Лук вырос, бабочка проснулась/Х Международный театральный фестиваль им.Ф.Волкова

Выпуск №5-125/2010, Фестивали

Лук вырос, бабочка проснулась/Х Международный театральный фестиваль им.Ф.Волкова

 

Подобно тому, как семь греческих городов спорят, какой из них является родиной Гомера, семь российских претендуют на звание колыбели российского театра. Ну, или шесть, или восемь… На мой взгляд, нет смысла вдаваться в детали, выясняя, где граница между театром любительским и профессиональным, – традиция, взросшая на красивой легенде и ставшая официальным мнением, – вещь не то чтобы неотменимая, но в душах и умах неистребимая. Во всяком случае бесспорно, что Федор Волков хоть и родился в Костроме, свой театр создал в Ярославле, готовящемся вскоре отметить свое тысячелетие.

Можно ли считать Ярославский академический театр драмы им. Ф.Волкова преемником того, первого профессионального русского театра, который 260 лет назад создал в старинном русском городе молодой образованный купец вместе со своим братом и товарищами-энтузиастами? Конечно! Как это по-русски: вернувшись из столиц, получив немалое наследство, расписать иконостас в семейной церкви, словно прося благословения, забросить отцовское дело, приспособить под театр каменный кожевенный амбар, вмещающий до тысячи человек, и начать регулярно играть разнообразный репертуар, сделав увлечение красотой делом жизни, профессией, и отдав этому делу все свои силы, средства, жизнь. Консервативный город раскололся тогда на сторонников и противников «позорных» зрелищ, бурно – вплоть до драк – выяснявших отношения. Пока государыня Елизавета Петровна не решила приватизировать новинку, вызвав артистов вместе с декорациями и костюмами в столицу. Это тоже по-нашему.

Конечно, история ярославского театра после этого прерывалась не раз, но память и легенды тянутся оттуда – из 1750 года. Конечно, нынешнее здание Ярославской драмы не имеет прямого отношения к тому амбару, оно построено уже в нашем, ХХ веке, но сцена его для русского актера – свята. Поэтому отпадают вопросы по поводу мотивов нового директора Ярославской драмы Бориса Мездрича, оставившего Новосибирский оперный, в котором сумел завершить грандиозный ремонт-долгострой, который при нем прогремел на всю страну, собрав феноменальное количество «Золотых Масок». От такого капитала, как звание первого русского профессионального театра, не отказываются. Поэтому когда старейшая актриса Ульяновского театра драмы Клара Шадько на открытии юбилейного Х Международного Волковского фестиваля опустилась на колени, чтобы прикоснуться к первой российской театральной сцене (конечно, первой, пусть и символически), зал приветствовал ее пафос сочувственно, чтобы не сказать, восторженно.

Сегодня Ярославский театр драмы, после того как в прошлом сезоне сменилось его руководство, находится на перепутье. Борис Мездрич, человек деловой, энергичный и современно мыслящий, пригласил нового главного режиссера Сергея Пускепалиса, представителя и вовсе новой театральной формации. Сменились многие люди в директорской команде – они чужды замшелым традициям, но ценят подлинное живое наследство. (Справедливости ради надо сказать, что настоящие знатоки, любящие театр, остались – например, Маргарита Ваняшова, доктор наук, преподаватель Ярославского института, автор книги о Федоре Волкове, которая читается как бестселлер, всегда принимавшая активнейшее участие в проведении Волковских фестивалей.) Конечно, в театре происходят глобальные изменения, которые не всем по нраву. В репертуаре появились немыслимые до недавних пор постановки. Во многом обновился зритель – в зал пришла молодежь, его заполнила неопытная, не традиционно театральная, но внимательная и доброжелательная публика. На многие спектакли невозможно достать билеты – они раскупаются за месяц. Кто-то в восторге, кто-то в возмущении – это нормально.

Судя по проведению десятого фестиваля, доставшегося новому руководству от предшественников, его организаторы больше были погружены в перестройку содержания, чем формы. На открытии-закрытии не стали устраивать официоза, никаких пышных торжеств, но и какой-либо «капустной» игровой альтернативы не предложили. Отменили обсуждение спектаклей критиками. Зато организовали встречи зрителей и критиков-журналистов с режиссерами (Аркадий Кац, Николай Коляда, Руслан Кудашов, Роман Виктюк, Римас Туминас) и с директором хорватского театра Миланом Штрличем, которые проходили очень оживленно.

Афишу, которая традиционно включала в себя спектакли театров – лауреатов Премии Правительства Российской Федерации им. Ф.Волкова (то есть спектакли, не отбиравшиеся экспертами, а привезенные награжденными театрами по факту награждения), нынче сильно расширили за счет приглашения хитов, спектаклей нашумевших, ярких, спорных – вахтанговского «Дяди Вани», красноярской «Чайки» Олега Рыбкина, студенческого спектакля «Мы» Руслана Кудашова, «Настасьи Филипповны» Нового драматического театра. Дав фестивалю «подзаголовок» «Русская драматургия на языках мира», привезли хорватское «Преступление и наказание» в постановке Александра Огарева. Словом, еще поработали над изменением отношения публики к театру, ошарашив ее непривычным, разным, вызывающе новаторским авторским театром. Да и спектакль самих волковцев «Горе от ума» (теперь уже – номинант «Золотой Маски») – тоже зрелище для Ярославля совершенно невероятное. В этом же русле (хотя совершенно иной по стилистике) сработал на потрясение и разрушение стереотипов «Ревизор» частного «Коляда-театра» (Екатеринбург), лауреата Волковской премии. Некоторым традиционалистам это показалось кощунством, а вот молодежь (на спектаклях фестиваля был лом студентов, а на «Ревизоре» в малом зале – особенно) включилась в игру, предложенную театром, поддержала метафору, лежащую в основе спектакля: во время аплодисментов ребята не стали вручать цветы артистам, а воткнули их в грязь, наваленную на авансцене.

Впрочем, и лауреаты, выступавшие по линии «традиции», которые утешили консервативную часть публики, подарили неожиданностями. Ульяновский областной драматический театр им. И.А.Гончарова, возглавляемый легендарным Юрием Копыловым, привез «Трех сестер» А.П.Чехова в реалистической, строгой постановке Аркадия Каца. Некогда А.Кац ставил «Трех сестер» в Омской драме в той же сценографии Татьяны Швец (огромная ажурная люстра из зеленых ветвей над сценой, изящные передвижные ширмы, структурирующие ее пространство). От той постановки в памяти остались прежде всего сильные актерские работы – каждый герой был ярко выраженной индивидуальностью со своей, особой историей, с развитием характера и тонко, детально разработанными отношениями.

В Ульяновском театре А.Кац назначил на роли сестер совсем молодых, неопытных актрис. Их героини изначально подавлены, объединены общим предощущением грядущих бед. Даже на именинах Ирины все они одинаково суровы, тревожны, угнетены. Вместо индивидуализации персонажей здесь – общая атмосфера неблагополучия. Так вышло, что в спектакль буквально накануне фестиваля пришлось срочно сделать два ввода, и не каких-нибудь, а на роли Тузенбаха и Чебутыкина. Именно Чебутыкин – Владимир Кустарников – стал главным героем этой предкатастрофической истории. Циник, бытовой философ-скептик и в то же время – артист, жаждущий внимания окружающих и строящий мизансцены под себя, стягивающий к своим мини-выходам, порой каскадным, всех этих унылых, скучных людей, – таков этот невысокий, стройный, достаточно молодой Чебутыкин, с глазами слегка сумасшедшими и острыми, как клинок, с взрывным и вместе с тем каким-то «тонкошеим», нежно-взвинченным темпераментом, не снисходящим до отчаяния. Как признался режиссер на обсуждении, фестивальный спектакль, в котором впервые сыграл Кустарников, кардинально отличался от предыдущих представлений. Эффект получился интересный, но В.Кустарников – актер острый, гротесковый, трагикомический, оказался как будто бы в спектакле чужого театра, работающего в традициях другой театральной школы.

Прежде всего исполнителем главной роли «взял» и спектакль Воронежского академического театра драмы им. А.В.Кольцова «Собачье сердце», одна из последних постановок прославленного худрука театра Анатолия Иванова, недавно ушедшего из жизни.

Лауреатом Волковской премии стала народная артистка России, актриса Воронежского театра Людмила Золотарева, в «Собачьем сердце» не занятая. Но благодаря ей зрители фестиваля увидели виртуозно сыгранную Валерием Потаниным роль Шарикова: из блохастого престарелого пса в ободранной ушанке он превратился на глазах изумленного зала в просветленное новое существо, открытое добру и злу, потом – в ребенка, старательно поющего гаммы, взгромоздясь на стульчик, и всеми силами стремящегося понравиться своему папе – профессору Преображенскому, а потом – с пугающей неизбежностью – в мерзкого урку, готового на любые злодейства. Увы, рай на земле в очередной постановке М.Булгакова опять построить не удалось, как и новую жизнь нового человека. Но удалось сделать захватывающий спектакль.

Конечно, постановка состоялась не только благодаря актеру. А.Иванов и художник Алексей Голод (увы, его имя в программке тоже обведено траурной рамкой) создали причудливое пространство: письменный стол профессора соседствует с затейливой винтовой лесенкой в стиле модерн, ведущей в небо, – на ее ступенях находит приют несчастный Шарик. Наверное, она ведет в собачий рай, который, конечно, есть, и туда, в отличие от людей, попадают все псы. В глубине сцены квартира заканчивается чугунными завитками ворот, которые распахиваются перед закутанным в белые простыни новым существом, выведенным в мир. Увы – его встречает вспыхнувшая красным зловещая советская символика.

В спектакле Иванова жилтоварищи во главе с женоподобным Швондором напоминают ряженых. По-настоящему страшны безличные соглядатаи, названные в программке Френчами, приставленные к профессору и споро выполняющие его распоряжения. Сам Преображенский – Юрий Кочергов – лицо запоминающееся, яркое (крупные выразительные черты «бывшего» дворянина), но неприятное – очень охотно он пользуется услугами Френчей, и их присутствие его не тяготит, а скорее ему льстит. Сознательно страдательная фигура здесь – Борменталь в деликатном исполнении Александра Смольянинова. Этот ассистент не тянет внимание на себя, но все время ощущается его присутствие и оценка происходящего.

«Гостевые» спектакли произвели на ярославскую публику потрясающее впечатление. Надо было видеть, как зрители постепенно встраивались в непривычную эстетику, как точно реагировали на происходящее на сцене, как выравнивалось или прерывалось их общее дыхание.

Блестящее «Преступление и наказание» Хорватского национального театра из города Сплита построено Александром Огаревым как мытарства грешной, потерявшей веру, безжизненной души по запредельному, фантастическому пространству за чертой жизни (художник Вера Мартынова). В этом безличном, контрастно подсвечиваемом просторе, на фоне экрана, озаренного чистыми цветами и прочерченного четкими силуэтами, человек страшно одинок. Здесь неуместно возникают гости и предметы из земного бытия (почему? нипочему!) – то перетаскивают, философствуя, огромный шкаф, то бредут, играя на музыкальных инструментах, среди которых солирует подруга топора – пила… Здесь разбросаны приметы русской культуры, рифмующиеся с образом «идейного» студента-убийцы: преображенная процентщица поет арию чайковско-пушкинской Графини, а из земли, подобно голове беккетовской Винни, вырастает, вернее, врастает туда, Родион Романович, родственник одержимого Германна. Порфирий Петрович (Трпимир Юркич), клоун и фигляр, сопровождает Раскольникова подобно черту Ивана Карамазова, как точно отметила Маргарита Ваняшова, а я с ней полностью согласна. В этом спектакле потрясающие актеры, в том числе и молодые, не достигшие тридцати, в том числе и студенты, только начинающие профессиональную карьеру. Двухметроворостый красавец-неврастеник Мийо Юришич поначалу играет Раскольникова как живого мертвеца, постепенно пробуждающегося через страдание и любовь. Запомнились обаятельный юный Разумихин – Марко Петрич, эпизодически появившийся восторженный маляр Николка – Никша Арчанин, фигура родственная Порфирию, фантомная и почти что цирковая (он эксцентрически вращает алыми лентами, будто взрывая сознание Раскольникова). Соня – Андреа Младинич – простодушна, полна жизни, в ее притяжении к Родиону Романовичу – плотское ожидание любви как оправдания своего падения, этим чувством проникнуто и ее чтение Евангелия. Несмотря на препятствия трагической эксцентриады, какой представляют поле романа создатели спектакля, юные герои идут навстречу друг другу в горячке любви и жажды истинной веры, в обретении их друг другом и есть воскресение.

Антиутопию Евгения Замятина «Мы» Руслан Кудашов поставил со своими студентами факультета кукол СПбГАТИ. Страшный мир безличных людей (и имен-то у них нет – только номера: D-503, I-330), создающих по приказу Главного Интеграл, режиссер и художник Андрей Запорожский воплотили буквально: в черном кабинете внутри контуров огромного куба актеры-студенты в черных трико ритмично манипулируют куклами-болванками, одинаковые деревянные головки которых не имеют лиц, а одинаковые ручки ритмично движутся, подчиняясь приказу. Шеренги кукол завораживающе выполняют ритуалы под названием «работа» или «соитие». Заводной шоу-мен Главный (актер работает в живом плане) диктует им правила счастья во имя целого, исключающего единицу, а Хранители проворно подскакивают к тому, кто дал сбой – закашлялся, сбился с ритма, и безжалостно выметают швабрами «отработанный материал». Кроме Главного и Хранителей, в живом плане существует Слепая – все время свободно живущая у левой кулисы (в Древнем Доме) красавица, а вовсе не старуха. В руках у нее банка – как банка с вареньем наших бабушек, накрытая бумажкой и перевязанная веревочкой. Вот Слепая открывает банку, переворачивает ее, и на сцену вылетает… живая бабочка. Луч света выхватывает осмысленное, чистое лицо девушки, управляющей унифицированной куклой. Девушка задается вопросом, обращается к конкретному – живому – юноше, а бабочка уже садится ей на руку, сделав круг над кубом. Начинается страшная (потому что ведет к неизбежной гибели), разрушительная для этого страшного обезличенного мира игра под названием искушение. Она ведет к любви, а значит – к обретению лица. А над любящими под спотыканье «Аукцыона», пытающегося разобраться, что такое «я», кто такие «мы», кружит бабочка. Удивительно было узнать, что «дрессированную» бабочку кудашовцы нашли в гостинице – не успела она заснуть в предзимье и укрылась под гостеприимным кровом или проснулась вовремя, чтобы сыграть свою роль.

Как играли и как будут играть в будущем эту страшную историю юные питерские артисты, я не знаю. Но в Ярославле они явили зрителям чудо пробуждения жизни.

Великую комедию А.С. Грибоедова «Горе от ума» в Ярославском академическом театре драмы им. Ф.Волкова поставил молодой питерский режиссер Игорь Селин в глобальных декорациях Александра Орлова. Получилась тоже своего рода антиутопия. Над пустой сценой нависают, то спускаясь, то поднимаясь, то переворачиваясь в разных комбинациях, гигантские буквы: на первый план выступает то буква М (Москва, метро), то угрожающая У, то горемычная Г… И лишь к финалу выстраиваются и прочитываются зрителем надписи: Горе от ума, Горе УМУ. На заднем плане живет в овале часов без стрелок экран, на котором то рисуются сцены любви «голубков», то поет французский шансон красавица Софья (Ольга Старк), то предстает крупным планом стильный красавец Молчалин (Семен Иванов) – безукоризненно элегантный, зазывно-призывный ловелас. А на сцене разворачивается жизнь крутого начальника на все времена Фамусова (Сергей Куценко): вот круглолицая горничная Лиза (Наталья Мащок) играет на аккордеоне, выкликая хозяйку, увлекшуюся утехами с низшим чином; вот Фамусов занимается на универсальном тренажере совершенствованием своих физических параметров; вот девушки побежали к станку на ежеутренний тренаж… Жизнь этих людей подчинена незыблемому распорядку: приехал будущий генерал и гипотетический жених Скалозуб (Никита Кононов) – надо обеспечить ему рюмку, и не одну, а заодно боулинг с обязательным выигрышем (и метают в зал шары, улетающие, впрочем, в щель между сценой и залом). Собрались высокопоставленные персоны на бал – надо, чтоб каждый мог станцевать-высказаться-показать себя. И все бы ничего, если бы не совершенно безумный, невероятный Чацкий – этакий Челентано, клоун-обезьяна с термоядерной способностью пробивать окружающих (и зрительный зал) своей животной энергией (Алексей Кузьмин) и подлинным гражданским (надо же!) пафосом. В финале настоящая машина 1935 года (или около того), символизирующая «воронок» заберет Фамусова после всех его филиппик, люди в черном во главе с Молчалиным будут праздновать победу, а прекрасное лицо Чацкого возникнет на экране. Он (оно) будет читать стихи Бродского. Горе уму во все времена…

Конечно, в этом спектакле слишком много французского пения, слишком много красот и эффектов, особенно в первом акте (говорят, к «Золотой Маске» его сократили). Много красивостей и трюков ради них самих. Но есть позиция режиссера, есть прекрасные актерские работы, есть прямой захват зала. И о «Горе от ума», и о «Дяде Ване» Туминаса поговорим еще весной, когда они будут представлены в афише уже другого фестиваля – национального. Что же касается Волковского, то он, несмотря на отсутствие пышных торжеств по случаю своего юбилея, состоялся.

Напоследок сюжет, к фестивальной афише отношения не имеющий, но, на мой взгляд, очень важный: такие рождаются только на настоящих, живых фестивалях. (И был такой на Ярославском фесте не один.)

На следующий день после колядовского «Ревизора», где бабы в калошах во главе с городничихой сажали в грязь зеленый лучок, который чиновники во главе с городничим тут же выдергивали, чтобы закусить. Идем в Ярославский художественный музей. Там прекрасная постоянная экспозиция и проходит потрясающая выставка графики. Мы, критики, бродим как завороженные, на выходе смотрим: вместе с буклетами и открытками продают маленькие такие тарелочки, на которых воспроизведены некоторые графические работы. Сделано изящно, стоит недорого. Ах! Роскошная обнаженная работы художника Н.Макарова называется «Девять линий». Грациозная в своей толстой монструозности «Уборщица» Д.Иванова. А это что за символический натюрморт? То ли за натянутой занавеской, то ли за кукольной ширмой, то ли за трибуной человечек с черным овальчиком вместо лица (или он спиной?) воздел ручки. Или это свечки? А слева от него на кучке земли то ли лампадка, то ли куполок, то ли луковка. И надпись «ЛУК вырос». В.Стерлигов. Вырос-таки лучок!

Фото Виталия Вахрушева предоставлены Ярославским театром

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.