Саратов

Выпуск № 6-126/2010, В России

Первая половина сезона в Саратове прошла в премьерах. В академдраме – современная и российская драматургия, в ТЮЗе Киселева - Чехов, в кукольном театре «Теремок».

Четыре имени: молодой, но уже успешный саратовский драматург Ксения Степанычева с сентиментальной комедией «Частная жизнь», тонкий психолог женской души Александр Володин с несравненными «Пятью вечерами», Антон Павлович в самой «школьной» из своих пьес (конечно же, речь о «Вишневом саде») и мистически-сказочный «Король-олень» Гоцци.

«Частная жизнь» обратила наше внимание на жизнь современную. Но пьеса вовсе не чернушная, а со своим, несколько ироничным взглядом на проблемы взаимоотношений отцов и детей. В 2005 году на сцене Саратовского театра драмы впервые была поставлена пьеса Степанычевой «2х2=5, или Маленькие комедии» Пьеса получила главную премию на конкурсе драматургов «Действующие лица». Сейчас режиссер Станислав Говорухин ставит по ней фильм. А «сентиментальную комедию» молодого автора поставил у нас Даниил Безносов (Москва). Сценографа он привез своего - Михаила Кукушкина. Фактура определяет настрой спектакля. Что может дать свежеструганное дерево беседок, веранд, мостков, как не ощущение тепла, уюта, позитива? С изыском одеты герои, особенно дамы. Что ж странного, главный художник театра Юрий Наместников в прошлом известный модельер, дизайнер.

Устойчивая, налаженная, благополучная жизнь, где симпатичные молодые герои обеспокоены проблемами типа устраивать или не стоит свадебную кутерьму (одна из самых смешных сценок в отличном исполнении Григория Алексеева и Дарьи Родимовой), ждать или не дожидаться гостей к новогоднему столу, отстанут ли, наконец, все окружающие от безмерно уставшей «замши» шефа? Как и в первой пьесе Степанычевой, здесь нет сквозного действия. Все герои встречаются в первой сценке, а потом «разбредаются» по своим. Каждая из них – законченная новелла.

Поставлено и сыграно это с долей юмора и такта, как только и можно, наверное, сегодня высказаться на подобные темы. Приятно обнаруживать у любимых драматических актеров изрядный комический дар (Ольга Милованова, Андрей Седов, Александр Кузьмин, Татьяна Родионова). Вольно текущая, «скетчевая» основа текста спотыкается только один раз – в «Семейной сцене». Замечательные любящие родители, думающие и говорящие в унисон. Умная, послушная дочь… И вдруг - о ужас!- их девочка относится, оказывается, к сексуальным меньшинствам. Все точно подано психологически: что могут тут поделать любящие родители? От полного неприятия ситуации, громкой разборки и лишения любимого чада всяческих материальных благ - до полного прощения со сведением на нет всех прежних табу. Трио Эльвиры Данилиной, Виктора Мамонова и студентки театрального факультета Анны Могуевой прекрасно справляется с этой щекотливой темой.

Смотрю, смеюсь и ловлю себя на каких-то очень уж «пролетарских» мыслях. Пьеса написана представительницей среднего класса для таких, как она. И кризис никакой, и никакие неплатежи их не коснулись. Им не объявит дома сын: «Я не женюсь – нет у меня 50 тысяч на свадьбу». Наверное, это хорошо, что такой класс у нас народился. И надо мне не вульгарной социологией здесь заниматься, а констатировать, что автор написала талантливо-легкий текст, который с легкостью поставлен режиссером, не менее легко исполнен, вызвав восторг у зрителей. Особенно финал, когда все герои, встав цепочкой, по очереди обнимают друг друга. Все люди - братья, мы как-то подзабыли об этом, слишком увлекшись процессом борьбы за выживание.

Иные глубины и проблемы у героев классических пьес. Любимый муж исчез, и подмена очевидна. Или - оплот семьи, традиций, главный источник доходов рухнул. Или - возлюбленный пропадал где-то целых 20 лет, а без него жизнь похожа на никогда не таящий снежный сугроб. О последнем подробней.

А.Володина в Саратовской драме раньше не ставили. В том году была предпринята попытка перенести на сцену «Пять вечеров» - пьесу не просто володинскую, а уже давно культовую (ее название получил театральный фестиваль в Петербурге). Памятную кому-то по Георгию Товстоногову и Зинаиде Шарко в роли Тамары, кому-то - по Никите Михалкову и Людмиле Гурченко в той же роли в фильме. Есть еще запомнившаяся версия «Современника», была немного грустная - Сергея Женовача 90-х годов, про которого говорят, что он умеет почти «из ничего» выращивать «цветок».

У нас худсовет не принял работу приезжего режиссера – не почувствовал в ней «володинской интонации». Завлит театра, потихоньку сама репетируя с актерами, поставила спектакль к исходу осени. Ольга Харитонова – сильный театровед, журналист, кое-что и ставила. Но такая крупная работа у нее впервые. Все очень просто, без режиссерских изысков. Сделать так, чтобы белые стежки режиссуры вообще не были видны - тоже искусство.

Это именно Ленинград, володинский город (постановщики порой забывают об этом). Каналы, дома–дворцы, светлые, как белой ночью, полотна городских декораций. Петербургская художница Ольга Герр возводит здесь свой «город… любимый с детства». А этот холодноватый кожаный диван с деревянной полочкой и фарфоровыми статуэтками, эти жесткие стулья, эта старомодная раскладушка с пружинками… и нежно-розовая докторская колбаса, которую так аппетитно поглощают герои… Они и яичницу-глазунью, свежеизжаренную реквизиторами, поедают на наших глазах. Как все знакомо! Под радиомарши и радиовести (иногда, правда, голос на дикторский не похож). Герои спектакля много молчат, курят, часто пьют, еще чаще поют и берутся за гитару. Существуют в этих коммунальных комнатках подробно и неспешно. Иногда слишком неспешно. Но очень убедительно!

Лавры «Иронии судьбы» с ее вмиг разлетевшимися песнями памятны всем. Но здесь не тот случай. Эти актеры редко поют и играют на публике. Алиса Зыкина вообще первый раз на сцене взяла гитару и запела своим особенным, «нутряным» голосом. «Миленький ты мой! Возьми меня с собой!» Как такую не взять? Сверхточен выбор актеров: уникальная, ни на кого не похожая Зыкина и тоже «отдельный», очень сдержанный Юрий Кудинов.

Про Володина говорят, что он подает пример «счастья в горе, свободы в неволе, покоя в страхе, спасения на краю пропасти». Трудно прожила героиня эти 20 лет с маленьким племянником – война, блокада, женское одиночество. А вернула свою любовь – и сразу вся засветилась (у нее и диван вдруг непонятно освещается).

«Ну и что же, людям часто казалось, что плохого в жизни больше, чем хорошего. Но вот прошло время - и что на поверку?» - рассудительно говорит Тамара вроде совсем о другом. И все о том же. Два этих удивительных актера умеют без наигрыша и надрыва сыграть встречу, расставание, обиду, прощение. Кудинов по основным своим ролям однолюб (хоть в Достоевском, хоть в Сарояне, хоть в Алексее Толстом). Однолюбом остается и у Володина. Когда улыбка – крайне редкая гостья - освещает его лицо, «за это можно все отдать». Он говорит о ее красивых руках – мы близко сидим в малом зале, видим застуженные, обветренные ладошки актрисы. Нам не смешно - «главное не увидишь глазами, зорко одно лишь сердце».

«Зоркое сердце» и у продавщицы Зои (Любовь Воробьева). За несколько сценических минут актриса сыграла всю ее судьбу. Она умеет любить, только ждать она совсем не умеет и готова от отчаяния кинуться к каждому.

Зыкина с ее нехарактерным голосом и весь актерский ансамбль заставили нас забыть даже незабвенные интонации Шарко и Гурченко. У них были свои истории. У нас на камерной сцене драмы случилась своя. С характерной «володинской интонацией».

О премьере Гоцци в «Теремке» много не скажешь. Потому что немногое изменилось с тех пор, как художественный руководитель кукольного театра Геннадий Шугуров поставил здесь дипломный спектакль «Король-олень». Введение взрослых актеров (ключевые роли все равно остались за недавними выпускниками), появление жестких конструктивистских декораций (куб, колесики-шестеренки – художник Михаил Гаврюшов) и многокрасочных костюмов ничего не прибавили к стилистике постановки. Если про новую версию в театре Вахтангова этой самой загадочной из сказок остроумно писали, что там был «Гоцци без лацци», то здесь имеет место обратное.

Уж чего-чего, а буффонных трюков у Шугурова всегда в избытке. Лацци в квадрате и даже в кубе. Актеры с раскрашенными лицами основных итальянских масок то и дело выскакивают на авансцену, прячутся, выталкивая друг друга из-за занавеса, проделывают множество лишних и очень комичных движений, трюков, строят уморительные гримасы, казалось бы, напрочь забыв об основном сюжете: Дерамо, Тарталья, Анджела - Любовь, Предательство, Верность. Появление «ящика Пандоры» или загадочного окошка, куда может заглянуть всякий (а не только король), так радует этих наивных пьеро и коломбин, что они готовы сами туда запрыгнуть, играя до бесконечности. Тем более, что внутри происходит еще и подмена «пола».

Шугуров известен как серьезный постановщик «взрослых» спектаклей с живыми планами. И здесь его кукольный театр использует собственно куклу только один раз — чтобы показать волшебную статую, подсказавшую королю любящую невесту. Довольно невыразительную для такой магической роли - крошечного петрушку! Не слишком интересны и тени на экране, изображающие сложный ряд превращений. Это ключевой момент пьесы: падают раненый медведь, убитая собака, два оленя, король становится оленем, Тарталья - королем, король-олень воплощается в старого нищего. Цепь метаморфоз дана смутно, зрители так ничего и не поняли.

Хорош простовато-лукавый Чиголотти (рассказчик) в исполнении Алексея Грызунова. Искренние чувства прорываются в отношении Королевы (Василиса Вершинина) к Дерамо, и Тарталья, когда не изображает сказочного злодея из кукольного театра Карабаса, грустит по-настоящему (Антон Черепанов). Но не та у них сверхзадача. Может, и правильно, что сцена узнавания короля под личиной отвратительного старика (по сути, кульминация спектакля) стала его финалом, к тому же еще и смазанным. Этой ли Коломбине с размеренными движениями марионетки и хорошенькой кукольной головкой угадать своего любимого?

Изобретательное, брызжущее юмором действо, с отлично движущейся, абсолютно спетой массовкой. Поставить сказку, чтобы повеселить почтеннейшую публику забавной комедией. Как это много для нынешних лихих времен и как это мало для Гоцци и лучшей его фьябы. «Для того, чтобы не без удовольствия продержать в театре в течение трех часов восемьсот или девятьсот человек весьма различного культурного уровня, и для того, чтобы оказаться полезным труппе старинных итальянских масок, необходимо по многим причинам бросать в землю семена весьма разнообразных растений», - напоминает автор в предисловии к пьесе. Одними «лаццами» тут не отделаешься.

«Вишневый сад» вырубили. Причем задолго до начала пьесы. Никаких в том сомнений: вместо нежных цветущих деревьев всюду торчат обрубки стволов и веток, рогатины натянуты и поперек сцены (художник-постановщик Эмиль Капелюш, и еще двое петербуржцев - художник по костюмам Яна Глушанок, художник по свету Денис Солнцев). На них можно иногда раскачиваться. Но протискиваться между ними неудобно, надо прилагать усилия. Вообще, судя по этим жалким кривулькам, все сады и парки в России погибли уже давно. Сбылась констатация-пророчество героя другой чеховской пьесы: «Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее». Прошло сто лет - и китайцы за копейки скупают гектары наших отборных кедровых лесов. Такое даже пессимисту Астрову не снилось. Фраза, оброненная в пьесе («Вся Россия – наш сад»), в спектакле XXI века уже звучит насмешкой. Над гибнущей под бензопилой русской лесной красотой.

«Через двести тысяч лет ничего не будет». Может, раньше? - «Так вот пусть изобразят нам это ничего». «Это ничего» изображают нам артисты ТЮЗа Ю.П. Киселева стараниями постановщика спектакля Георгия Цхвиравы (Омск). Дворянство, синоним порядочности и воспитанности нашего времени (когда социальные чувства к нему в потомках рабочих и крестьян уже угасли), умирает, если не умерло. Раневская и Гаев (Елена Вовненко и Валерий Емельянов) – последние, опадающие его листики, беспомощны настолько, что впору удивляться и возмущаться вместе с Лопахиным: «Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я еще не встречал… Я вас каждый день учу, каждый день говорю все одно и то же». Не слушают. Произносят торжественные спичи в адрес дряхлого шкафа, от которого остались одни подпорки - все те же рогатины, в адрес несуществующего уже сада. И – не слушают голоса здравого смысла.

Тени прошлого - фамильные фотографии, нарисованные на прозрачном занавесе, почти уже невидимы, невесомы. Только и осталось у господ, что посуда - медная, кухонная, и золоченая, чайная, - обломки былой роскоши. За такими хозяевами за самими, как за малыми детьми, ходить надо. Чувствует себя незаменимым древний Фирс: командует, передразнивает приказы, он и шлепнуть может по праву старшего в доме (бенефисно играет его Юрий Ошеров).

Порядочные предприниматели тоже, видно, не про нас. Последних Мамонтовых и Морозовых сдует яростным ветром перемен через каких-нибудь 13 лет после выхода пьесы. Лопахин в постановке Цхвиравы – из их компании. У Алексея Ротачкова действительно «тонкие, нежные пальцы, как у артиста». Он так бережно обходится с Раневской и обитателями имения (как с дорогими, но очень хрупкими елочными игрушками)… И выглядит поначалу, простите, мямлей. Наверное, ему действительно нравится Любовь Андреевна (брутальные мужчины-актеры напропалую играли здесь любовь). Но ее имение нравится ему куда больше. Иначе купил бы для нее. Не удержался, полез в торги, выкупил - и торжества скрыть не умеет, при всей «тонкой и нежной душе».

«Россия будущего», согласно старой школьной программе, была представлена в пьесе Аней и Петей. Аня своей тезки - актрисы Анны Соседовой упоенно, юношески эгоистична. Не жаль ей ни имения, ни матери. Мало приятен и злой, язвительный Петя (превосходен здесь Артем Кузин). Его знаменитый диалог с Лопахиным иллюстрируется максимально доступно. Прекраснодушно рассуждая о человечестве и его дороге «к высшей правде», Петя надевает калоши меньшего, чем нужно, размера и еле ковыляет по сцене. «Дойдешь?» - «Дойду или укажу другим путь». Какой путь может указать тот, кто хромает на обе ноги, недоучившийся студент, не способный полюбить женщину? В «России будущего» со своей исступленной честностью такие фанаты шли в ревкомы и чрезвычайки, шли с той же неизбежностью – в тюрьмы и лагеря. Этих, как и Гаевых, и Лопахиных, унесет суровыми ветрами ХХ века.

«Вишневый сад», конечно же, очень грустная пьеса. Герои теряют последний кров – смысл жизни, оплот семьи, традиций. Нигде больше не теряют – ни в «Дяде Ване», ни в «Чайке», ни в «Трех сестрах». Угроза потери висит в воздухе везде. Но скупая Аркадина еще не покушается на свое имение, и себялюбцу Серебрякову не удается осуществить свои планы, и сестры сохраняют хоть какую-то видимость своей территории в отцовском доме, хотя невестка уже фактически вытеснила их. Через восемь лет после «Чайки» дом героев последней чеховской пьесы рухнет прямо на наших глазах. А в трактовке режиссера Цхвиравы его уже давно нет. Одни коряги да балки остались - герои, вечно «летящие», и не заметили. Свет проникает только из щелей в покатом, некрашеном полу сцены. Как в чулане или в склепе. «Это ничего», которое изобразил нам здесь господин режиссер, какое-то совсем уж безысходное. Куда ж нам плыть?..

Фотогалерея