подмосткам был неведом. «А мы что - хуже, что ли?» - подумали три никому тогда неизвестных «мушкетера»: новоиспеченный инженер, студент-медик и студент-журналист. И придумали свой театр. В долгих спорах, в бесконечных сомнениях выкристаллизовалась идея, с которой они и пошли к директору клуба МГУ Савелию Михайловичу Дворину. И тот рискнул. А риск был действительно велик - ничего подобного ни в одном советском вузе до тех пор не существовало.

Марк Розовский уверен - для всех, кому посчастливилось оказаться в эстрадной студии МГУ «Наш дом», годы, проведенные в нем, были самыми счастливыми в жизни: «Мои друзья - Илюша и Алька Аксельрод - были гениями. Я в этом глубинно убежден. Мы верили друг другу больше, чем себе. Сегодня вокруг столько грязи, зависти, мерзости, ненависти. А тогда времена были мрачнее, но люди были светлее и чище. Мы жили не по договорам, а по договоренностям. Могли спорить до хрипоты, но только ради общего дела. Тянуть одеяло на себя было неприлично! Первый спектакль - «Мы строим наш дом» - сыграли 28 декабря 1958 года. Днем, потому что вечером в клубе была «елка» какого-то факультета. Зато к нам на премьеру пришел сам Аркадий Исаакович Райкин. Все было предельно просто - декорация из «кубиков», униформа из черных свитеров и серых брюк, гонг, отделяющий одну сценку от другой, и совершенно «некапустный» юмор.

Илья был мастером закидонов - так мы называли наши фантазии и придумки. Он мыслил только тем, что было, как нам казалось, совершенно невыполнимо. Воплотить на площадке то, что он предлагал, было невозможно. А он моментально находил решение, простое и гениальное. В ремарке стоит: «По полу ползут мыши». Как это сделать? «Очень просто, - отвечает Илюша. - Берем «пистолет», наклеиваем на него лист бумаги с дырочками и ведем лучом по полу». Это были 13 лет невообразимого счастья. Как мы столько продержались, ума не приложу. Но с закрытием «Нашего дома», а рано или поздно это должно было произойти, наша дружба стала только крепче.

Мне всегда больно и обидно думать о том, насколько больше Илья мог реализовать, если бы имел такую возможность. Никто лучше него не сыграл бы Дон Кихота. У меня есть пьеса о гибели Мейерхольда «Триумфальная площадь». Кому было играть его, если не Илье, и это было бы событие. Илюшины миры и миры Всеволода Эмильевича, соприкасаясь, могли бы так заискрить! Идеалисты, романтики, наделенные фантастической внутренней красотой.

Я был на том, ставшем легендой концерте Марселя Марсо в Доме дружбы народов -- на него пригласили группу молодых режиссеров. Сказать, что мы были потрясены, ничего не сказать. Илья тогда показал Марсо номер под названием «Хирург». Там каждый жест воплощал судьбу - то, о чем мечтал Мейерхольд. Я до сих пор помню это «человеческое сердце», бьющееся у Ильи на ладони. Марсо был в восторге. Признанный мастер был способен оценить талант никому не известного мальчишки! Он тут же пригласил Илью в свою школу в Париж. Это было так смешно - все мы были невыездными. Все сложилось так, как сложилось. Жизнь не имеет сослагательного наклонения. И мы видели только надводную часть этого мощного айсберга».

Получить актерское образование Илье Рутбергу так и не удалось, несмотря на несколько отчаянных попыток. Трудно поверить в то, что члены приемных комиссий «не замечали» его дарования. Скорее наоборот, оно было настолько неординарным, что они попросту не знали, что с ним делать. Чему и как учить такого студента и что тогда делать с его товарищами по курсу. На театральных подмостках его, к сожалению, видели немногие. Зато благодаря кинематографу знала все страна. И никакого преувеличения в этом нет.

Он снялся более, чем в 60 картинах. Ни одной главной роли. Даже второго плана. Только эпизоды. Его первая роль - гость на свадьбе в «Девяти днях одного года» Михаила Ромма. Фамилии исполнителя даже в титрах нет. Но без Рутберга эта сцена утратила бы значительную часть своего колорита. В титрах фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен!» фамилию указали. Мало кто ее тогда запомнил, а вот его героя - физрука - точно никто из зрителей забыть не мог. Так будет со всеми его персонажами - безмолвным дирижером из «Айболита-66» и находящимся в вечном «подшофе» администратором из «Льва Гурыча Синичкина», трусоватым начальником жандармов из «Волшебного голоса Джельсомино» и меркантильным галантерейщиком Паску из «Безымянной звезды».

Он возникал на экране всего на несколько минут даже в тех случаях, когда в сценарии его герою отводилось больше места и времени. И, по мнению режиссера Алексея Симонова, ничего удивительного в этом нет: «Мы с Ильей дружили еще с «Нашего дома». И знаете, чему самому главному я там научился? Не стремиться быть первым! В студии, которую придумали Илюша и его соратники, был незыблемый принцип - коллективное счастье, счастье команды выше личного. Илья снялся у меня в картине «Отряд» в небольшой роли владельца тира. А Юлечка сыграла его дочку. Это был ее дебют в кино. Илью можно было снимать без проб - он знал, что и как делать, лучше любого режиссера. Но, человек предельно тактичный и деликатный, он на площадке всегда со мной советовался - чтобы авторитет не подрывать.

Каюсь, часть сцен с Ильей ушла в корзину. Теперь Юля шутит, что в кинематограф она вошла спиной - от всей сцены с нею осталась всего пара кадров, где не видно лица. Увы, у меня, как и многих режиссеров, его снимавших, просто не было иного выхода. В своих крошечных ролях он был таким ярким и запоминающимся, что рядом с ним бледнели порой даже исполнители главных ролей. Он органически не мог играть вполсилы. И еще - он был абсолютно непредсказуем. Ты мог наперед знать, что он будет играть в конкретной сцене, но как он это сделает предугадать было невозможно.

Очень трудно внятно выразить, каким он был, мой друг Илья. Прибегну к помощи стихотворения, которое мне когда-то первым прочел Валя Никулин. Он тогда сказал, что это Мачадо в переводе Эренбурга. Я ему поверил, но потом ни у Мачадо, ни в сборниках переводов Эренбурга этого стихотворения не нашел. Но стихи - гениальные. И именно про Илью. А начинались они так:

Он мыслил, чтобы мыслью все измерить,

Священных истин он забыл столпы.

Он думал - там, где можно только верить,

Он видел там, где нужно стать слепым.

С актерским образованием Илье Рутбергу не повезло. Зато повезло с режиссерским - он учился в ГИТИСе у Марии Осиповны Кнебель. А потом учил других. Илья Григорьевич был убежден, что для драматического артиста пантомима является дисциплиной первостепенной важности. И писал книжки в надежде помочь тем, кто хочет овладеть этим искусством. Многих они привели в профессию. Ему не удалось самому осуществить свою заветную мечту - сделать пантомиму полноценным драматическим театром. Это получилось у Гедрюса Мацкявичуса - человека и режиссера одной с ним группы крови. Он учил искусству пантомимы не только артистов, но и... мультипликаторов. Без понимания всех тонкостей процесса движения этот жанр в принципе существовать не может. И, если задуматься, то пантомиме нужно обучать еще в школе - скольких драм можно было бы избежать, если бы люди были в ладах с собственным телом.

Талант педагога в Илье Григорьевиче был не меньшим, чем талант артиста, считает его ученик Максим Дорофеев: «Как все, кто увлекается пантомимой, я не мог не знать этого имени, и даже хотел поступать к Илье Григорьевичу на курс, но так и не решился. Познакомились мы благодаря Юле. Когда она передала мне приглашение Ильи Григорьевича приехать к ним на дачу, у меня ноги от волнения отнялись. Ехал и переживал - кто он и кто я. А оказалось, я ему и в самом деле был интересен. У него к людям был совершенно искренний интерес. Мы устроились на веранде часов в семь вечера и наговорились только под утро. Под конец я признался, что собирался к нему поступать, но струсил. Илья Григорьевич удивился, даже не поверил, а потом сказал: «Ну и дурак!» Конечно, он был прав: его студенты к тому времени заканчивали второй курс, а здоровье его слабело. На мысли о том, чтобы у него учиться, можно было ставить крест. Но через пару месяцев он попросил меня помочь его студентам с экзаменом, а потом, преодолев все административные формальности, взял меня к себе на третий курс. Мы учились у него не только пантомиме, но и жизни. То тепло, которым он нас зарядил, до сих пор греет».

Свой последний курс Илья Григорьевич выпустить не успел. Осенью 2014-го его не стало. Знамя, выпавшее из его рук, подхватили дочь и его ученики. Скептики считают искусство пантомимы исчезающим, а вот Юлия Ильинична Рутберг и ее единомышленники уверены, что в него можно вдохнуть новую энергию: «В ГИТИСе сейчас идут мастер-классы по искусству пантомимы. Ребят, которым это интересно, оказалось очень много. Эта идея появилась у ректора ГИТИСа Григория Заславского, чтобы потом по результатам, возможно, набрать экспериментальный курс. Очень надеюсь, что идея получит реальные очертания. А вот издание папиного двухтомника - это уже не мечты, а проект, который реализуется полным ходом. Тоже в ГИТИСе. Он выйдет из печати в следующем году. Первый том, предисловие к которому написали Александр Калягин и Вячеслав Полунин, будет адресован актерам, второй - режиссерам с предисловием Марка Розовского и Бориса Морозова. В свое время папа написал пять книг, которые до сих пор остаются единственным учебником для тех, кто хочет профессионально заниматься пантомимой. После папы остались ученики, и прямые и, если можно так сказать, «косвенные». У него была потрясающая, очень тонкая душевная настройка на них, без этого ничего из человека не выудишь. Весь русский театр стоит на поэзии педагогики. За папой всегда шли сильные, неординарные личности. И они готовы объединить усилия, чтобы возродить дело, которому он служил».

Фото из архива Юлии РУТБЕРГ

Фотогалерея