Делать что-то неправильное... По убеждению/Вячеслав Зайчиков

Выпуск № 6-126/2010, Лица

Делать что-то неправильное... По убеждению/Вячеслав Зайчиков

Вячеслав ЗАЙЧИКОВ родился в Кургане, закончил Челябинское художественное училище по специальности художник-оформитель, преподавал в нем, работал в художественных мастерских, работал как книжный график, занимался графическим дизайном, дизайном интерьеров. Как сценограф и художник по костюмам оформил более 90 спектаклей в театрах разных городов. Среди них спектакли по пьесам русских и зарубежных классиков (А.П.Чехов, А.Н.Островский, А.С.Пушкин, Шекспир, Ионеско, Уайлдер), современных авторов (А.Вампилов, С.Злотников, Л.Петрушевская, В.Сигарев, М.Курочкин, Е.Ерпылева). С 1996 г. работает главным художником Городского драматического театра Нижневартовска. За это время подготовил около 10 персональных выставок, являлся участником зональных, окружных, российских, международных выставок. Публиковался в журналах «Сцена», «Театральная жизнь», «Театр», «Петербургский театральный журнал». Награжден знаком Министерства культуры и массовых коммуникаций РФ «За высокие достижения». Четырежды лауреат премии «Событие» правительства Ханты-Мансийского автономного округа – Югры, лауреат и дипломант российских и международных театральных фестивалей и выставок. В выставочном зале СТД РФ прошла персональная выставка художника «На солнечной стороне».

 

– Вячеслав Николаевич, почему выставка носила такое название?

– Все дело в том, что почти 15 лет я живу и работаю в северном городе, где привыкли бережно относиться к солнцу. Недавно вспомнил, что за свою жизнь, начиная с детства, я поменял около двадцати квартир и пять-шесть мастерских. Конечно же, случайность, но всегда они выходили на солнечную сторону. И сейчас в театре мастерская на третьем этаже, с большими окнами, тоже расположена на солнечной стороне. Вопреки художническим традициям, я никогда ничем не занавешиваю окна, желая получить рассеянное освещение (обычно окна в мастерских художников выходят на север). Можно просто перейти за другой стол или передвинуть мольберт. И потом, все представленные на выставке работы тоже выполнены в солнечные летние месяцы.

Во время отпуска удается «размять» хотя бы один спектакль. На протяжении многих лет день открытия сезона в нашем театре совпадает с открытием моей отчетной выставки. За лето успеваю сделать 50-60 живописных работ. И эта выставка не исключение. Перед тем как попасть в Москву, она работала в Нижневартовске и совсем недолго в Ханты-Мансийске. По отзывам моих друзей и просто зрителей, она не вызывает каких-то тяжелых переживаний. Может быть, отсюда и название. Ну а если пытаться философствовать, то жизнь на солнечной стороне требует от нас определенных усилий. Расхожее мнение о том, что места под солнцем всем хватит, мягко выражаясь, не совсем правильное.

– Техника выполнения работ не совсем традиционная, если вообще в наше время можно говорить о традициях. Как вы нашли свой метод работы?

- С акрилом я познакомился впервые в горбачевские времена. Мне попался альбом американского художника турецкого происхождения Догансая «Двери и окна». Все работы в этом альбоме были выполнены акрилом. Когда музыканты положительно характеризуют звучание какого-либо инструмента, они иногда говорят: «Мясо!».

Так вот в работах Догансая, в акриле чувствовалось это мясо. Мне нравится акрил, чем больше я им работаю, тем больше нравится. Я не могу подолгу сидеть за работой. Могу подолгу делать детали, но плоскость должна быть раскрыта быстро, что называется, закидана краской. Акрил это позволяет – сохнет буквально за кистью. Что может быть лучше для непоседливых и ленивых художников? Также использую акриловые контуры, гели, некоторые трюки, которые с большой натяжкой, но все же можно назвать авторской техникой. Как любой художник моего возраста, перепробовал разные художественные материалы. Писал маслом, темперой, гуашью, промышленными эмалями российского, голландского, китайского, немецкого, итальянского происхождения. Одним словом, всем, что может оставить отпечаток на плоскости. Проходя срочную службу в Венгрии, познакомился с продвинутыми по тем временам красителями «Дисперсит», «Стандолит», «Эмфикс»; проще назвать, чем не работал. Абсолютно неприхотлив в выборе материалов. Однажды не было английской красной – дописал этюд кетчупом. Кажется, Антон Павлович Чехов говорил: чем бесталаннее писатель, тем круче у него чернильницы и ручки. Конечно, необходимы минимальные условия для творчества. Чтобы было, где, когда и как, чтобы под локоть не толкали…Сейчас, к счастью, есть замечательная мастерская и отдельный кабинет главного художника – в общем, стыдно лениться. Бывали, конечно, времена, приходилось работать на кухне в однокомнатной квартире, в сырых подвалах, в мастерских без отопления и т.д. Такой путь прошли тысячи художников.

Как поет Юрий Шевчук: «Мы тянули души к богу, жалко выжили не все…». Многие, очень многие, к сожалению, и сейчас так живут.

– Вы привезли в Москву не только живопись, но и эскизы костюмов и декораций. Почему работы именно к спектаклям «Мера за меру» Шекспира и «До последнего мужчины» Ерпылевой были вами выбраны?

– Тот и другой спектакли идут в нашем театре второй сезон. Русская притча – так определяет жанр своей пьесы Елена Ерпылева. Катится из Казахстана на Алтай поезд местного значения. В общем вагоне двое мужчин и проводница. Разговоры под водку, ночные видения и т.д. Остальные ирреальные персонажи пьесы возникают в воспаленном сознании одного из пассажиров – Гришуни. То ли они появляются в вагоне, то ли Гришуня перемещается вслед за ними в глухую алтайскую деревеньку с ее окрестностями и многочисленными жителями. Там он встречается с двумя бывшими женами, сельскими жителями, библиотекаршей, которые тянут каждый свою историю. Действие пьесы динамично перемещается то в прошлое, то в будущее, то в настоящее. Драматург удивительным образом через диалоги главных героев рассказывает о сложных вещах достаточно просто, а о простых – чрезвычайно сложно, отсюда возникает некий трагикомический эффект. И над всем этим витает дикий языческий дух. Чего стоит Дива, приходящая к Гришуне в пьяных снах! Что это – рюмка водки в женском обличии? Или воплощенное женское коварство и милосердие одновременно?

Как-то потихоньку пришло решение разделить визуально героев пьесы на две группы: пассажиров поезда и тех, кого рисует раненное алкоголем сознание Гришуни. Так отрисовались жители деревни Завьялово. Хотелось видеть этих людей, сплющенных тяжелым сибирским небом. На эскизах они получились, мягко выражаясь, деформированными. Тонкие женские ножки сочетались с основательными торсами. У библиотекарши появились набитые синтипоновые ситцевые груди, поверх платья, свисающие ниже пояса. В каждом костюме – своя червоточина. Ткани серые, серо-голубые хлопчатобумажные и лен, линялые, впоследствии крашеные в легких растворах черного. Дива – воплощение Гришуниной любви и ненависти. Дива – самовар с водкой – наливающая Гришуне по полной. Дива – жар-птица с хвостом из семидесяти павлиньих перьев, который распускался и сворачивался, и т.д.

Мотивы поезда – это фура, представляющая из себя искаженный фрагмент грязного железнодорожного вагона: в 2,5 раза увеличенная точная копия засаленного вагонного окна, полки снаружи и внутри вагонного отсека. Титан, печь, горнило – это территория проводницы – бой-бабы. В этой печи исчезали фрагменты разрушенных деревенских построек, Гришунины малолетние детки – поленья, книги библиотекарши, портрет ее мужа, Гришунина сумка, жалкое его бельишко и многое другое. Этот фрагмент вагона легко перемещался по планшету сцены или вовсе исчезал из поля зрения. Очень важно было найти решение, как выглядит провинциальная Россия, точнее Сибирь, из вагона несущегося поезда. Как выглядели полустанки, станции, близлежащие к железной дороге, замученные деревеньки, загаженные железнодорожные откосы. Так сочинились, придумались сортиры-домики – сельские строения, из которых собирались впоследствии деревенька, товарный вагон, мотивы бесконечных заборов, интерьер народного суда, домовина-гроб, куда вслед за Дивой восходит в финале Гришуня. Каждый отдельный домик выполнен из каркаса обшитого доской от овощных ящиков и покрашен в коричнево-ржавый цвет, цвет бакилитового лака, чем красят десятки тысяч железнодорожных строений и товарные вагоны. Каждый дом имел по две двери: по одной на крыше и по две створчатых дверцы по бокам. К основанию каждого домика крепились фурки-колеса, что позволяло набирать необходимое количество картинок.

Либо двигался поезд, домики стояли, либо поезд стоял, передвигались постройки за окном поезда. Так возникала иллюзия движения. В финале спектакля должен был пройти картофельный дождь, для этого мы использовали несколько мешков настоящего картофеля. Этот дождь в упрощенном виде завершает каждый спектакль по этой замечательной, честной и очень русской пьесе.

– Вячеслав Николаевич, что для вас важнее: живопись или сценография?

– Живопись, графика, коллаж, фотография и т.д. – это возможность быть свободным. В театре художник фигура соподчиненная. Часто драматургия, литературный материал могут быть глубоко не симпатичны, но работа есть работа, нужно ее выполнять, делать. Как-то втягиваться, взращивать в себе влюбленность в пьесу, в драматургию, в режиссерское решение, в общем, стараться делать все по-честному. Это как настоящий врач – он одинаково внимателен и усерден, исцеляя и бомжей, и депутатов. И то, что висело на стенах в СТД (помимо эскизов сценографии и костюмов) и есть та самая свобода. Я могу пойти в магазин, накупить кистей и красок практически в любом городе России и делать абсолютно все, что мне пожелается. И как пожелается. Наверное, это и есть творчество, которое не нуждается ни в оценке, ни в критике. Другое дело, когда работы выставляются на публичное обозрение, тогда с ними и со мной, и со зрителем выстраиваются какие-то иные отношения. Творчество в оценках не нуждается. Искусство не может быть без оценок. Из работ, которые я привез в Москву, нет ни одной, которой я не хотел бы написать. И те герои, которые живут в этих работах, мне глубоко симпатичные люди. Даже самые непривлекательные. Я пытаюсь, а у меня получается или не получается, рассказывать о том, что я знаю, чувствую, словом, о себе. Как говорил Флобер: «Госпожа Бовари – это я!».

В смысле меры и вкуса каждый художник должен следовать словам бесхитростной песенки: «Следи за собой, будь осторожен». Внутри каждого из нас живет цензор, но вот беда, он очень часто быстро и безропотно находит общий язык с автором. Молча, потупив глазки, согласно кивает головой там, где должен протестовать – это форма творческой коррупции. Поэтому жизненно необходимы встречи со зрителями, т.е. выставки, необходимо внимательно прислушиваться к мнению коллег, особенно к мнению тех, чье творческое мировоззрение отлично от вашего. В момент, когда выстраивалась экспозиция, очень своевременным было участие Инны Мирзоян, именно с ее подачи и при взаимном согласии как раз по цензурным соображениям были изъяты три работы. Первая – «Депутатша и стилисты» – по политическим соображениям, и это справедливо, поскольку в СТД захаживают люди, от которых зависит будущее и благополучие не только страны, но и российского театра.

Вторая работа из серии «Русские вопросы «Кто виноват?». В ней как раз нет никакой политики, была нами отвергнута по этическим соображениям.

И третья работа «Поцелуй» не попала на выставку по причине дикого цвета. Кстати, меня последнее время чрезвычайно занимают проблемы колористической дисгармонии. В наше время, когда художник просто тройным кольцом окружен дизайном, литературой, сайтами, иной информацией, где подробно, как для домохозяек, разжевывается, как правильно выстраивать и цветовую политику, когда на выставках километрами висят безупречно живописные работы, меня просто подмывает делать что-то неправильное. Не из чувства протеста, а по убеждению. Кстати, у меня есть несколько работ, которые я никогда не выставляю, только показываю близким людям. Если касаться вопросов этики, нельзя выставлять то, чего нельзя показывать детям. Такие работы у меня есть. Не знаю, наверное, у каждого художника случаются картинки, происхождение которых он объяснить не может. Хорошо это или плохо? Сложно дать однозначный ответ. Но хулиганить надо!

Хочется выразить сердечную благодарность всем знакомым и незнакомым людям, которые написали мне свои впечатления о моей выставке на электронную почту, таких писем было много, и с предложениями сотрудничать, и что-то прикупить – всем спасибо!

Кстати, отзывы не всегда носили комплиментарный характер. В одном из них говорилось о мере и вкусе. Хочу признаться, всегда опасался людей с безупречным вкусом. Мне они представляются скучными. Далее развивать вкус они не могут – он безупречен, а возвращаться в безвкусицу как-то не к лицу. Мне думается, нужно туда захаживать, сбросив с себя путы «приличий» и обязательств. Именно там зарождались художественные народные ремесла, лубок, примитив, там живое слово, цвет, звук, соленый юмор. Оттуда лучшие образцы рок-культуры, протестные культурные движения и многое о том, что сегодня считается классикой в изобразительном искусстве.

Москву и Нижневартовск разделяют громадные географические расстояния. Конечно же, приезд выставки был бы невозможен без участия дирекции театра. Тех, кто помогал оформлять выставку, кто искал финансовые средства. Особая благодарность ООО Торговому Дому «Промэлектроснабжение», без них московские зрители ничего не увидели бы. Отдельное спасибо кабинету сценографии СТД и лично Инне Мирзоян, редакции журнала «Сцена» – без их доброго участия и совета я, наверняка, не отважился бы выбраться в Москву.

 

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.