Нижегородский "Лир": грёза об ином

Выпуск № 1-131/2010, Проблема

В конце сезона, уже под самый занавес, Нижегородский  ТЮЗ успел показать вчера еще опального «Короля Лира» - программный спектакль главного режиссера театра Владимира Золотаря, вычеркнутый из репертуара и вновь возвращенный в афишу новым директором театра.

...Пройти босиком по этой сцене после всего, что произошло, - все равно что пройти по режущим осколкам разбитого вдребезги. Актеры и зрители стали другими, театральное царство разделено, а разделенные царства непрочны. Каждое слово, каждая реплика в возвращенном «Короле Лире» приобретает сегодня дополнительный объем и смысл.

Всякий раз, как смотрю «Лира» (а теперь особенно), боюсь за Леонида Яковлевича Ремнева. Он играет опального короля, что называется, на разрыв аорты. Боюсь - когда он, еще в силе, еще властный и надменный король, проходит внутреннюю ломку, пытаясь утишить свой монарший гнев и смягчить интонацию общения с дочерьми, стать человечнее. Когда, проклиная Гонерилью, в диссонанс произносимым словам, нежно касается ее щеки рукой. Когда пытается восстановить сердечный ритм, ударяя ребром ладони себя по груди, никак не желая смириться с тем, что и его, как простых смертных, догнала боль. Когда падает под тяжестью обрушившихся в бурю небес. Когда защищает своим телом зябнущего Шута. Когда, безумный, выходит босой в белой смертной рубашке и кладет голову в протянутые ладони Корделии - так и не повзрослевший, уставший, сломленный человек...

Есть роли на сцене и роли - в жизни. Лир теперь для меня прочно ассоциируется с жизненным выбором артиста Леонида Ремнева: я помню, как уговаривала его во время актерской голодовки прошлой осенью не рисковать здоровьем и съесть хоть что-нибудь, ведь не двадцать же лет, не мальчик. И как он улыбнулся и покачал головой: «Не-е-ет, я так не могу».

Когда год назад во время премьерного показа «Лира» после королевских слов: «Шут мой! Я схожу с ума!» - в раскрывшуюся трещину-бездну сами собой поползли стулья, кресла, этажерки и посыпались золотые яблоки из беспечного лировского сада, по зрительному залу пробежала судорожная волна. В задних рядах кто-то вскрикнул. Явленный воочию  образ рушащегося мира, этот нравственно-геологический оползень, внезапно оказался пугающе близко и ощущался почти физически - до покалывания в пальцах,  до спазма в горле. Мы сидели просто вдавленные в кресла. Поставив шекспировскую трагедию как историю подмен, ведущих к полному уничтожению мира, Владимир Золотарь как будто предвосхитил драматичные события, случившиеся через несколько месяцев в нижегородском театральном королевстве и спровоцировавшие раскол театра. Но кто бы подумал тогда, год назад, что шекспировское заклинание: «Какой тоской душа ни сражена, быть стойким заставляют времена» - станет лейтмотивом последующих событий и потребует стойкости уже не только на сцене!

Летние люди

Лир в спектакле Владимира Золотаря появляется без короны, в более чем легкомысленном наряде буржуа на отдыхе. В первые минуты кажется, что на сцене - мешанина предметов и костюмов, которые невозможно отнести ни к какой исторической эпохе, а король за плетеной пляжной раздевалкой-ширмой начинает принимать душ, как какой-нибудь олигарх у себя на даче. Зритель-традиционалист тут просто обязан впасть в легкий ступор - он привык к определенности, он даже знает, что должно быть «единство решения»: или королевская мантия и замок, или, уж если режиссер хочет «осовременить» классику, то сегодняшние костюмы и мобилы в руках. Главный режиссер Нижегородского ТЮЗа и постановщик «Короля Лира» Владимир Золотарь, конечно, тоже это знает и...одевает героев в костюмы чеховской поры. Кажется, что он заранее отмахивается от упреков педантов. Более того: кажется, что он стоит, посмеиваясь, в кулисе: вот вам ваш плетеный ротанговый рай. Обличительности тут нет никакой - просто режиссер играет с растиражированными (а может, оттого и растиражированы, что глубоко укоренены?) образами безмятежности и счастья: лето, веранда, яблоки, этажерка с забытым плюшевым мишкой, кресло-качалка, солнечные пятна на деревянном полу, чай в фарфоровой чашке. «Немного красного вина, немного солнечного мая» - вот оно, наше, мерцающее, умиротворяющее. Чуть более населенный вариант - апартаменты, бассейн, секьюрити, мажордом с бокалом вовремя поднесенного шампанского. Летний русский рай на Багамах или Лазурном берегу. Вне времени - сквозь время. И потому дочери Лира - в длинных светлых платьях с воланами, воздушные «чеховские» три сестры, а придворные... Ну, придворные такими и должны быть - незаметными, в каких-то серо-зеленых невнятных сюртуках и френчах всех времен и народов: масса без лиц, свита, не затмевающая своего босса.

А Лир - воплощение праздности, которую может себе позволить человек, многого достигший: светлый - дачный - костюм, подогнутые штанины кремовых брюк, соломенная шляпа, легкомысленная веточка в зубах. Государь на отдыхе, и ничто человеческое ему не чуждо. Более того: властный и самонадеянный Лир, каким его показывают нам режиссер Владимир Золотарь и актер Леонид Ремнев, настолько уверен в себе и созданном им самим миропорядке, что пресловутая раздача имения для него - не более, чем условность. Этот Лир полон сил, любит роскошь, жизнь, любит игру. Его фразочка: «Ярмо забот мы с дряхлых плеч хотим переложить на плечи молодые» звучит бесподобно иронично. Какие уж тут «дряхлые плечи»? Каприз! Его дочки, его великолепные девочки, созданные им самим, - часть его самого, его крепкой плоти, его империи, в которой все пригнано, отлажено, все работает как часы. И всё произносит нужные слова.

Корделия (в премьерном спектакле ее играла Елена Киркова, потом - Ольга Солдатова), с ее неуместной откровенностью о том, что любит она отца ровно столько, сколько и положено, не больше и не меньше, - просто упрямая и самонадеянная девчонка, избалованная королем-отцом. Обе актрисы такой свою героиню и показывают: хорошая девочка, но девочку «занесло» в этой комфортной расслабленной дачной игре, где все «свои» и где имение раздается в виде кусочков именинного торта со свечками. Девочку «занесло», но с этого момента начнется перерождение этого теплого обустроенного - летнего - мира. Начнутся и будут нарастать диссонансы.

Диссонансы

Диссонанс - основополагающий принцип лировской истории в транскрипции Владимира Золотаря. Не так уж не права была коллега, обозначившая именно диссонанс как главную проблему спектакля. Только диссонанс не проблема (недостаток) художественной формы, а проблема, вокруг которой эта форма строится, закручиваясь в тугую спираль: проблема отсутствия согласия, гармонии, проблема подмен и нарастающего всеобщего хаоса. Для Золотаря (и актеры, похоже, разделяют эту убежденность режиссера) проблема Лира - музыкальная (кто-то из великих говорил, что всякая болезнь - проблема прежде всего музыкальная). Недаром через весь спектакль проходит лейтмотивом детская песенка. Она звучит как полувздох, полусмех, как обрывок колыбельной. Позванивает легким колокольцем, просачивается из какого-то другого измерения, заставляя вспомнить что-то несбывшееся и ранящее, - неслучившаяся мелодия, иная какая-то жизнь. Молодой перспективный композитор Ольга Шайдуллина, во время работы над спектаклем бывшая руководителем музыкальной части театра, очень точно вплетает этот звук иномирья в музыкальную партитуру спектакля: он появляется всякий раз, когда Лир пытается вникнуть, понять происходящее - преодолеть себя и посеянный им разлад. Появляется и - исчезает: отзвук утраченной гармонии.

Композитор (и это представляется тоже принципиальным) - тут же, на сцене, где в течение всего действия играет живой оркестр («Солисты Нижнего Новгорода»). Героям порой нужно физически преодолеть поток музыки, чтобы пройти к своей цели или к тому, что им представляется целью. Возможно, музыкальный раствор спектакля и перенасыщен, я бы предпочла более экономное использование оркестра. Но абсолютный круг, который выстраивают в спектакле музыканты, - необходимость и данность режиссерской вселенной. И этот круг то смыкается, то оказывается разорванным, он пульсирует как ядро еще не рожденного мира. Художник-постановщик Олег Головко, подаривший этому «Лиру» ажурную хрупкость декораций первого плана и зловещий кожистый «мешок» за границами обжитого мира, художник по костюмам Светлана Матвеева, хореограф Ирина Ткаченко и художник по свету Евгений Ганзбург, отточившие жесты персонажей до символа, предстают как команда единомышленников, которая, следуя замыслу режиссера и композитора и пластически претворяя его, создают на сцене пульсирующую, сложно структурированную вселенную.

Театр мысли

Пожалуй, со времен «Фальшивой монеты», поставленной в Нижегородском академическом театре драмы петербургским режиссером  Ростиславом Горяевым (это была его последняя работа), Нижний Новгород не видел спектакля, который бы так втягивал в себя, заставляя напряженно думать, анализировать, искать ответы. В «Лире» нет проходных персонажей, характеры - выстроены, даже мимолетные появления карьеристов-придворных - запоминаются. Как запоминается липкий холуй Гонерильи Освальд - Александр Барковский. Как метеором проносится в этой истории победительный, начисто лишенный совести и сострадания Герцог Корнуэльский - Дмитрий Соколов. Как на наших глазах претерпевает изменения сначала слабый, рефлексирующий и пьющий, а потом, уже на краю полного обвала, собравший всю волю в кулак и проявивший государственное мышление герцог Албанский - Игорь Авров.

Отдельное исследование можно было бы написать о беззащитной детскости во взрослых персонажах этого «Лира»: Эдгар (Алексей Манцыгин), Шут (Олег Шапков), Корделия, сам Лир - после бури...

И отдельная история - Эдмонд, автор и пружина дворцовых интриг. Евгений Козлов, будь он одет в средневековые одежды, вполне мог бы сойти за исторический северный типаж: худощавый блондин с прозрачными глазами, сжатым ртом и общим непроницаемым выражением лица. Актер может быть разным - его трогательно-беззащитный Билли в спектакле «Калека с острова Инишмаан» завоевал сердца нижегородцев. Тем удивительнее встреча с молодым артистом в «Лире». Эдмонд в спектакле Владимира Золотаря лишен не только наследства - он лишен индивидуальности и масштаба: мышиных тонов костюм-тройка, ровный бесцветный голос, незапоминающаяся внешность среднестатистического клерка. Он скорее банален, пошл, чем зловещ. В офисе такого не заметишь, до поры до времени. Но сжигающие этого клерка честолюбивые страсти страшней и разрушительней, чем страсти его романтических предшественников. И в этом тоже золотаревский спектакль необычайно современен: он показывает обмельчание, обыденность зла.

Всеобщая инфицированность злом становится очевидной во втором акте, когда все милое, летнее - внешнее! - оказывается смытым, унесенным в черный провал - трещину, отделяющую мир зрителей от шекспировского космоса на сцене. Никто больше не притворяется человеком - у дочерей Лира, их мужей и их придворных на функционально военной кожаной одежде четко обозначились ороговевшие продольные борозды, как на панцире пресмыкающихся, а развевающиеся полы слишком напоминают кожистые крылья. Но героям, а особенно героиням, комфортно в этом, так кардинально изменившемся, мире: вынужденное смиренное бездействие сменяется решительностью и властной энергией. И если старшая из дочерей, Гонерилья (Ирина Страхова), еще продолжает околдовывать отца мягкими интонациями, то более молодая и бесстрашная Регана (Наталья Макарова) не считает нужным соблюдать протокол. Возможно, это даже она, Регана, а не ее блистательный супруг, планирует и осуществляет военную операцию против короля. Во всяком случае она здесь, в военном лагере, рядом с мужчинами. Она не гнушается лично участвовать в ослеплении Глостера (Владимир Берегов). А когда ее герцог погибнет от руки возмущенного его злодеяниями придворного, эта гибкая и сильная ящерица-валькирия просто вскинет бездыханное тело на плечо, чтобы унести с поля боя. Не проронив слезы, не вскрикнув. Ни на минуту не остановившись в своем стремительном походе против отца.

Возможно, такой «Лир» - это «кино не для всех». Он требует интеллектуального напряжения, расшифровки. Но и эмоциональное переживание спектакля связано с движением режиссерской мысли. А она движется во вполне отчетливом направлении. И, безусловно, эмоционально заряжена: пространство просто искрит.

Большинство версий «Короля Лира» заканчиваются там, где смыкаются смысловые своды шекспировского тяжелого финала: горы трупов, душа сражена тоской, стойкость оставшихся в живых некому оценить - все окружение выбито. Но спектакль ХХI века живет в более сложных построениях. Владимир Золотарь выводит действие за пределы собственно шекспировского текста - в финале у левой кулисы складывается некая «потусторонняя» группа: облаченный в белую смертную рубаху, баюкающий на руках куклу безумный старик, молчаливые молодые женщины, омывающие ноги старику. Не думаю, что это, как написал кто-то из коллег, посмертное братание враждующих или «перерождение» дочерей Лира в ангелов. Просто режиссеру-мыслителю дано увидеть шекспировских героев по ту сторону их земного круга. Там, вне времени и пространства, где жизнь вечная, где нечего делить и ничто земное (власть, деньги, расстояния, царства) не разделяет, там они - счастливы и едины. Там они - как и все мы - замысел Божий о человеке. Замысел, не отягченный преступлениями, отступничеством, враждой: светоносные души. Смеющийся Лир, его золотые дочери, убитый Эдмонд - все осыпаны нездешним золотым светом. Это одна из самых пронзительных сцен спектакля. Как, впрочем, и предваряющая ее короткая мизансцена: Эдгар, обнимающий убитого им в поединке подлеца Эдмонда и еще здесь, на этой Земле, прощающий ему слабости и грехи и занесенный на брата меч.

Объятие врагов становится пластическим рефреном спектакля. Если бы театральные работы оценивало экуменическое жюри, какое бывает на международных кинофестивалях, приз его однозначно достался бы нижегородскому «Лиру». Зал аплодирует этому «Лиру» стоя. Рядом со мной зрительница всхлипывает. И сказать, что «в спектакле ощутим дефицит пищи для сердца при избытке пищи для ума» (как написала обозреватель газеты «Нижегородская правда» Ирина Мухина) - значит взять на себя слишком большую ответственность. Причем ответственность за всех нас, кто думает и чувствует иначе.

И тут пора сделать отступление и вернуться к тому, что произошло в Нижнем Новгороде прошлой осенью и что самым тесным образом связано с судьбой этого и многих других спектаклей «нового» Нижегородского ТЮЗа.

Контракт для Корделии

Сама идея существования в Нижнем Новгороде современного детско-юношеского театра, умеющего работать с разной аудиторией, создающего вокруг себя напряженное интеллектуальное дискуссионное поле, прошлой осенью была поставлена под угрозу. Нижегородские чиновники из областного министерства культуры в лучших традициях советских времен решили, что у ТЮЗа репертуарная линия неправильная. Три года, за которые Нижегородский ТЮЗ превратился из полусонного театра культпоходов-обязаловок в место притяжения для думающей молодежи и разновозрастной детворы, были публично дискредитированы и названы «развалом театра». Не важно, что именно благодаря участию ТЮЗа в престижных российских и международных фестивалях и резонансу, вызванному нижегородскими спектаклями, город начал свое возвращение на театральную карту России. Более того - город, в котором уже 19 лет не проводился ни один театральный фестиваль (за исключением «Веселой Козы», имеющей отношение скорее к жанру релакса), принял у себя экспериментальную «Новую драму» и престижнейший «Реальный театр». Стала возрождаться традиция встреч с молодыми зрителями и обсуждений спектаклей, а международные творческие связи Вячеслава Кокорина и Владимира Золотаря привели в Нижний концептуальных драматургов из разных стран Европы и молодую режиссуру. Молодые зрители на форумах и в отзывах писали слова благодарности за то, что театр решился поднимать волнующие их современные проблемы.

(Напомним: В.Золотаря пригласил на должность главрежа худрук В.Кокорин при поддержке бывшего министра нижегородской культуры Сергея Щербакова. Ушел Щербаков - ушли Кокорина, продолжилось при Золотаре.)

Но все это в глазах чиновников от культуры оказалось неважным. И даже вредным. Для «исправления» сверху назначили художественного руководителя, призвав на эту должность уже дважды увольнявшегося из театра Виктора Симакина и не обсудив «реформу» ни с творческим коллективом, ни с работающим главным режиссером (и фактическим худруком) Владимиром Золотарем. Большая часть труппы (45 человек) сочла такое кадровое решение необоснованным, а «третье пришествие» в театр В.А.Симакина - откатом в бесславное прошлое. Уже тогда, на первом этапе борьбы за театр, проявила себя тактика подмен: назначение подавалось под лозунгом «Вернем театр детям», а на роль спасителя призывался человек, поставивший три хороших взрослых спектакля и ни одного значительного детского, а в последние свои годы работы в театре испытывавший явный творческий кризис.

Не достучавшись до властей, которым они хотели обосновать свою позицию, актеры объявили голодовку и держали ее семь дней. Меньшая часть (13 человек) встала на сторону Симакина. Острую фазу конфликта удалось снять только благодаря вмешательству специально созданной комиссии СТД РФ. Договориться удалось о небывалом - о существовании на одной площадке двух автономных актерских трупп. Не прописав при этом, как будут делиться постановочные средства, репетиционные помещения, работа цехов. А также функции двух «главных». Предполагалось, и члены комиссии СТД настаивали на этом, что непривычную ситуацию можно будет ввести в правовые рамки, перезаключив коллективный договор, в котором будут прописаны все тонкости трудовых отношений в создавшихся новых условиях. Но, как вскоре выяснилось, рекомендации комиссии в Нижнем никто выполнять не собирался. Против труппы Золотаря была объявлена настоящая война, что вскоре вынужден был признать председатель творческого Союза Александр Калягин в своем Открытом письме на имя губернатора Нижегородской области Валерия Шанцева.

Война велась жестоко и по всем правилам - с позиционными боями, использованием финансовых и юридических рычагов, информационной блокады, дезинформации и откровенной лжи. Активно тиражировалась, к примеру, информация о том, что в репертуаре детско-юношеского театра нет ни одного детского спектакля. На самом деле в афише ТЮЗа 11 детских и 7 взрослых спектаклей, рассчитанных на разную возрастную аудиторию и показы как на большой, так и на малой сцене. Но именно с приходом новой дирекции оказались сняты с репертуара лучшие, программные для театра детские постановки - отмеченные на фестивалях, интерактивные «Слон Хортон», «Поход в Угри-Ла-Брек» (назван в числе лучших детских спектаклей России), «Как пройти в Вифлеем», камерные, пронизанные настоящим театральным волшебством «Ночные пляски», поставленные молодым режиссером Полиной Стружковой по мотивам русских народных сказок. Не лучшая судьба ожидала, как оказалось, и «Короля Лира». Сначала дирекция сообщила режиссеру, что у нескольких его артистов закончился срочный контракт и дирекция продлевать его не станет. Потом спектакль просто отменили. Казалось, сегодня такого уже не бывает!

Комментарии Владимира Золотаря, впрочем, касались не столько конкретных трудностей (конкретные трудности он пытался преодолеть в общении с директором театра Максимом Крохиным, областным министерством культуры, трудовой инспекцией, юристами, составляя служебные записки и запросы). Но нижегородская ситуация, это было ясно, обнажила ряд общих проблем и несовершенств в управлении российским театром:

«Это удивительный прецедент, - говорит Владимир Золотарь. - Середина сезона, у актрисы истек срочный договор, но договор с ней не продлевается, а мне, главному режиссеру, дирекция предлагает срочно ввести «кого-нибудь» на роли этой актрисы. Тут, во-первых, базовый, юридический, разговор - о легитимности срочного договора для репертуарного театра в принципе. Ту же Олю Солдатову, играющую Корделию, мы приглашали в театр, вырвав ее, иногороднюю, с ребенком из Германии, не для того чтобы она поработала год и ушла из труппы. Так получилось, что она пришла в театр в середине сезона, типовой контракт с ней подписали на год. Но сам характер ее работы в театре - бессрочен: спектакли с ее участием не списываются, не снимаются из репертуара. Многие российские театры не могут себе позволить спектакли по пьесам Шекспира, потому что в труппе нет Гамлета, нет Офелии, Лира, Корделии. Ну просто нету! Представьте на минуту: у Гамлета истек срочный договор, директор предлагает режиссеру - за неделю найди другого исполнителя. Абсурд. А формально - дирекция действовала по закону. Но речь-то идет не о заводе или конторе. В театре есть незаменимые. Если в театре все заменимы - это плохой театр: в нем нет личностей».

Между тем, тогдашний тюзовский директор, бывший мелкий чиновник полпредства М.В.Крохин, бесконечно далекий от театра, но поставленный «на театр» также для усиления, на многочисленных пресс-конференциях озвучивал методологию «чистки» ТЮЗа. Публично удивляясь тому, что «к скромному, маленькому госучреждению (театру) в последние полгода такое повышенное внимание», чиновник делился заветной мечтой: ввести такой порядок в театре, при котором все артисты - на срочном контракте и именно директор в разговоре с актерами определяет: «Знаешь, в следующем сезоне ты мне не нужен, а ты вот нужен, я хочу тебя взять» (цитата).

«Мне директора крупных московских театров, кому я рассказывал об этой нашей ситуации, говорили: такой удивительный директорский приказ о срочном вводе по причине истечения договора просто достоин быть повешенным в рамочку где-нибудь в музее театральных курьезов, если таковой имеется, - комментирует Владимир Золотарь. - Этого просто не может быть, говорят мне директора крупнейших театров. Нельзя увольнять артистов даже по истечении сроков срочного договора, не согласовав это с главным режиссером. Это не епархия директора. И если бы такими творческими вопросами, как уход одной актрисы и ввод в материал такой сложности, как «Лир», мог решать директор, то зачем вообще нужен был режиссер?»

В самом деле, зачем театру режиссер? Нижний Новгород, в начале 90-х прославившийся как столица экономических реформ, теперь наглядно продемонстрировал, как может реализовываться «на местах» новый закон об автономных организациях и программа «оптимизации расходов». Это именно из Нижнего Новгорода на всю страну прозвучали слова о том, что «пришел директор в театр и поставил спектакль». А тот же М.В.Крохин удачно пошутил, что «вот без актеров делать спектакль как-то у нас пока не очень получается». Потребовались неимоверные усилия СТД, лично Александра Калягина, выступления ряда видных театральных деятелей, чтобы вынудить областное руководство вникнуть наконец в ситуацию и оградить многострадальный ТЮЗ от «прогрессивного управленца».

Сегодня, казалось бы, все позади. В ТЮЗ пришел грамотный, знающий театр менеджер Александр Гарьянов. Но, во-первых, нет никакой гарантии, что на него не будет оказываться давление. Во-вторых, совершенно очевидно, что в Нижнем Новгороде была опробована некая управленческая модель, ничего общего не имеющая с традиционными для России представлениями о театре как о сложном организме, обладающем собственными задачами и социальной миссией. По сути и во время голодовки, и в последовавшие за ней полгода противостояния решался вопрос о том, каким быть театру в провинции: ярким, смелым и событийным или прилизанно-бессодержательным, простеньким, тихим - никаким. В одном из обращений к коллегам сотрудники театра писали: «Убеждены: ситуация с Нижегородским ТЮЗом вышла далеко за рамки проблем региона. Нижегородский прецедент может стать рабочей моделью для «секвестирования» театров и плавного их перевода в коммерческие прокатные площадки». Это не выглядит преувеличением. Недаром в адрес команды Золотаря постоянно звучали упреки в том, что труппа «ездит по фестивалям вместо того, чтобы работать и зарабатывать деньги в городе». И этому виду рейдерства оценка в регионе так и не была дана.

Театр и город

Есть и еще одна проблема - «растренированность» зрительского восприятия. Нет ничего удивительного в том, что именно «Король Лир», принципиальный для Владимира Золотаря и его команды, оказался в фокусе повышенного внимания и споров: те художественные приемы, которые принес на нижегородскую сцену Золотарь и его единомышленники, сильно отличаются от того, к чему привыкли в театральном Нижнем. Через подобное сопротивление прошел в начале своего сотрудничества с нижегородской «Комедiей» и Валерий Белякович, но там история была немного другая. Новый директор нижегородской «Комедiи» Дмитрий Коновалов волевым решением «внедрил» в нижегородский театральный пейзаж фигуру Валерия Беляковича. Город даже отметил спектакль «На дне» своей премией.

И все же, в недавнем интервью подводя итоги своему восьмилетнему «роману» с Нижним, Валерий Романович не без горечи заметил: «Нижний - третий город России по значимости, по промышленности, но не по театральной инфраструктуре. Я поставил здесь 9 спектаклей, могу делать какие-то выводы. Мне кажется, развлекаловка у вас востребована больше, чем серьез. Иначе из репертуара не исчезли бы спектакли «На дне» и «Самоубийца». «На дне», спектакля, за который мы получили премию Нижнего Новгорода, нет в репертуаре! Люди хотят отдохнуть и посмеяться, это понятно. Но у нас в театре (На Юго-Западе) такая политика: мы ставим «развлекалово», но тут же, например, «Царя Эдипа» Софокла».

Действительно, театральный Нижний представляет собой довольно проблемную среду. Завсегдатаи филармонических концертов, имеющие хороший культурный багаж, в нижегородские театры не ходят. Молодые интеллектуалы, студенты, пристально следящие за афишей киноцентра «Рекорд» с его концептуальными программами, посещающие выставки Центра современного искусства в Арсенале, тоже не считают театральное пространство города для себя привлекательным. Из разговоров с недавно ушедшим из жизни худруком театра «Комедiя» Семеном Эммануиловичем Лерманом знаю, что его мучила мысль о том, что в Нижнем недостаточно интеллектуальной элиты, которая бы ходила по несколько раз на «сложные» спектакли. Чтобы перемешать не соприкасающиеся слои, нужны вполне определенные усилия.

Но даже так называемая «театральная общественность» в Нижнем разучилась анализировать язык художественного произведения и считывать те знаки, которые в надежде быть услышанным посылает со сцены режиссер. Отзывы на спектакли того же Валерия Беляковича, на «Короля Лира» и «Собачье сердце» Владимира Золотаря, на некоторые гастрольные спектакли - не бытовые, отличающиеся внятным театральным языком и собственной образной системой, подчас демонстрируют удивительную эстетическую глухоту. Да, Белякович не стал подстраиваться под якобы провинциальный нижегородский менталитет и «упрощать» свои сценические партитуры. Проведя экспресс-тренинг для актеров, уже в первых своих спектаклях, «На дне» и «Самоубийце», он одел их не в правдоподобные одежды, а именно в «непонятные» сценические костюмы и заставил совершать «неправдоподобные» движения. Хорошо помню, как выслушивала бесконечные раздраженные вопросы: «Зачем на нем этот балахон?! Зачем он так топает? Что это все значит?». Но ведь, наверное, что-то значит, раз одел и заставил топать? А если не раздражаться, а просто немного подумать?

Но все повторяется. Про «голого Шарикова на сцене детского театра» уже просто стыдно читать и слушать. Когда в адрес Владимира Золотаря впервые прозвучали эти нелепые обвинения чуть ли не в растлении юных зрителей, никто из записных нижегородских интеллектуалов даже не попытался проанализировать режиссерский прием именно как прием и понять, почему режиссеру понадобился голый Шариков на медицинской каталке. «Простые» зрители оказались мудрее - ничего оскорбительного в обнаженной актерской натуре они не увидели, а сцену прочитали как явление в мир новорожденного человека. В Нижегородской академической драме сегодня недоумевают: почему отмеченный на фестивалях, получивший всевозможные награды и серьезную прессу спектакль «Дядя Ваня» (см. рубрику «Фестивали») не оценен в родном городе? Да все потому же - с непростыми спектаклями нужно работать. Но практика публичных обсуждений премьер утеряна, отдельные «всполохи» погоды не делают. Местное отделение СТД ситуацией не владеет и не руководит. Обмен театральными впечатлениями сегодня ушел в блогосферу, но там, как и редким обсуждениям «живьем», катастрофически не хватает эрудированных и умелых модераторов. Именно отсутствием дискуссионного поля вокруг «сложных» спектаклей, отсутствием системы грамотного менеджмента можно объяснить раннюю смерть многих интересных театральных работ в Нижнем. Это, действительно, расточительность - снимать с репертуара такие спектакли, как «Самоубийца», «Фальшивая монета», «Тень». Или «Дядя Ваня». Или «Король Лир».

Ответственность за то, что Нижний Новгород, когда-то бывший городом с богатой театральной культурой, перестал адекватно воспринимать художественный язык и форму театрального произведения, несут многие. Город давно уже не вносит в российский театральный процесс ничего нового. Ставят в Нижнем в основном приглашенные режиссеры. Приезжающая не первый год на областной фестиваль «Премьеры сезона» Татьяна Тихоновец в этом году повторила то же, что говорила и раньше: она не видит перемен, не видит энергии и желания что-то менять, решать проблемы, которые уже перешли в разряд вечных. Двадцать лет живет без главного режиссера академический театр драмы - при всей верности классической линии и удачах последних лет это обстоятельство сказывается на качестве репертуара и внутренней жизни театра. Театр «Комедiя», несколько лет живший энергетическими инъекциями Валерия Беляковича (одно время он даже был художественным руководителем нижегородского театра, деля бразды правления с С.Э.Лерманом), сегодня тоже остался без режиссера, даже очередного. Из академического театра кукол изгнан ученик Александра Мишина, молодой талантливый Вадим Смирнов, которого сам Мишин неоднократно называл своим преемником. Смирнов сегодня возглавляет театр кукол в Оренбурге - судя по отзывам, успешно.

На этом фоне желание 36-летнего Золотаря осесть в Нижнем Новгороде именно в качестве строителя театра, а не просто приглашенного постановщика, присущие ему черты лидерства и чувство ответственности за доверившийся ему коллектив, казалось бы, должны были встретить только поддержку. Вокруг руководимого им театра начала наконец формироваться среда. Но именно эти устремления режиссера вступили в противоречие с инертной городской прослойкой, которая не хочет ничего менять. Стихийная театрально-концертная площадка, возникшая под окнами актерских гримерок во время голодовки, всплеск общественного самосознания, вылившийся в создание группы поддержки ТЮЗа, обсуждение проблем театра в интернете - для этих людей свидетельство неблагонадежности и нежелательных перемен. Театр в качестве «скромного госучреждения», о котором никто не знает, с ротацией наемных сотрудников и «соптимизированными» расходами - маленький клерк проговорился, теперь по крайней мере мы представляем идеал серых кардиналов от культуры.

Но именно поэтому не ясна сегодня ни будущая судьба таких спектаклей, как многослойный, полифоничный «Король Лир», ни судьба нижегородского театрального ренессанса в целом. Неслучайное появление в Нижнем Новгороде такой фигуры, как Золотарь, дает нам еще один шанс измениться. Только неизвестно, воспользуемся ли мы им.

Фотогалерея