Якутск

Выпуск № 6-126/2010, В России

Якутск

 

Два якутских театра встретили чеховский год досрочно и во всеоружии, если иметь в виду фестивальный прицел, поскольку количество фестивалей, посвященных творчеству великого писателя и драматурга, к его 150-летию наверняка возрастет. ТЮЗ открыл сезон интересным спектаклем «Дядя Ваня», чисто актерским, сделанным в традициях психологического театра (см. «СБ, 10» № 4-124). Как бы по контрасту, Русский театр выпустил зажигательную (иного слова не подберешь) музыкальную постановку «Верочка» по одноименному рассказу А.П.Чехова, в которой режиссер Линас Зайкаускас с умением и блеском использовал приемы театра игрового.

Довольно странен сам выбор мало кому известного произведения, в котором на десяти страницах ничего особенного не происходит. Заезжий статистик из Петербурга, целое лето собиравший материалы в каком-то глухом уезде, собирается уезжать по месту службы, а провожающая его героиня, общавшаяся с ним в течение всего этого времени, вдруг напоследок решает объясниться ему в любви. Герой от неожиданности мычит что-то невразумительное, она, оскорбленная в своих чувствах, убегает. Он, вздыхая, пару раз обходит вокруг ее дома и убирается восвояси, чтобы потом всю жизнь вспоминать о упущенном (возможно!) семейном счастье. Мне вообще показалось, что главным героем чеховского рассказа является туман, а Иван Алексеевич и Верочка – второстепенные персонажи, тусклые, как лампочки в тумане.

Совсем иначе увидел эту историю режиссер, у него эти «лампочки», перед тем, как перегореть, ярко вспыхнули. Судьбы Верочки, девушки на выданье, и потенциального жениха Ивана Алексеевича до финала раскачивались как на качелях, заставляя сопереживать зрителей, которых постановщик с намеренной провокационностью постарался разделить на два лагеря по половому признаку – мужчинам показал, на что готовы пойти женщины, чтобы их удержать, а женщинам – насколько тупыми и непонятливыми могут быть мужики. В спектакле явственно звучат два манифеста: «Мужчина – журавль в небе, а не синица в руках!» и «Если бы я вышла замуж, я любила бы мужа!». Первый – невербальный, высказанный с помощью эффектных театральных приемов: рассыпанные крошки, расставленные рюмки, огни посадочной полосы и скворечники – все, чтобы приманить витающих в облаках мужчин. Второй в исполнении Ксении Еремеевой (Верочка) и подружек-соперниц, трех деревенских дурочек (Алла Бузмакова, Марина Слепнева и Алена Лисица), звучит особенно мощно и убедительно. Эта троица – настоящее украшение спектакля, без нее он потерял бы половину зрелищности. Как, впрочем, и без Дмитрия Трофимова в образе то ли отца Верочки, то ли просто бродячего шарманщика и, конечно, Степана Федоренко, на долю которого выпала особая роль, требующая немалой выносливости: чтобы провести весь спектакль в медвежьей шкуре, нужна хорошая физическая подготовка.

Надо сказать, в спектакле у Зайкаускаса присутствует весь набор штампов, с которыми принято ассоциировать Россию: баня, водка, гармонь и медведь. Банные шайки изображают реку, а потом из них заливают горе водкой покинутая Верочка и сочувствующие ей персонажи. Есть на сцене и гармонь, вернее, небольшой ансамбль из аккордеона, кларнета, виолончели и скрипки. Музыканты – не просто звуковое оформление, они – неотъемлемая часть действия, их музыка передает настроение героев, комментирует их слова и поступки, сопровождает песни и пляски. В самом начале их игра под сурдинку звучит как увертюра к опере. В зале не погашен свет, зрители еще не поняли, что спектакль-то уже начался, и озабоченно принюхиваются, потому что со сцены явственно тянет натуральным березовым дымом.

Горький считал, что Чехов лучше всех русских писателей понимал трагизм мелочей жизни. Предлагая актерам играть текст Чехова (о том, что играется именно текст, персонаж Дмитрия Трофимова сообщает залу перед началом действия), режиссер наполняет спектакль говорящими мелочами, но не выпячивает трагизм, а обращает их к зрителю комической стороной. Пустая рамка для семейного портрета становится и ярмом, из которого тщетно пытается вырваться Иван Алексеевич (Евгений Стрельцов), и качелями, сидя на которых герои выясняют отношения, и вратами времени, сквозь которые по очереди пролезают персонажи с зажженными свечками, символизируя уходящую понапрасну жизнь, и гробиком, в котором хоронят несбывшиеся надежды. Отлично работает и странное сооружение из трех лестниц с развешанными на них кастрюлями, сковородками, ложками-поварешками и накрытое фатой – это сундук с приданым, которое может и не пригодиться. Это, пожалуй, к вопросу о сценографии.

Что касается актерской игры, то психологические моменты актерам пока удаются лучше игровых – над танцевальными па и акробатическими номерами хореографу Марине Мичуриной еще предстоит поработать, поскольку точность и слаженность движений в этом спектакле не менее важны, чем смысловая наполненность произносимых фраз.

Образ Ивана Алексеевича в исполнении Евгения Стрельцова, на мой взгляд, несколько рыхловат и расплывчат. Так до конца и не понятно, почему он отказал Верочке, даже после финального монолога. Хотя, возможно, именно в этом и состоял замысел режиссера, чтобы запутать зрителей-мужчин, а женщины обо всем догадались.

Ксения Еремеева в роли Верочки в начале спектакля – олицетворение робости и скромности, по ходу действия, словно маховик, набирает обороты, превращаясь в фурию, демонстрируя мощную энергию и бешеный темперамент. Сцена самоутешения с зеркалами – заклятыми друзьями женщин: «Все хорошо, все от Бога!» и Великий Женский Плач: «Ну почему я некрасивая!» - это действительно впечатляет, даже больше, чем перерастающий в сирену вопль: «Ну не могу я так больше!».

Кроме вольных режиссерских импровизаций на тему чеховского рассказа в спектакле есть еще и цитаты из заигранных пьес: с неба падает подстреленная шарманщиком чайка, а Верочка на мгновенье превращается в Нину Заречную, Иван Алексеевич, напевающий «Тара-тара-бумбия, сижу на тумбе я....» – в доктора Чебутыкина из «Трех сестер». А когда Верочка лупит непонятливого статистика кулачком, яростно излагая свою мечту уехать из этого медвежьего угла сейчас и навсегда, то в нее словно вселяется дух всех троих сестер.

Вообще, я давно хотел разобраться в том, что такое чеховский юмор – рассуждения литературоведов как-то не убеждали. Посмотрев премьеру в Русском театре, мне кажется, я это понял.

Фото автора

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.