Призрак зеленой волны/"Каприч'ио" Курганского театра "Гулливер"

Выпуск 3-123/2009, Взгляд

Одним из наиболее ярких явлений ХХ века бесспорно можно назвать психоделический бум шестидесятых. Когда люди перестали намеренно искать проблемы внутри и снаружи и поверили, что все возможно. Но волна схлынула, оставив после себя лишь разбитые корыта. Те, кто буквально вчера сидел на траве и смотрел на солнце, внезапно поняли, что за квартиру и продукты надо платить, а хипповать вечно не получится. Кто-то этого не вынес и умер сам, кому-то помогли, кто-то стал бухгалтером, ну а кто-то с прежней полубезумной улыбкой продолжил наблюдать за абсурдическим фарсом, называемым повседневной жизнью. Все это можно наблюдать на примере любой значимой рок-группы того времени.

Прямого отражения в России все это не имело, хотя, по сути, «Москва – Петушки» о том же, что и «Страх и отвращение» Хантера Томпсона, о некоей неосязаемой, но страстно желанной мечте, которой нам не суждено достигнуть, но она так близко…

Что же до современности, то свобода давно перестала пользоваться спросом. А просветление за десять долларов оказалось за бортом, вместе с фестивалем Вудсток, на проведение сорокалетнего юбилея которого не нашлось денег. В последнее время людям (и молодым, что самое важное) стало слишком хорошо известно, что в комплекте со свободой прилагается куча ненужных проблем и вопросов. А в нагрузку к эфемерному просветлению часто идет свинцовая тяжесть с утра. Курганский кукольный театр «Гулливер» ненавязчиво предлагает шестьдесят минут счастья по цене входного билета.

Каприччо – согласно словарному определению - музыкальная пьеса свободной формы и характера, быстрая, мощная, часто подразумевающая виртуозность исполнения. «Каприч'ио» – это название спектакля Курганского театра.

Как только гаснет свет, зал переносится в другой мир, со своими законами и причинно-следственными связями. Главная особенность этого мира и спектакля в том, что слова и прямые действия в нем играют второстепенную роль. Главной здесь становится картинка – в нее уложен и сюжет, и смысловой посыл. Каждая из сценок – цельное визуальное полотно, сотканное из безумных, на первый взгляд, хаотичных образов. Со второго – становится очевидно, что ничего случайного и лишнего на сцене нет. Каждое полотно доверху наполнено шизофренически-четкими деталями. В первой сцене предметы, все время находившиеся перед глазами зрителя (занавеса нет), внезапно оказываются деревенскими избами, в окнах которых по мановению волшебной палочки (и это не фигура речи – а один из действующих элементов) зажигается свет, из труб начинает валить белый дым, на крыши падать снег, а невидимый радиоприемник приветствовать зал гимном Советского Союза и короткой сводкой утренних новостей. В глубине сцены прямо «из земли» начинает подниматься, сметая домишки, черная фигура, бесформенное нечто, приобретающее форму горы, и в конце становится самой настоящей Смертью, четырех метров в высоту, в черном балахоне и с косой. Встав в полный рост, она уносит уютную деревенскую пастораль на полах своей мантии, волочащейся по полу, за пределы сцены, оставляя лишь пустоту.

В этой потрясающей сцене участвовали только предметы, и этого достаточно для высказывания. Но и сцены с актерами становятся говорящими картинами. Впервые эти лирические белые клоуны появляются, находясь по пояс внутри длинного куска материи, превращающей их в гротескового кентавра-сороконожку (или же караван наездников), медленно выходят друг за другом с одной стороны задника и, проходя по сцене, заходят за него с другой. Они являют собой странный орнамент, подобный бесконечной ленте Мебиуса. Все клоуны одновременно похожи и не похожи друг на друга, как братья. Каждый живет своей отдельной жизнью – кто-то раскидывает по сторонам блестящий снег, кто-то пускает мыльные пузыри. Двое общаются между собой. И каждый раз, появляясь из-за задника, они делают что-то новое.

Еще пример. На авансцену выходит Смерть с косой, оставившая зрителя в первой сцене. Остановившись, она раскрывает мантию на животе, подобно оконной шторе. А внутри… Клетка с двумя существами трудноопределимого пола и биологического вида. Они начинают выяснять отношения прямо на глазах у зрителя, с помощью мимики и фоновой нарезки из какой-то оперы. Через несколько минут их общения становится ясно, что они – супружеская пара, давно сидящая в этой клетке. Кто они и зачем – вопрос практически неуместный. Не спрашиваем же мы солнце, почему оно желтое.

Перечислять и описывать большинство сцен было бы глупо, как раскрывать карты при изящной игре. Возможно, это и банально, но в данном случае абсолютно верно: лучше увидеть самому, чем прочитать 20 рецензий.

Как любят писать в наших нечастых обзорах бродвейских мюзиклов: «Живые люди уступают главную роль машинерии, становясь чем-то вторичным», «Все выверено до миллиметра» и т.д. Это в определенной степени применимо и к «Каприч'ио». Хотя вроде бы какой-то продвинутой технологии в спектакле нет. Но при этом – практически каждая сцена оставляет зрителя с раскрытым от изумления ртом: как же они это сделали?! Тем более что художник (а в данном случае еще и режиссер) Виктор Плотников – фигура в определенных кругах почти легендарная – как раз специализируется на искусстве изумлять. Из наиболее известных примеров — «Снежное шоу» Славы Полунина, где Плотников был создателем визуального ряда и сценографии. У «Шоу» и у «Каприччо» несмотря на непохожесть есть много общего. Оба спектакля выводят эмоциональную составляющую на первый план с помощью визуального ряда. Только в «Снежном шоу» фундаментом всего был все-таки сам Полунин, личное обаяние которого играет первостепенную роль. В «Каприч'ио» подобного фронтмена нет и действие строится на зыбких образах и ассоциациях. Тем этот спектакль и ценен. Актеры, занятые в нем, являются одновременно составными частями общего целого и этакими конферансье, направляющими стремительный поток образов в нужное русло. Действительно, создается ощущение, что все выверено до миллиметра и любая оплошность практически исключена. Но, несмотря на обилие технических изысков и на сложность исполнения многих сцен, главными в спектакле остаются огромный заряд жизни и настоящих, не имитируемых эмоций. Все исполнители естественны и не боятся импровизировать.

Возвращаясь к началу, стоит отметить, что настоящей психоделики всегда было мало, сейчас же еще меньше. Чьи-то попытки выдать бессвязный поток сознания за произведение искусства в расчет не берутся. Как-никак, чтобы расширить сознание, его надо иметь. А чтобы, расширив его, сказать что-то новое, нужно еще и обладать определенным талантом. «Каприч'ио» – спектакль, подобный воздушному замку, плывущему где-то в небесах, снисходящему на землю разве что за запасами пресной воды и продуктов. Непонятно, что удерживает его в воздухе. Наверняка, в тот момент, когда мы узнаем, в чем же дело, – он рухнет вниз или же просто растворится у нас на глазах.

Что же до «Золотой Маски», которая не дала спектаклю никакого приза (он выдвигался в номинации «Эксперимент»), то все вполне очевидно. Фестиваль имеет в первую очередь социальную функцию, определяемую духом времени. Сейчас модно ставить Чехова, опуская все вопросы, кроме сакраментального: «Кто виноват?». Опускается и «Что делать?», так как большая часть современных режиссеров оставила попытки это понять. Вывод у всех один – ничего сделать нельзя, и впору выдавать вместе с программками однозарядные пистолеты. Курганский театр кукол «Гулливер» опускает «Кто виноват?» и дает простой и гениальный до дрожи ответ на «Что делать?». Жить. И радоваться рассвету и закату, деревьям, земле, морю. Красивым людям, которых еще не испортил городской воздух и ежедневные телепроповеди. Ведь так просто выключить телевизор и посмотреть вокруг. Мир-то, помимо всего ужасного, что в нем есть, прекрасен. Чехов это знал, а те, кто его ставят по пятьдесят раз за год, – забыли.

Фото предоставлены Центром им. Вс. Мейерхольда

Фотогалерея