Плучек мог всё!

Выпуск №1-251/2022, Вспоминая

Плучек мог всё!

17 августа исполнилось 20 лет со дня ухода из жизни выдающегося режиссера Валентина Николаевича Плучека. Мы публикуем дополненную для нашего журнала главу книги актрисы Театра Сатиры Зои Николаевны Зелинской «Я люблю!», которая выйдет в серии «Жизнь и судьба. ВТО - СТД» в приложении к журналу «Страстной бульвар, 10».


Плучек мог всё!

Валентин Николаевич Плучек - это Театр Сатиры. Театр Сатиры - это Валентин Николаевич Плучек. Рассказ об этом человеке можно было бы начать с высокой ноты, но на это нужно иметь право и умение. Это сложно. До встречи с этим художником, режиссером, человеком, я и не задумывалась о театре, который может называться Театром Сатиры. Сатира - это что, жанр? Ну, конечно, жанр как данность, но кто этим занимается, подчинив этому жанру театр целиком? А что в этом театре играть актрисе, женских ролей- то нет: Фонвизин, Гоголь, Салтыков-Щедрин, Ильф и Петров. И что это такое вообще - сатира?

В жизни и судьбе каждого актера есть главный человек, мастер, художник, который не просто влияет на твою творческую судьбу, он ее выстраивает, эту судьбу, если захочет. Он - художественный руководитель театра. Для меня таким режиссером стал В.Н. Плучек. В течение 50 лет он возглавлял Театр Сатиры, для меня он стал человеком одной веры.

В момент, когда меня пригласили в эту труппу, главным режиссером был П. Васильев, вторым - Э. Краснянский, а о В. Плучеке тогда я ничего не слышала. Правда, во время гастролей в Новосибирске и Свердловске, я часто слышала его фамилию, когда актеры обсуждали последнюю премьеру - «Баню» Маяковского: говорили, что режиссер Плучек не в штате театра, но при этом репетирует пьесу Маяковского «Клоп». Я не очень поняла, о чем речь, но поскольку получила роль в «Клопе», на всякий случай выучила ее: «Кормление экспоната - незабываемая картина, берите дозы алкоголя и никотина». Этот текст и был моей ролью...

После гастролей в Москве на сборе труппы театра Плучек очень выразительно, иногда очень смешно рассказывал о репетиции новой пьесы «Клоп». Всем актерам было велено учить стихи Маяковского (он выяснил, что никто не знал ни одного стихотворения). Очень выразительно рассказал о том, что в театре Вс.Э. Мейерхольда он присутствовал при читке Маяковским «Бани». «Баня!» - громогласно провозгласил Маяковский и, сжав кулак, опустил руку на стол. Я до сих пор помню этот показ.

В театре мы росли и взрослели рядом с человеком, личностью другого склада. Его культура, неповторимость были яркими, он любил поэзию, литературу, прекрасно читал стихи, любил музыку и живопись. Остроумие В.Н. Плучека было врожденным, веселье - без грубости, я не видела в нем никогда и ни в чем желания обидеть или унизить актера, дабы показать свою образованность. На сборе труппы он сказал, что путь в сатиру он не выбирал, так сложилась судьба, и он пришел в этот театр. Я сразу почувствовала, что его любят в театре. Было видно, что у него много настоящих друзей, которые очень сочувственно относились к его жизненным обстоятельствам.

Оказалось, что жизнь Плучека была нелегкой. Трудное детство, рано умер его отец, мать вышла замуж за другого. Мальчик возненавидел этого человека, ушел из дома, подружился с беспризорниками, стал вести такой же образ жизни и оказался в детском доме. Торговал воблой и всем, что придется. Это были трудные 20-е годы в Москве. Ему было 11 лет, но никаких комплексов это трудное детство не оставило в нем. Поступил в художественную школу ВХУТЕМАС, хотел стать художником, но, попав в театр Мейерхольда, влюбился в этот театр, в его мастерские, жадно учился актерской профессии, но ролей в театре не получал и решил уйти в никуда. Вс.Э. Мейерхольд ему сказал: «Ну что же, что-то хорошее наше идет от нас в жизнь, желаю тебе удачи!»

Всю свою любовь и веру в Мейерхольда Плучек сохранил навсегда. По всем городам и гастролям с нашим театром он возил с собой амулет - фарфоровый бюст Мейерхольда, созданный художниками Кукрыниксами, говоря: «Вот это - улика верности моему учителю».

На первой репетиции спектакля «Клоп» Валентин Николаевич начал разговор о жанре сатиры. «Я сам не очень люблю и не совсем понимаю, что это такое. Я не специалист в этой области и не считаю себя мастером комедийного жанра. Будем учиться вместе, - сказал он. - Я как режиссер понимаю, что комизм даже в глупом тексте, в пьесе любого литературного материала, не дает даже надежды на понимание жанра сатиры. И проблема смеха в сатирическом спектакле (не комедийного, а сатирического) для меня - задача самая важная в этом театре». А для актеров старшего поколения, как выяснилось (молодежи в театре почти не было), это явилось совершенно новым обстоятельством. Понимание, изучение жанра сатиры было тем, о чем никто раньше даже не задумывался. Играли спектакли в театре очень хорошем, с прекрасными актерами, с дорогими всем традициями. В театре веселом, легком шли пьесы «Фунт лиха», «Чужой ребенок», «Господин Дюруа», «Где эта улица, где этот дом» и т.д.

Мне, пришедшей в театр в 1954 году, так интересно было видеть, как талантливые, знаменитые актеры постигают это «новое», удивляются, иногда не желая и не веря в серьезность плучековского анализа. Оказалось, что это была серьезная школа ученого М.М. Бахтина, которого знал и любил Плучек, потому что он все читал и все знал. А Бахтин был исследователем смеховой культуры. И вот представьте себе лица очень веселых, смешливых комиков А. Папанова, В. Лепко, Е. Весника, Г. Менглета во время чтения вот такого текста: «Юмор - носитель сложных динамических начал чего? Разума. Разум взял на себя функцию разрушения чего? - застывших догм, т.е. догматов». Возникла тишина в зале, которая бывает только на похоронах. Егор Тусузов сказал: «Валентин Николаевич, можно повторить? Очень хочется записать, я не понял!» Начался истерический смех и Плучек, который почти всегда смеялся до слез, сказал: «Репетиция окончена» и добавил, что завтра он попробует растолковать всем, что такое юмор и сатира.

Как и обещал, Плучек объяснил актерам различие между юмором и сатирой. Начал он с того, что такое догма и догматизм: «Это нерушимое правило, потому что в нем всегда жив юмор». «Ой, как интересно, - сказал Папанов. - Кто это сочинил? И что же получается? Получается, что он, юмор, нерушим, что ли?» «Да, - ответил Плучек, - это просто смех, потому что он только смешит, понимаете? Юмор рационален, он ничего не фиксирует. И вот это неумение воспринимать юмор вызывает смех, над этим смеются зрители».

После этой лекции слова «догматизм», «неадекватность», «интеллект», плотно вошли в обиход артистов, повторялись на все лады, впопад и невпопад, на сцене и за кулисами, и всех очень смешили. Актеры не могли и не хотели отказаться от возможности повеселиться, изображая неадекватность самих себя. Плучеку это нравилось, он говорил: «Маяковский - это праздник на сцене: цирк, балаган, скоморошество, маски, все это не чуждо ему и его пьесам». Все это происходило в период репетиций легендарного спектакля «Клоп» в 1955 году.

Первого мая была премьера спектакля. Режиссеров-постановщиков спектакля было трое: Плучек, С.И. Юткевич, знаменитый кинорежиссер и художник этого спектакля, спокойный, респектабельный, рациональный, благополучный, и Н.В. Петров - режиссер, милейший человек, которого я уже знала по ГИТИСу, где он преподавал. Плучек, конечно, царил на репетициях. Я увидела режиссера, ни на кого не похожего, конечно, наш ГИТИС был уникальный, но совсем другой. Плучек - это другая школа, новая для меня и очень интересная, и я поняла, что такое театр Мейерхольда.

Голос у режиссера был силы и звонкости необычайных. Однажды на репетиции он рассказал нам, как этот голос спас его в детстве. Маленького Плучека отдали в детский дом, они очень бедно жили, и мама не устояла. В этом доме однажды ночью он, маленький, проснулся от шума и увидел, как к его кровати со всех сторон подступают детдомовцы, он очень испугался, провалился вовнутрь своей железной кровати и стал орать голосом природной силы и звона, и детдомовцы отступили.

Позже, когда биография Плучека стала всем нам известна, когда мы узнали, что он мейерхольдовец, создатель Арбузовской студии и спектакля «Город на заре» - многое стало понятно. Он взлетал на сцену легко, напористо, очень озорно и весело. Его режиссерский показ мне очень нравился, поскольку я играла газетчицу и должна была просто выстреливать текстом, потом идти в зал и предлагать газеты, специально напечатанные для зрителей, наполнявших партер театра. Премьера имела оглушительный успех, и в этой радости общения и творчества мы пребывали все пятьдесят лет, пока Валентин Плучек руководил театром...

Меня похвалила режиссура за то, что хорошо стою, хорошо хожу, хорошо произношу стихи. Я была счастлива. Общий успех - это радость, несравнимая с твоей личной удачей. Какая бы роль тебе ни досталась, какой бы эта удача ни была, успех твоего театра - это счастье, это радость всего коллектива, всех создателей: рабочих сцены, костюмеров, гримеров, осветителей, бутафоров, художников, помощников режиссера...

Премьера в театре - это особый день. В пьесах В. Маяковского этот праздник, эта радость должна была перехлестнуться через рампу в зрительный зал и осветить всех. В спектакле «Клоп» нужно было ловить этого самого клопа. Начиналось с того, что актеры - участники спектакля, вбегая в партер, выносили высоченную лестницу, ставили ее в проходе между рядами. Зрители вставали, принимали в этом активное участие, весь зал не просто смеялся - это был хохот. Особенно на реплику: «Смотрите! Ушел, на соседнюю стену ушел!» Ловил клопа Лев Осипов на обивке балкона (тогда мы еще играли в здании Театра на Малой Бронной). «Да вот же, ползет!» - вопил Плучек, показывая Леве, как надо это играть. «Смотрите, ползет, ползет, а! Ой, на другую стену ползет! Ушел, ушел, совсем ушел!»

Как оказалось, Валентин Николаевич сам играл в театре Мейерхольда эту сцену ловли клопа. Вс.Э. Мейерхольд выбрал его по причине невероятно звонкого голоса. Конечно, это был режиссерский показ актеру, показ в полную силу темперамента, превосходного владения голосом и безукоризненной дикции без каких-либо дефектов речи, что Плучек считал несовместимым с профессией актера.

Успех спектакля «Клоп» решил судьбу Валентина Николаевича, его взяли в штат театра, и, наконец, начался взлет его карьеры. Плучек боролся за свое место в театре и в итоге победил всех остальных - и Сергея Юткевича, и Николая Петрова, и других. И после всех его мучений произошло невероятное событие. В Москву приехал английский театр, которым руководил знаменитый Питер Брук. Он привез в Москву спектакль «Гамлет», главную роль исполнял знаменитый Пол Скофилд. Питер Брук пришел в Театр Сатиры посмотреть спектакль по пьесе Маяковского, познакомился с режиссером Плучеком. Беседуя, он спросил: «Вы не знаете в Москве кого-нибудь по фамилии Брук?» «Это моя мама, ее девичья фамилия Брук», - ответил Валентин Николаевич. «Но это моя тетя, - сказал Брук, - а где она?». «Она умерла, а я - её сын». Таким образом выяснилось, что вся семья Брук давно живет в Англии...

Рассказывая нам об этой встрече, Плучек сказал, что это был эпизод в духе старинных английских романов, но оказался очень полезным для него и его творческой жизни, он смог увидеть мир. В 1966 году по приглашению Брука Валентин Николаевич поехал в Лондон, увидел все спектакли этого знаменитого режиссера, побывал и в Новой Гвинее, и на острове Борнео, познакомился с Чарли Чаплиным, что было мечтой всей его жизни. А в 1967 году Театр Сатиры был приглашен в Париж, на фестиваль Сары Бернар, где наш актер В.А. Лепко получил первую премию за исполнение двух ролей в спектаклях «Клоп» и «Баня».

После «Клопа», «Бани» и «Мистерии Буфф» Театр Сатиры словно помолодел. Художественный уровень стал другим. Очень важно, что в театр пришли поэты, драматурги, художники, которых раньше в труппе никогда не видели на спектаклях: И. Эренбург, А. Твардовский, Н. Погодин, Г. Горин, А. Штейн, А. Макаёнок, И. Шток. Поэты Е. Евтушенко, Р. Рождественский, молодые драматурги И. Нусинов и С. Лунгин, Бэлла Ахмадулина, конечно, Лиля Брик, и даже Макс Фриш привез в театр две свои пьесы. Назым Хикмет был другом театра и написал три пьесы для нас. Театр прямо задышал по-новому, Плучек говорил: «Это Маяковский». А я говорю: и он, Валентин Николаевич Плучек. Очень много стали писать о восхождении театра, о том, как возрождается сатира на сцене российских театров и... совсем мало о Плучеке. Конечно, он обрел и друзей, и врагов, завистников. Эти проявления всегда неприятно видеть, наверное, радоваться успеху другого - большое искусство, и не всем нам это дано. Мы, к сожалению, часто поступаем по-русски, как в анекдоте: «У Иванова сдохла корова. Казалось бы, какое мне дело, а все-таки приятно»...

Трудно было бороться за театр в те времена, помогали друзья: С. Михалков, Лиля Брик, Е. Евтушенко, А. Твардовский, пока его не сняли с поста главного редактора «Нового мира». Назым Хикмет с новой пьесой «А был ли Иван Иванович?» о том, как возникает и почему жив до сих пор культ личности, не смог одолеть власти Политбюро, спектакль сняли. Самой долгой была борьба за пьесу Н. Эрдмана «Самоубийца». Перерыв между премьерами - долгих пять лет, правда, результаты были грандиозные. Зрители по сей день помнят некоторые реплики. На сцене Подсекальников (Роман Ткачук) перед тем, как застрелиться, звонит по телефону: «Дайте Кремль! Это Кремль? Кремль, Подсекальников говорит!» Справа стою я в платье черного бархата в позе памятника Тимирязеву, бьют часы: «Пора, Семён Семёныч!» - «Они у вас не спешат?» - «Нет, у нас по Почтамту». Это был финал первого акта.

Были и просчеты в театре. Макс Фриш привез две пьесы в 1956 году. Снова было шоковое состояние у исполнителей, на сей раз - от совершенно нового для всех направления: «экзистенциализм». Плучек спросил автора: «Что ты хочешь?» Фриш ответил: «Сделай, как в балете, красиво». Плучек стал призывать всех к самообразованию, но это не помогло, спектакль не получился.

Трудные были времена, Плучек рекламу не воспринимал в том виде, в каком она была, публичных выступлений у него почти не было, хотя оратор он был прекрасный. Цитировал Пастернака: «Быть знаменитым - некрасиво» в назидание артистам, но к 50-летию Театра Сатиры написал прекрасную статью под названием «Оружия любимейшего род»: «Каждый вечер в театре мы приводим в действие весь арсенал боевых средств сатирического искусства, чтобы наши спектакли пробуждали активную ненависть к темным явлениям жизни, пошлости, стяжательству, воинствующему мещанству, бюрократизму, равнодушию, рутине и укрепляли веру в высокое предназначение человека, который борется за свои идеи, за прогресс. На помощь мы зовем юмор, чтобы пошутить над теми «отдельными недостатками», которые есть в каждом из нас, потому что хотим, чтобы наши спектакли были тем зеркалом, в которое небесполезно посмотреть всем, кто не боится увидеть собственное несовершенство и дать ему бой».

А действительно, почему возник такой интерес к Театру Сатиры, в чем секрет такой популярности, когда люди простаивали в очередях, осаждали выходящих из метро при выходе на улицу в надежде на лишний билет? Что привлекало молодежь в театр Сатиры в те годы? В момент переезда театра с Малой Бронной на площадь Маяковского мы десять дней играли спектакль «Дамоклов меч» Назыма Хикмета, и на фасаде здания были разбиты все стекла, а в саду «Аквариум» перед спектаклем была постоянная толпа людей.

Валентин Николаевич написал в той статье, которую я процитировала, что любовь к этому театру имеет глубокие корни и, прежде всего, назвал создателей: Д. Гутмана, В. Ардова, А. Арго, В. Типота, Н. Эрдмана, В. Масса и, конечно, перечислил всех актеров и режиссеров Н.М. Горчакова, ученика Е.Б. Вахтангова, Н.В. Петрова, А.А. Гончарова, всех этих мастеров советского театрального искусства, кто создавал историю Театра Сатиры.

Очень просто и доходчиво он попытался сказать в своей статье, что такое сатира сейчас, в наш век научно-технической революции во всем мире. «Нужно расширить фронт поисков современного стиля сатирического спектакля», - писал он. Валентин Николаевич занимался этим с самого первого дня прихода в Театр Сатиры. Отсюда разные авторы - Н. Погодин, А. Штейн, В. Дыховичный и М. Слободской, А. Салынский, Г. Горин, А. Макаёнок, Евг. Шварц, С. Михалков, И. Шток, это разнообразие жанров. Перед артистами театра стояли сложнейшие задачи. Требовалось овладеть умением на сцене сделать все, вплоть до акробатики. В театре Мейерхольда когда-то была биомеханика, а у нас в театре не было ничего, никаких занятий движением, когда Плучек возглавил театр. 50-летний юбилей театра совпал с 20-летием работы Плучека в нем, и он обратился к своим актерам: «Я испытываю чувство глубокой признательности своим товарищам по сцене», назвав всех поименно, никого не забыв, никого не оставив без внимания...

Авторитет Плучека был непререкаемый, талантливых он любил очень, неталантливых меньше, родственников в театр не принимал до определенного времени, но была в нем странная для его характера черта: он поддавался влиянию тех, кто этого хотел и умел этим пользоваться. Всегда в своих интересах, а не в интересах театра. И вот наступил момент, когда стала нарушаться творческая атмосфера.

Это началось с момента прихода в труппу Андрея Миронова. Он не просто влюбился в него, он впал в какую-то эмоциональную эйфорию и не нашел в себе силы вовремя остановиться, не думая, к чему это приведет. Вот что он пишет об Андрее в своей статье, которую я цитирую: «Я высоко ценю в актере черту, на мой взгляд, отличающую всякий истинный талант, умение не щадить себя на каждом спектакле, мобилизовать все свои силы, целиком отдаваться радостной стихии творчества, именно радость игры, легкая эмоциональная возбудимость отличают работы Андрея, жизнерадостного Фигаро, одержимого революционной страстью Всеволода, доходящего до вдохновенного экстаза в своей лжи Хлестакова. Все создания артиста пронизаны его энергией, его активной мыслью, это создает атмосферу особого эмоционального контакта со зрительным залом».

Закончилось все это трагически, Андрей был очень болен, он надорвался, играя каждый день непосильные роли и умер на сцене.

Однажды во время репетиции спектакля «Рыжая кобылица с колокольчиком» Иона Друцэ Плучек говорил о пьесе, на сцене были Папанов, Ширвиндт, Державин, Мишулин, но Валентин Николаевич, как всегда, перешел на Миронова, и, как всегда, не мог остановиться. В паузе А. Ширвиндт сказал: «Да, очень хороший артист. Только очень любит играть». Ширвиндт любил Миронова, он был его другом, и я его любила и очень жалела. Папанов выражал это по-другому: «Что же это, Валентин Николаевич, Андрей у вас уже весь в креме, а вы ему все пирожные, пирожные!»

Было понятно, что уже поздно, но я написала письмо Плучеку: «Валентин Николаевич, у нас в театре много проблем, у каждого из нас есть наши мелкие, личные, творческие заботы и, как вы учили, Валентин Николаевич, есть наша общая забота о театре. Актерам может быть хорошо, если хорошо театру в целом, а чтобы театру было хорошо каждый день, в нем каждый должен заниматься своим делом: актеры хорошо играть, режиссеры хорошо ставить спектакли, литературная часть иметь пьесы в портфеле, дирекция строго спрашивать с нас работу, а вышестоящие органы спрашивать с дирекции, - то, что вы и умеете делать в нашем театре многие годы, Актеры, как вы говорили, не имеют права вмешиваться в политику театра. И как я уже понял, всякое вмешательство - это конец таланту, конец творчеству. И очень долгое время, Валентин Николаевич, вы были неуязвимы, вы не позволяли никому вмешиваться во внутреннюю жизнь театра. Талантливых вы любите, малоталантливых меньше любите, и это стало критерием взаимоотношений главного режиссера и актера. Но сейчас, Валентин Николаевич, менее талантливые стали искать обходные пути, и они добились права влиять на ваши решения. Вы потеряли прекрасных людей и актеров: Весник, Тенин, Сухаревская, Кожакина, полная катастрофа с В. Лепко и затянувшийся конфликт с О. Аросевой. Валентин Николаевич, вы лишились лучших, а худшие повисли у вас на шее тяжелыми гроздями, вцепились вам в горло, сводя театр к качеству, не годящемуся вам, Валентин Николаевич. Я не касаюсь моего личного конфликта с вами, он чисто творческого порядка».

В результате в 1987 году, когда в Риге они оба умерли, и Миронов, и Папанов, к этому времени Плучек уже что-то понял, но было поздно. Театр остался без репертуара, играть было некому, Валентин Николаевич хотел уйти из театра, но его уговорили остаться. Плучек взял Валерия Гаркалина, поставил «Укрощение строптивой» Шекспира. Это было потрясение для всей Москвы. Мне позвонил А.А. Гончаров, мой учитель: «Кто это, Гаркалин? Я хочу посмотреть спектакль». А это был актер из Театра кукол С.В. Образцова, который давно пришел в театр, ничего не играл, кроме посаженного отца в спектакле «Свадьба» без единого слова. А спектакль «Укрощение строптивой» идет в театре до сих пор, потому что Плучек мог всё.

Но было поздно, и сил уже не было. Плучеку позвонили и предложили возглавить худсовет театра. Он спросил: «А кто же вместо меня?» Ответили: Ширвиндт. На этом отношения с театром закончились. Он был очень одинок, страдал. Всем нам было очень плохо и вскоре Валентина Николаевича не стало.

Фотогалерея