Якутск

Выпуск № 7-127/2010, В России

Свой премьерный спектакль «Это я, Эдит Пиаф» по пьесе Нины Мазур Государственный театр юного зрителя Республики Саха (Якутия) вместо традиционного обозначения жанра снабдил подзаголовком «Гимн любви – спектакль-откровение». И этим зазывным слоганом, пожалуй, не обманул зрителя. С двумя маленькими уточнениями: эпиталама была пропета любви не слишком-то счастливой, а откровение стало исповедью актрисы и женщины.

Известный театральный критик и драматург Нина Мазур давно живет в Германии, но не теряет связи с российскими театрами, даже такими далекими, как Якутский ТЮЗ. Во время прошлогоднего визита в Якутск по приглашению художественного руководителя театра Алексея Павлова она подарила коллективу сборник своих монопьес, одна из которых и стала толчком для сценического эксперимента.

Авторский текст, построенный как автобиографический монолог знаменитой французской певицы – откровенный и проникновенный рассказ о собственной жизни, который обрывает смерть, режиссер-постановщик Александр Титигиров попытался максимально насытить средствами пантомимы, а их выразительность именно в бессловесности. Решение довольно смелое, поскольку требует от исполнительницы главной роли филигранной пластики и богатой мимики, чтобы слово и жест дополняли друг друга, а не вступали в противоречие. На мой взгляд, задуманное удалось ровно наполовину, однако если сложить обе версии – русскую и якутскую, получатся искомые сто процентов.

Спектакль играется попеременно то на русском, то на якутском языке, соответственно и актрис на роль Эдит Пиаф две – Изабелла Егорова и Айталина Ильина, обе молодые, с яркой индивидуальностью и хорошими внешними данными. Для роли французского «воробышка» они, пожалуй, даже слишком эффектны. В одних и тех же заданных режиссером рамках у каждой свой образ певицы – Пиаф И.Егоровой ближе к легенде, созданной слухами и СМИ, у А.Ильиной она более человечная, такая, какой, вероятно, и была в жизни. Отсюда и результат – первая особенно хороша в трагических сценах, вторая лучше смотрится в лирических. В игре И.Егоровой пластика довлеет над текстом, который часто тонет в излишнем надрыве, жесты и мимика А.Ильиной мягче, скупее, и монолог звучит более проникновенно.

На самом деле обе актрисы заняты в каждом спектакле, только одна из них – бессловесная и бесстрастная тень в белом свадебном платье - появляется перед финалом, словно запоздавший ангел-хранитель или светлый идеал, которым Эдит Пиаф никогда не была. Задумка хорошая, но не до конца реализованная, поскольку кроме цветового контраста (для исполнительницы главной роли художник Прасковья Павлова выбрала черное платье с кровавым подбоем и широкими распахивающимися рукавами) должно быть какое-то драматургическое противопоставление, а оно-то в виду кратковременности и невнятности пребывания «белой Пиаф» на сцене как раз и отсутствует.

Возможно, потому что это живое отражение теряется среди многочисленных зеркальных отражений. Зеркала – основной элемент сценографического решения спектакля: трюмо в гримерной, зеркальные стекла витрин и волшебное зеркало времени, отражающее образы прошлого, ушедшие навсегда. Трюк со скрипкой – настоящий цирковой иллюзион.

Кроме зеркал в спектакле есть и другие спецэффекты: роскошный рождественский снег, падающий на героиню, только что потерявшую ребенка, настоящий проливной дождь, от которого ее защищает зонтом любимый мужчина, - все это очень красиво и здорово, нравится зрителям, но мало что прибавляет к драматургии. Простой шерстяной платок – символ бедности и сиротства, превращающийся в ребенка, чья душа отлетает в хмурые и стылые небеса, работает куда сильнее. А дождик и зонтики – это не Пиаф, а Мишель Легран.

Символы в спектакле разбросаны тут и там, не слишком сложные, они легко читаются зрителем. Рассказ о детстве сопровождает появление классической театральной маски, которая становится одновременно и собеседником, и умершим отцом. Скомканная афиша с именем будущей звезды шансона – птенец, расправляющий крылья перед большим полетом. Горящие свечи в бронзовом канделябре, ненадолго согревшие руки и души певицы и боксера, – свет большой любви, гаснущий с гибелью Марселя. Тяжелый багровый занавес – символ славы и роскоши – оборачивается своей изнанкой, душит и давит певицу, погружающуюся в пучину безумия от морфия и алкоголя. Все это вместе в сочетании с удачным световым оформлением составляет сценографическую палитру спектакля.

Есть претензии к его музыкальному оформлению, вернее, не к самой музыке – песни Эдит Пиаф хорошо дополняют скрипка и фортепьяно, а к качеству фонограммы и, особенно, к чрезмерной громкости звука. Излишний звуковой форсаж сказался и на манере игры И.Егоровой – предельный градус страдания отличал все драматические моменты. Согласитесь, что смерть ребенка, гибель любимого и убийство продюсера Луи Лепле, пусть даже очень близкого друга, - все-таки несчастья, разные по силе переживания, но сыграны они были на одной запредельной ноте. Некоторые вещи можно было просто рассказывать, от этого исповедь не теряет своей действенной искренности.

Удачной находкой можно считать размещение зрителей за столиками, как в уличном парижском кафе. На каждом стоит свеча и лежит программка в форме грампластинки с портретом Эдит Пиаф, что еще до начала спектакля создает атмосферу доверительной близости.

«Эдит Пиаф» для Якутского ТЮЗа – первый моноспектакль. Эксперимент можно считать удачным, и если театр намерен и дальше работать в этом направлении, то в том же сборнике Нины Мазур есть еще одна интересная пьеса – «Леди Капулетти». Это тоже женская история и тоже исповедь, которая может стать удачным дополнением к «Пиаф», и тогда получится полноценный двухактный спектакль, объединенный одной темой.

Фото Надежды Филипповой

Фотогалерея