Театральное лето Чеховского/VIII Международный театральный фестиваль им. А.П.Чехова

Выпуск № 2-122/2009, Фестивали

Тема VIII Международного театрального фестиваля им. А.П.Чехова была обозначена как «Сезон французского театра». Этим летом на фестивале было много «нового цирка», спектакль Пины Бауш через две недели после кончины хореографа, новые работы кукольника Филиппа Жанти и хореографа Мэтью Боурна, национальная китайская опера и авангардная австралийская... Но главным событием вот уже второй фестиваль подряд становится франкоканадец Робер Лепаж.

Дирекция Чеховского с 1992 года знакомит нашу публику с лучшими театрами мира. Фестиваль с тех времен вырос, обзавелся большим бюджетом, аншлаговыми залами и послужным списком проектов, сделанных совместно с иностранцами, открыл для России многих западных и восточных режиссеров. В этом году даже вывез один спектакль за пределы Москвы – канадский цирк «Элуаз» побывал в Екатеринбурге.

Чеховский в этом году журили за чрезмерное увлечение всякого рода шоу. Хорошо это или плохо, но о новых тенденциях в цирке зрители фестиваля получили почти исчерпывающее представление. «Новый цирк» (Cirque Nouveau) появился во Франции в 70-х на стыке театра и собственно цирка и стал «визитной карточкой» страны. Под этой маркой, как выяснилось, существуют совершенно разные труппы — кто-то ближе к сцене, другие – к представлениям на арене, третьи вообще показывают ни на что не похожий «инженерный театр».

Бартабас вот совсем не считает цирком свое детище — знаменитый конный театр «Зингаро». Хотя в спектакле «Баттута», открывавшем Чеховский, от театра почти ничего.

В Коломенском, в причудливой формы шатрах неслись по кругу арены четыре десятка лошадей с всадниками-трюкачами. В центре сверху лился столб воды, подсвеченный разными цветами. Трюков, шуток, озорства в представлении сколько угодно. На арене разудалая цыганская свадьба: проносятся жених и похищенная невеста, бежит за молодыми старик-отец и звучит живая музыка двух оркестров, набранных Бартабасом в Молдавии и Румынии. Многометровая невестина фата держится сзади на воздушных шарах, наездники показывают чудеса джигитовки: поднимают с полу шляпы, играют на скрипке, стоя на лошади, невеста прыгает с отцовского коня к жениху и обратно… Здесь будет стриптиз (тоже на коне, разумеется) и кража сумочки у подсадной зрительницы, подложная невеста (негр с фатой), медведь (какой цыган без него!) – тоже, правда, не настоящий, а ряженый. И торжество цыганской жизни «на коне» – финальный парад-але, когда на едущих одна за другой повозках смотрят телевизор, принимают душ, ругаются за ужином и спят на супружеской кровати медведь с невестой.

Во всем этом лихом и радостном действе сложно увидеть спектакль: по-настоящему сильны и не похожи на цирк разве что сцены, когда лошади внезапно остаются на арене одни. Таких моментов здесь мало, и я, впервые попав на Бартабаса, могла бы спросить, а с чего это «Зингаро» называют «философским театром» и кто сказал, что лошадь тут равноправный партнер человека? Если б не слышала о других его спектаклях. О «Затмении» или «Конях ветра», где была настоящая театральная тайна.

Тем не менее «Баттута» – очень личное высказывание Бартабаса. Создатель бродячего театра хорошо знает, как свистит ветер в ушах и чем пахнет дорога. Он начинал с одной лошадью и крысой, теперь у «Зингаро» 40 лошадей и расписанный на годы гастрольный график. В Москве он показал «Баттуту» в последний раз – скоро будет новый проект, о котором Бартабас пока не рассказывает.

«Зингаро» уникален как уникален любой «новый цирк». Он может быть невероятно лиричным акробатическим представлением, как канадский «Элуаз», может быть театром превращений и трюков, как «Невидимый цирк» Виктории Чаплин и Жана-Батиста Тьере (помимо дочери знаменитого комика, на фестивале были и его внуки – и все, как один, делают «новый цирк»).

Невероятно, но бывает даже «моноцирк» — им увенчалась цирковая афиша. Что-то более неожиданное на арене трудно себе представить. Жоан Ле Гийерм, создатель и единственный артист знаменитого «Цирка Иси», показал настоящую дрессуру вещей. Свирепого вида и немалой физической силы человек с кнутом под львиный рык фонограммы усмирял тазы, какие-то мохнатые коврики по взмаху его хлыста превращались в геометрические фигуры, а согнутая из прута дуга бумерангом возвращалась к ногам актера.

Он именно актер – каждое укрощение Гийерм отыгрывает мимически (кажется, что мышцы на его лице не слабее, чем на торсе). При этом укротитель, эквилибрист, наездник (на странной конструкции из седла и металлических игл) и фокусник. Тонкий инженерный расчет тут встречается с фантазией художника, и получаются в чем-то причудливые, в чем-то узнаваемые вещи – как те трещотки, из которых Гийерм моделирует перелеты акробатов – невероятно похоже! Он к тому же ученый. «Ментальный цирк» – так называлась выставка объектов Гийерма на Авиньонском фестивале. Нагляднее некуда убеждая, что человек – царь природы (уж неживой-то точно), он в своем представлении добирается до немыслимых степеней абстракции. И стремится еще выше: Гийерм озабочен поисками универсального алфавита. Какой режиссер не искал такой общепонятный язык в театре? Может, это и есть язык вещей – если научиться владеть ими, как Ле Гийерм.

В новом спектакле Филиппа Жанти «Болилок» все опять начинается с марионеток. Две куклы сбегают от хозяйки (Элис Осборн), превращаются в актеров Кристиана Хека (артист «Комеди Франсез») и Скотта Кехлера и производят операции уже над самой Элис.

В сюрреалистических спектаклях Жанти куклы не раз уже обрезали ниточки и убегали от кукловода, но не каждая его постановка была такой неприкрыто фрейдистской. На прошлом фестивале показывали «Край замли». Рожденное гениальной, нелогичной и безграничной фантазией Жанти зрелище завораживало, перетекающие один в другой образы были так абсолютно красивы, поэтичны и неожиданны, что не хотелось поверять их алгеброй логики.

В «Болилоке» тоже не найти четкого сюжета, метаморфозы так же виртуозно перетекают одна в другую, но, видимо, тема такая: одно дело – путешествие в поисках любви и дома, как в «Крае земли», другое – путешествие по собственной хозяйке, в которое отправляются бывшие марионетки, предварительно препарировав ее. Там – поэзия, тут – проза и материально-телесный низ.

Впрочем, маг Жанти и тут остается самим собой, автором невероятного визуального театра. Как сделано то же путешествие по «внутреннему миру» Элис (сначала на видео, потом во вспухающей на сцене ткани), как тут поставлена пластика, как неожиданно на пустом месте из ниоткуда может возникнуть актриса, какие просто космические есть картины, со взрывами и огнями в темноте, – вся эта смесь нечеловеческой фантазии с достижениями театральной машинерии подвластна только Жанти. А что мир разъят на куски и превращения там ближе к Кафке, чем к волшебной сказке – с этим, увы, не поспоришь.

Один из тех, кого пригласили не под тему французского театра, а просто «как мэтра» — знаменитый хореограф Мэтью Боурн. В России два года не могут забыть его «Лебединое озеро» с танцовщиками-мужчинами. На нынешний Чеховский хореограф привез «Дориана Грея». Удивительно, как внятно умеет Боурн силами одной пластики рассказать историю – его балеты даже не нуждаются в либретто. Невероятная способность, традиционно присущая талантливым деятелям драматического театра.

История у него своя, хотя и на основе Оскара Уайльда. У Боурна Дориан Грей становится фотомоделью, влюбленный в него художник — гламурным фотографом, растлитель лорд Генри – мегерой-редактором а-ля Мэрил Стрип в «Дьявол носит Прада». Пока суперпопулярный Грей погрязает в пороках, реклама парфюма «Immortal» с его изображением вконец истреплется на ветру, слава уйдет, Дориана будет преследовать двойник... Грей задушит его подушкой и умрет на месте.

На сцене не звучит ни одного «человеческого» слова (не считая нескольких написанных), есть только движение. Сами танцевальные па не отнесешь к шедеврам contemporary dance. Хореография Боурна неприкрыто «литературна»: секс так секс, фотосессия так фотосессия. Никаких пластических метафор.

Но из этого простого танца вырастает яркое, социально-острое шоу — уникальный продукт на балетной сцене. Под мощный саундтрек Терри Дэвиса, на фоне двусторонней стены (белая с видеопроекциями для «гламурных» сцен, ржавая — квартира Дориана) Боурн рассказывает историю о том, как трудно достойно стареть в мире молодых. Рассказывает, при всем сарказме, с долей грусти...

Если нынешний Чеховский запомнится изобилием цирка, то на предыдущем фурор произвел канадский актер, режиссер и драматург Робер Лепаж с четырьмя спектаклями. Особенно поражала «Трилогия драконов», в которой эпического размаха тема «Восток-Запад» уложена в историю считанных персонажей на пятачке камерной сцены.

На этот раз знаменитый уроженец Квебека привез девятичасовой (!) проект «Липсинк».

В этой саге из девяти сюжетов нет так поразительно схваченной в «Драконах» вплетенности человека в историю, но есть еще более удивительное сплетенье судеб. Все связаны, все рифмуется, все синхронно: «липсинк» – термин кинодублеров, совпадение голоса и движения губ на экране.

С голоса все начинается, им движется и закольцовывается – совпадают голоса, имена и судьбы, одна история «тянет» за собой другую, и за 9 часов перед нами выстраивается целое полотно жизни, настоящий современный эпос. Здесь есть сюжет и даже своя интрига – только в финале сын узнает имя отца и тайну настоящей матери. Но это оболочка, уникальность в том, как же это так удается гениальному Лепажу чувствовать нити, связующие мир в единое целое?

«Липсинк» невозможно пересказать. Здесь оперная певица усыновит ребенка из Никарагуа, он вырастет, не уживется с отчимом и уедет в Америку. И будет снимать кино — о своей настоящей матери, с актрисой, невероятно на нее похожей, будет роман, родится сын, кино будет озвучивать певица, потерявшая голос, — пациентка того хирурга, за которого вышла замуж оперная певица. Озвучание будет именно в той студии, где работает диктор, отчего-то очень похожий с режиссером, как окажется, его отец — чью историю мы тоже увидим, как историю еще многих голосов... В пересказе сюжет похож на мыльную оперу, но на деле совсем не так. Просто второстепенный персонаж из одной истории становится центральным в следующей, все коллизии так или иначе завязаны на звуках и голосах, из этого выстраивается общий сюжет спектакля — пересказывать его все равно что рассказать жизнь нескольких поколений с разных материков, причудливо связанных судьбой...

При всей психологичности действия, Лепаж выходит далеко за границы привычного театра. Он редко ставит готовые пьесы – предпочитает писать их сам, и «Липсинк» тоже его сочинение. В этом тренд нашего времени, но почти никто из режиссеров не пишет сюжетных произведений, к тому же такого масштаба. При этом спектакли Лепажа — микст из разных жанров и искусств, приправленный современными технологиями. Он умеет подчинять своей задаче все, что только возможно на сцене. В «Липсинке» есть классическая опера и живое рок-выступление, множество мультимедийных трюков — и трансляция действия на экран, и фокус с мебелью (которой нет в реальности, только на экране), и невообразимые трансформации декораций, когда самолет превращается в метро, метро — в студию звукозаписи или в полностью оборудованную кухню, а в одной из лучших сцен (не только этого спектакля) мы видим день в книжном магазине сначала с улицы, безззвучно, а потом изнутри.... Но все эти трюки не стоили бы ничего, если бы не человечность спектакля, остроумный текст и эпический размах.

Узнав биографию Лепажа, понимаешь, что такой художник и не мог бы делать другой театр. Он ездит со своей труппой «Ex Maсhina» по всему миру, ставит в лучших театрах – оперу, драму и балет, делал представление для цирка «Дю Солей», режиссировал мировое турне Питеру Гэбриелу, снимал кино и снимался... Кому, как не Лепажу, выражать сплетенье судеб в синтезе искусств.

По случаю 150-летия со дня рождения Чехова в будущем году пройдет незапланированный фестиваль, впервые полностью посвященный русскому драматургу. Планировался он еще до кризиса, но, зная настойчивость дирекции, стоит надеяться на осуществление всего объявленного. Тогда нас ждут танцевальная «Палата N 6» японского хореографа Дзе Канамори; балет по Чехову испанского Театра танца (постановка Жозефа Наджа); Чехов от создателя цирка «Элуаз» Даниэля Финци Паско, спектакль «В Москву, в Москву» Франка Касторфа по «Трем сестрам» и «Мужикам» – всего 14 постановок-копродукций. Подключат и соотечественников драматурга: Дмитрий Крымов будет делать музыкальную феерию «Тарарабумбия. Шествие», а Владимир Панков — саундраму по «Свадьбе».

И это еще не все новости. Почти официально заявлено, что Робер Лепаж будет ставить спектакль в Театре Наций. Здесь уже — без комментариев.

Робер Лепаж: «Один британский критик сказал, что я неважнецкий режиссер и то, что легко удается другим, мне удается плохо. Но зато мне удается то, за что другие даже не берутся. Наверное, у меня действительно получается примирить непримиримое – а я считаю, мир так устроен, что в нем много всего непримиримого. Что именно удается? Я все смешиваю в своих спектаклях – у меня и блюзовые певцы заняты, и оперные, и просто драматические актеры. Я смешиваю эпохи, жанры, различные театральные языки – все! Наверное, мне действительно удается это лучше, чем другим. В Эдинбурге, например, я поставил «Замок Синей Бороды» Бартока. Считается, что это невозможная вещь, что ее нельзя петь... А у меня в Эдинбурге получилось. Сейчас мы обсуждаем совместный проект с Чеховским фестивалем и Театром Наций. Я очень рад, что в этом проекте будет участвовать Евгений Миронов. Встреча с ним для меня очень знаменательна. Во время моего первого приезда в Москву именно Евгений вручал мне Премию Станиславского. С тех пор мы не раз встречались. Мне кажется, если бы не лингвистический барьер, я давно бы с ним работал».

Фотогалерея