Йошкар-Ола

Выпуск №5-125/2010, В России

На сцене Академического русского театра драмы им. Г.Константинова премьера: «Чайкa ХХI века» Б.Акунина, постановка Леонида Чигина (Нижний Новгород), сценография и костюмы Леона Тирацуяна.

Спектакль неизменно собирает полные залы. Публике он нравится и не нравится: мнения диаметрально противоположные. Осуществивший постановку режиссер теперь приедет, говорят, только весной. Актеры переживают это каждый по-своему. Не всегда весело. Если вчувствоваться в ситуацию, актеры чем-то напоминают брошенных детей. Театр Йошкар-Олы не единственный в России работает с приглашенными постановщиками. Не всегда это плодотворно.

О чем эта веселая, нечеховская, немножко «стебная» комедия? Если я правильно поняла мысль постановщика, о том, что мы все немного лучше, чем сами от себя ожидаем, особенно когда ничего хорошего уже не ждешь. Если так, то спектакль по-своему удался. Но к этой мысли и зритель приходит не сразу, а через цепь определенных ожиданий и картин. Попробуем отобразить этот процесс.

Опять Чехов! Ну сколько можно? На занавесе – птица, но не мхатовская, Шехтеля, а со слегка нарушенными аэродинамическими параметрами. (У зрителя есть еще время подумать: «Полетим - не полетим…».) Цвет занавеса серьезный, внушающий доверие.

Выносят стулья. Их – четыре. И пюпитры. Четыре. Выходят три очаровательные скрипки и обаятельный, стабильный, но чуть-чуть испуганный музыкант-виолончель. Не музыкальное училище, но «сотики» в зале отключили. Выходит девица министерского облика 30-х годов прошлого века и экзальтированно кричит в пространство с интонацией «ничего вам, гады, не скажу!»: «Пьяццолла. «Скэнт оф э вумэн»!

Играют. Так хорошо, что кружится голова. Уходят. За ними – уносят. На сцене тонкий и «изломанный» Костя Т. (Сергей Васин) со странно длинным пистолетом. Он им машет, как флажком на 1 Мая, бумажки для прочтения разворачивает. Потом появляется Нина З. – девушка, в которую он был когда-то влюблен. Или сильно влюблен, а теперь не знает, как сделать себя интересным и желанным для нее, потому что из ее разговора понимает, что все мужики ей осточертели. И поэтому быть «мужиком» с ней ему как-то пунктирно не хочется. Убить хотел – не убил.

А в соседней комнате мама с гостями уже песни 30-х годов ХХ века поет (время-то как летит!). Там закусывают красное вино селедкой. Выстрел.

Доктор Дорн в белом (Дмитрий Репьев) вернулся, шепнул Тригорину: «Костю убили», – и сразу все как будто обрадовались: давай истерики закатывать на всю катушку. И опять затихли.

«А давайте разберемся, кто (из нас) Костю Т. убил!» – предлагает Акунин (драматург) устами доктора.

И этот процесс так всех сразу увлекает, что и про покойника на зеленом ковре все забыли. Да и вообще, «был ли мальчик»? Может, мальчика и не было?.. А зато какие уютные разборки дальше! От сцены к сцене – все уютнее!

Под водочку с огурчиком соленым в полночь собрать узелочек с сухариками, собачий комбинезончик и дурацкие кроссовки – и прочь! Самый звездный, алый с золотом, фрак надеть и простонать тихонечко во всю душу родную, русскую, протяжную… А потом – хоть в Сибирь! (Медведенко – Евгений Сорокин; после этой сцены зал его нежно и задушевно любит.)

А Нина - Жанна Калашникова-Тимченко - вдруг появляется из грозы – в свадебно-бальном туалете и с таким плечами, что можно выпасть в осадок. И когда взводит пистолетик на зрительный зал и поваживает дулом слева направо, веришь, что проезжие офицеры действительно отдали ей все лучшее. Юлия Филиппова в тех же двух сценах несколько не в акунинском жанре, она осталась где-то там, где неуютно мокнет под дождиком настоящий Антон Павлович, то есть «вне игры»; когда она уходит, все опять с упоением валяют дурака.

Да, Акунин – наш, «неизвестная планета», где «все по-другому», которую «умом – не понять»… Когда до этого доходишь, то прощаешь актерам дуракаваляние: ведь для них это – жизнь. А для нас, сидящих в спокойном без-действии, – театр, удовольствие, праздник. Реальность же – относительна и нереальна. И два часа этой игры под отличную музыку Паулса, Пьяццоллы, Престли, Гершвина и Файна (инструментальная группа-квартет Марийского государственного театра оперы и балета им. Э.Сапаева: 1-я скрипка – Т.Макова, 2-я скрипка – В.Армякова, альт – Л. Елизарова, виолончель – А.Сальников) проходят на одном дыхании.

И кричащее красное мини Маши Медведенко (Юлия Охотникова), и ее чудовищные каблуки и колготки – понимаешь как образное выражение ее нерастраченной любовной энергии, таящейся под «трауром по жизни».

И стожок в сцене «па-де-де» всепрощения и оправдания старого солдата Шамраева (Станислав Снеговской) и его женушки Полины Андревны (Евгения Москаленко) тоже принимаешь: стог такой мягкий, наверно, не зря же Тригорин под ним разлегся! И луна. И птицы поют, и веточка у тургеневской какой-то Полины Андревны в руках – зеленая!

«Они же все – не то, за что себя выдают всю жизнь! – как бы говорят нам Акунин и режиссер. – Они гораздо интереснее и лучше! Они все – хорошие!» Это и зрителю дает устойчивое убеждение, что жизнь в целом удалась.

И хотя артисты могут за пределами сцены возмущаться: «Это же «Саус-парк» какой-то!», но видя, как Юрий Синьковский (беллетрист Тригорин Б.) обнимает стожок или произносит: «Я чайка…», – хочется крикнуть (возможно, вливаясь в общую капустническую глупость): «Юра! Это твоя звездная роль!..»

И только «Иа», как он нежно называет свою боевую подругу Аркадину (Наиля Сулейманова), за спектакль повторяя фразу чеховской героини: «Бедный мой мальчик, я была тебе плохой матерью…» и т. д. раз восемь, все ждет чего-то напряженно из пространства... Того, чего ей не найти в зеркальном шкафу, в вине, в нарядах, в сорванных у обывателя аплодисментах, – свой «деньражденный подарок», шарик свой зеленый… И когда луч в последней сцене прорезает темноту зала над головами зрителей, все невольно поворачиваются назад и смотрят куда-то на балкон: в надежде увидеть там это нечто… И хочется попросить постановщика спектакля Леонида Чигина: «Повесьте там хоть белый экран! Чтобы зритель получил совсем полное удовольствие и не страдал от «напрасных ролевых ожиданий!»

Но экрана нет. А чувство приятного комфорта от этой сцены в темном зале и от всего спектакля в целом – почему-то все-таки остается. И оно, как ни странно, не проходит и после спектакля, и на следующее утро. Может, это музыка виновата?.. Но неужели только музыка?

Фото Ивана Чистополова

Фотогалерея