Чувство и чувствительность / «Сильное чувство» И. Ильфа и Е. Петрова в Московском Новом драматическом театре
Выпуск №9-259/2023, Премьеры Москвы
Новая постановка Вячеслава Долгачева «Сильное чувство» И. Ильфа и Е. Петрова в Московском Новом драматическом театре (художник-постановщик Маргарита Демьянова), в отличие от предыдущей, - этапных для театра «Разбойников», - не затрагивает глобальных проблем, не заставляет зрителя мучительно размышлять о кровавых событиях прошлого и настоящего, о христианском и общественном долге... Она как будто специально задумана и создана на контрасте, в противовес шиллеровскому спектаклю. От общего - к частному, почти интимному (как и все, даже классические «свадебные» драматургические сюжеты); от поэтических метафор - к острым, узнаваемым бытовым ситуациям; от напряженных пауз и выстрелов - к музыке и головокружительным танцам, от высокой трагедии - к азартной театральной игре. Известно, что от водевиля никто не ждет особенных смысловых откровений, их ставят, чтобы развлечь, позабавить публику. Главное - легкость, обаяние, актерский кураж... Однако странно было бы ждать от этого театра исключительно формы, очищенной от психологизма, исключительно «как» без «что». Идея смешить публику трюками и шутками ради потехи, пусть изящной, забавной, но безделки - Вячеславу Долгачеву никогда не была близка.
Впрочем, «Сильное чувство» (1933) - водевиль советский, то есть, о чистом жанре (век девятнадцатый, николаевская эпоха, Мартынов и девушка-гусар... ах, водевиль!) рассуждать уже не приходится. И. Ильф и Е. Петров создали произведение сатирическое, где помимо органичных для водевильной традиции мотивов жульничества, подмены, всеобщего праздничного опьянения (чего стоит одна фраза: «Водки не хватит!», подобно эстафетной палочке переходящая от одного персонажа другому) есть и социальная критика, и веселая литературная игра, и яркие характеры, беглость обрисовки которых дает простор актерскому воображению. Простой сюжет - молодая женщина решила уйти от мужа к другому из-за жилплощади, но что-то пошло не так - насыщен аллюзиями на драматическую шутку А.П. Чехова «Свадьба», и одновременно приметами обычной жизни обычного человека тридцатых годов в советской России. Также режиссер-постановщик вплетает в сценическую композицию фельетон «Даровитая девушка», благодаря чему возникает еще один дуэт (Кусичка - Хведоров), рифмующийся с парой Рита - Чуланов, и тоже отсылающий к «Двенадцати стульям» (Эллочка - Щукин). Ход логичен, а потому и эпизод не выглядит вставным - многие, кто не помнит содержания пьесы, уверены, что он есть в тексте. Это еще один ракурс проблемы, лежащей в основе конфликта: противоборства сильного чувства (любви романтической, любви детско-родительской, любви-страсти) - и стремления к ложной цели (удобству, внешнему благополучию, иллюзорному потребительскому псевдосчастью). Можно долго фантазировать, как бы осовременить обличительную юмореску Ильфа и Петрова - но спектакль Вячеслава Долгачева звучит актуально и без концептуальных переосмыслений. Браки по расчету, идеализация абстрактного «иностранца», чиновничьи привилегии, шарлатанство нетрадиционной медицины... чем не отражение сегодняшних реалий? Есть соблазн провести и параллель историческую - между переходным периодом рубежа 1920-30-х (от свежего еще в памяти людей НЭПа - к ужесточению сталинского правления) и нынешнего отхода от либеральной парадигмы, но не стоит искусственно вычитывать из сценического текста то, что присутствует в нем лишь опосредованно, контекстуально.
Художник Маргарита Демьянова строит на камерной сцене предписанную авторами московскую комнату, где идут приготовления к свадебному пиру. По диагонали - длинный стол с настоящими угощениями, стулья, справа - пролетарски-красная этажерка, увенчанная внушительным ленинским бюстом; на ее полочках дисковый телефон, трогательные мелочи: случайные книжки, игрушки, салфеточки, коробочки... Никаких сценографических излишеств, не так уж много деталей, но не количеством, а именно их аутентичностью художник добивается стилизованной, и вместе с тем очень конкретной «мещанской» атмосферы. Из точных штрихов вырисовывается целостная картина - корректная по отношению к ремаркам пьесы, ненавязчивая, как всегда у М. Демьяновой - безупречная по вкусу, подчиненная бытовым реалиям скорее на эмоциональном, чем на визуальном уровне. Герои одеты скромно, но в каждом костюме учтены модные тенденции времени: светлые пиджаки, дамские шляпки, изящные воротнички, платья «чарльстон» с чуть заниженной талией, летящие силуэты. В самой контрастности сценических красок (жизнерадостно цветные костюмы - черная одежда сцены) будто бы уже кроется тревожный намек на близость какой-то темной зоны, пустой, как душа равнодушных; «зоны комфорта», куда можно в любой момент угодить... но лишь намек, смутная возможность толкования. Ильф и Петров для художника, как и для режиссера, все же не мрачные пророки, а остроумные... просится слово «обличители», однако и оно не совсем точное - для обличений и разоблачений в спектакле слишком много человечности и мало сарказма, злого гротеска. Даже в кульминационной сцене «срывания масок», когда опьянение переходит в освобождение, тотальная ложь уступает искренности, а расчеты - любви (которая в буквальном смысле ломилась в двери с самого начала действия) интонация спектакля остается шутливой, ирония лишена язвительности, а смешное - страшной, по-настоящему уродливой «изнанки». Это связано с намеренным отказом режиссера от большинства инструментов мейерхольдовского метода работы, хотя, казалось бы, именно они здесь напрашивались. И сам принцип превращения пьесы в спектакль, и соотношение между жизнеподобием и театрально-игровыми конструкциями, и способ актерского существования - все в «Сильном чувстве», за исключением «линии» Антона Павловича и Льва Николаевича, тяготеет к иллюзии жизненной достоверности, а не к открытой, демонстративной условности.
«Мир водевиля - это совершенно реальный мир... Персонажи... очень жизненны и просты... это самые обыкновенные люди. Единственная их особенность - это то, что они абсолютно во всё верят», - говорил Станиславский. Нам неведомо, звучала ли на репетициях «Сильного чувства» именно эта фраза, но, глядя на сцену безотрывно в течение полутора часов (отвести глаз невозможно!), и сам в какой-то момент начинаешь верить происходящему. Актеры - и молодые, и признанные мастера Нового драматического - искренне наслаждаются партнерством; каждый играет с таким заразительным удовольствием, что зрителю хочется уследить за всеми сразу, успеть полюбоваться одним, восхититься другим, посмеяться вместе с третьим!.. Смотришь жадно, впитываешь, радуешься отсутствию фальши, - и понимаешь, насколько актерский мир этого спектакля гармоничен, как он мерцает внутренним светом личной творческой инициативы, согрет теплом подробностей. Тем, кто знает здешнюю труппу, особенно приятно отмечать профессиональный рост молодых артистов: есть еще свежесть, энергия и обаяние юности, но уже подкоплен опыт, уверенность, осваивается ремесло, и в их дальнейшем творческом и человеческом развитии можно не сомневаться. Каждый гость на свадьбе тщательно прорисован, взаимоотношения выстроены, и количество слов роли почти не имеет значения. Екатерина Кобба (Девушка) произносит всего одну реплику, но какой спектр сильных чувств проживает ее прелестная героиня с косичками и по-детски сползающими гольфиками - восторг от приглашения на праздник, искреннее восхищение сидящим рядом знаменитым доктором, наивное удивление каждой новой неожиданности!.. Или Леонид Пузиков (Китаец из прачечной) - у него вместо текста тарабарщина, а между тем зрителю абсолютно ясно: «маленький человек» жаждет присоединиться к общей трапезе, не только выпить и закусить, но и привлечь внимание, поймать, как и все, свою минуту славы.
Добрый совет тем, кто еще только собирается на спектакль - смотрите оба состава. Вы увидите, как, не преступая границ, очерченных режиссером, разные исполнители одних ролей создают каждый свою собственную, оригинальную версию. Мистер Пип, тот самый иностранец, которого так ждала Рита, получился у Алексея Красовского более развязным, чем скромник Максима Горшкова (хотя именно второй в разгар веселья внезапно изображает нечто вроде брейк-данса). Наталья Рассиева (Сегедилья Марковна) придумала острохарактерный образ «еврейской мамы», не столько карикатурный, сколько анекдотичный; Ирина Мануйлова играет мягче, трогательнее, с вольной или невольной отсылкой к «Собачьему сердцу», где стареющая пациентка профессора так же страстно жаждала омоложения. В дуэте Маргариты Ефремовой - Риты и Чуланова - Ивана Ходимчука можно увидеть искрометный поединок двух упрямых и насмешливых влюбленных; Чуланов - Евгений Кениг чуть более серьезен, лиричен, движения свободны, жесты элегантны, но лед его остроумия тает под взглядом строптивой красавицы. Наконец, Стасик Мархоцкий в исполнении Алексея Спирина - жених-зануда второй свежести, которому уже многое поздно, и второго шанса «урегулировать половой вопрос» может и не представиться; Артем Глухов играет, напротив, юного, но неказистого, как пишут в молодежных журналах, «невостребованного» паренька «с убитым имиджем», торопящегося жениться, пока девушка согласна - пусть ради комнаты, пусть, но всё же!..
Отдельно хочется упомянуть Романа Бреева, превратившего роль доктора-шарлатана в маленький бенефис. Он и похож на своих героев из предыдущих спектаклей, и как будто иронизирует над ними же: чуть утрированная пластика с лебедиными всплесками рук, походка, больше похожая на торжественную поступь, удивленное лицо, критический взгляд поверх очков, претенциозно-аристократические интонации. В сцене рассказа о чудодейственных свойствах буридана доктор Справченко вырастает чуть ли не в гоголевского Хлестакова. Это тем более ценно, потому что актер, сыгравший до этого спектакля уже пять или шесть врачей, мог бы обойтись джентльменским набором из предыдущих удачных приемов.
Вообще, ни один артист, занятый в спектакле, не позволяет себе довольствоваться привычным, не хочет быть предсказуемым. Татьяна Кондукторова (Мама) на удивление ехидно, даже язвительно отстраняется здесь от образа печальной чеховской клоунессы - мы видим псевдоинтеллигентку с тугими «волнами» прически, озабоченную сугубо материальными благами. Дмитрий Светус (Бернардов) подтверждает мысль о том, что только очень умный и талантливый актер может убедительно сыграть глупца (счастливый обладатель патефона - воплощение мандельштамовских строк: «Страшен чиновник - лицо как тюфяк / Нету его ни жалчей, ни нелепей...»). Эффектный внешне, чуткий и восприимчивый Игорь Андреев (Хведоров) появляется на сцене в таком виде, что его и узнать-то сразу нельзя - майка-алкоголичка, растянутые треники, всклокоченные волосы и выражение лица умственно отсталого переростка. Их тандем с Натальей Гришагиной (Кусичка) запоминается пугающей злободневностью, абсолютно сегодняшней тональностью - будто нам показывают не диалог восторженной статистки со студентом, написанный почти сто лет назад, а какой-то фрагмент реалити-шоу или видеочата... Наталья Гришагина играет инфантилизм и невежество как сущностный изъян современного человека, едва вступающего во взрослую жизнь, но уже ловко научившегося подменять сильные чувства то проявлениями чувствительности, то эрзацами успеха. Николай Разуменко (Мархоцкий) несколько сентиментально, но внятно транслирует позицию «отцов», которых стыдятся «дети» - его комизм несколько иного типа, так как в самом тексте роли прячется настоящая драма.
Коллективный (в общем - схематичный) портрет ограниченности и пошлости, предложенный Ильфом и Петровым, видится как легкая сеть психологических сцеплений, микросценок, осколочных диалогов, взглядов, пластических этюдов и, конечно, танцев... Вячеслав Долгачёв не раз говорил, что в драме предпочитает обходиться без музыкального сопровождения - музыка должна звучать не из динамиков, а создаваться средствами спектакля, построенного по законам симфонизма: из комбинаций частей, размеров, ритмов и темпов; гармоничного сочетания «инструментов» (актерской игры и режиссерских акцентов). В «Сильном чувстве» одно не мешает другому - патефон, один из почетных свадебных гостей, будто бы подсказывает то один, то другой драматический поворот; в цепочке танцев (блистательная хореография Анны Меловатской!) «сюжетное» звено сменяет «настроенческое»... И, конечно же, судьбоносный эпизод воссоединения любящих сердец - Наты (Лидия Харламова) и Лифшица (Владислав Владимиров) просто обязан был быть решен в ритме танго.
Не хочется лишать будущего зрителя удовольствия увидеть своими глазами, какой яркий, парадоксальный театральный ход придумали создатели спектакля в сцене появления Лифшица!.. Пересказав происходящее, мы сделаем непростительный, и главное - ненужный спойлер. Но умолчать о том, что молодые артисты (напомним, Лидия Харламова в театре только первый сезон!) в «Сильном чувстве» просто восхитительны - тоже было бы несправедливо. Как сыграть влюбленных без пафоса - но и не всерьез?.. Как найти нужную ноту в длинной гамме - от нежного юмора до хлесткой пародии? Как уйти от набивших оскомину штампов, но удержаться в жанре, стиле, традиции?.. Как заставить публику хохотать - и одновременно растрогать ее?..
Фото Екатерины КУЛЕШОВОЙ
Фотогалерея
