Исповеди простодушных/«А поутру они проснулись» (т-р им. Н.В. Гоголя)

Выпуск № 2-122/2009, Премьеры Москвы

В московском Театре им. Н.В.Гоголя обратились к шукшинской прозе. Спектакль «А поутру они проснулись» стал режиссерским дебютом вернувшегося с телевидения в театр Василия Мищенко.

Интересно, кто это выдумал, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды? Да в нее сколько угодно раз можно входить! Пусть изменится рельеф дна, очертания берегов, даже химический состав воды, но по сути своей, по предназначению, река остается рекой, будь то великая Волга или какая-нибудь тишайшая Каменка, которая и не на каждой карте обозначена. На чудаков-чудиков, которыми Василий Макарович населил рядовой советский вытрезвитель, мы смотрим уже из совсем другой жизни и сопереживаем им иначе, чем сорок лет назад, но – сопереживаем. Это главное. Ради этого, надо думать, и затевался спектакль.

Василий Мищенко, не побоявшийся войти в знакомую реку во второй раз, не случайно взял для постановки этой неоконченной повести Шукшина сценическую версию «Современника», театра, в котором он прослужил лет двадцать: в том давнем спектакле конца 70-х он играл Урку. Упоминаю об этом не для того, чтобы проводить параллели между «тем» спектаклем и «этим», а чтоб подчеркнуть – произведение выбиралось не исключительно круглой даты ради. У постановщика к нему свое, особое отношение. Впрочем, сегодня и «датский спектакль» в чистом виде идет театру скорее в плюс, чем в минус, поскольку есть авторы, и Шукшин, к сожалению, в их числе, к наследию которых в промежутках между юбилеями обращаются крайне редко, если обращаются вообще. А простодушные шукшинские герои, при всей хрестоматийности их житейских историй, так не похожи на неисправимых прагматиков, в которых мы стремительно превращаемся. Они на спонтанную исповедь способны. Мы, без предварительного расчета всех за и против, даже с похмелья на такое уже не отваживаемся. Не резон!

Для Шукшина разговор по душам – единственно возможный способ самоочищения. Как еще простому человеку излить копящуюся годами обиду на мир, который категорически отказывается принимать тебя таким, какой ты есть? Мы же, нынешние, тщательно прячем свои обиды за фанерным фасадом «стопроцентного успеха» и, может, даже на Божьем суде не признаемся, насколько были несчастны. Не потому ли и режиссер, подхватив шутейный шукшинский зачин, перевел ситуацию из бытовой (каковой, вероятно, и задумывал ее Василий Макарович) в надмирную, снабдив Социолога (а заодно и санитаров) ангельскими крыльями? Правда, Алексею Бирюкову не очень уютно в этом образе, видно, не решил пока, к кому же в конечном итоге его персонаж ближе – к ангелу или к человеку.

Зато как трогателен Очкарик (Кирилл Малов), разыгравший сцену ревности в доме женщины, которую считал своей любимой, как азартен в своей претензии на безнаказанность Урка (Андрей Зайков), вознамерившийся навести в мирном вытрезвителе тюремные порядки, как наивен в своей агрессивности Сухонький (Алексей Сафонов), за минуту «осадивший» бутылку водки, не отрываясь при этом от управления трактором. А сцена в бойлерной, где перед все понимающим Сантехником (Сергей Реусенко) выворачивает наизнанку свою заросшую шерстью душу выдворенный в отставку большой чиновник Пилипенко (Олег Гущин) и отчаянно оправдывается за совершенную непоправимую глупость беззащитно-доверчивый седой Профессор (Янис Якобсонс), погнавшийся за миражом юной любви, — одна из лучших в спектакле.

К сожалению, сочная и точная актерская игра не может полностью компенсировать определенную жанровую размытость спектакля. То, что начинается как триллер (не в последнюю очередь благодаря музыке Сергея Рудницкого и сценографии самого Мищенко – от покрытых обшарпанным кафелем лежанок и душевых кабинок явственно отдает чистилищем), в дальнейшем балансирует на грани между бытовой комедией и притчей, разрывая ритм и общего действия, и отдельных эпизодов. Разгон для одноактовки у него слишком долгий, стыки между сценами в самом вытрезвителе и за его пределами шероховаты, но чувствуется, что это живой организм, явно не собирающийся законсервироваться в своем нынешнем состоянии.

Критики любят вздыхать – смотреть надо десятый-двадцатый спектакль, но все равно дружно наваливаются на премьерный, отлично зная, что он еще до конца не обжит и не обустроен. У среднестатистического зрителя нет возможности ждать, пока этот процесс (а иногда он бывает и долгим, и мучительным для всех, кто причастен к постановке) закончится. Он сидит в зале «здесь и теперь». Над чем-то искренне смеется, чему-то снисходительно улыбается. А что-то и пропускает мимо ушей (не актуально!). Но это в расчете на его душу закидывает в зал свою удочку Социолог перед тем, как исчезнуть со сцены. И надо признать, без улова он не остается. Когда за весь спектакль не издавший ни единого звука Молчаливый (Александр Хатников) обрушивает в этот самый темный зал свое неистовое «Наступил конец света!», там повисает жуткая тишина: мы, и только мы сами виноваты в том, что происходит с нами, с нашей жизнью, с миром, в котором мы изо всех сил пытаемся выжить…

Фото А.Рассоловского

Фото Михаила Гутермана

Фотогалерея