Четыре театральных вечера в южном городе/Севастопольский русский театр драмы им.А.В.Луначарского (Украина)

Выпуск №3-133/2010, Содружество

В южных городах театры строят репертуар в основном развлекательный - зрителям, разнеженным приятным во всех отношениях климатом, отнюдь не хочется напрягаться, особенно отдыхающим. Но белокаменный Севастополь не только курорт - еще и морской порт, город российской военной славы, по воле судьбы оказавшийся ныне украинским. Это придает строгости. Летом, когда в большинстве других городов театры отдыхают, здесь самая горячая пора премьер и аншлагов. Все четыре спектакля, которые я посмотрела  в конце августа в Севастопольском академическом русском театре им. А.В.Луначарского, были комедиями. Но никакого Куни...

«Облака» Аристофана играются в херсонесском античном театре под открытым небом. Социально заостренный в соответствии с реалиями своего времени и грубоватый юмор «отца комедии» сегодняшнему зрителю, пожалуй, недоступен. Евгений Журавкин (режиссер и исполнитель главной роли Стрепсиада) и его увлеченная команда адаптировали древнегреческого комедиографа к проблемам нынешнего дня. Не темы - они-то вечны - а подачу материала. Историю про то, как старик-земледелец, измученный долгами (которые сделал ради великовозрастного сына, имеющего пристрастия к ристалищам), отправляется к Сократу, мечтая научиться философии и убедить кредиторов, что он им ничего не должен, севастопольские артисты играют с изобретательностью, куражом, насыщая «капустными» импровизациями, вкусными деталями, злободневными намеками. История в результате получилась фантастическая (Сократ и его ученики - существа совершенно инопланетные), смешная (и на уровне характеров, и на уровне приемов), а по мысли зрителю абсолютно понятная - про то, как трудно живется простому человеку во все времена и как дурят нашего брата умники, уверенные, что нет разницы между правдой и кривдой. Несложная сценография (мешковина, колесница, алый парус) красиво вписалась в антураж полуразрушенного-полувосстановленного театра и в живую природу: шум штормившего в тот вечер моря, дуновения ветра, крики птиц, запахи южных растений, звезды над головой придавали зрелищу неповторимую прелесть.

А вот «Городничий», поставленный художественным руководителем театра Владимиром Магаром по гоголевскому «Ревизору» и идущий собственно на сцене театра, - острая сатира на грани памфлета (недаром афиша спектакля напоминает предвыборный портрет современного политика, думаю, севастопольские зрители даже знают, какого именно). Про этот спектакль "СБ, 10" писал в прошлом номере. Добавлю только, что в «Городничем», четко и рационально сконструированном режиссером, море фантазии (чего стоит превращение Держиморды в юного пионера с горном, красной повязкой дружинника, просветленным идиотическим взором и полетно-танцевальной проходочкой). Актерские работы здесь дюже хороши. Каков кругленький жук городничий - Анатолий Бобер в украинской рубахе под мундиром, фуражке-аэродроме и кедах! А стиляга Хлестаков - Александр Порываев, который не просто врет как пишет, но и робко влюбляется в Марью Антоновну, и, вознесясь в мечтах, дерзко пытается перестроить на свой щегольски-рокенролльный лад местное болото занудных советских песен-плясок! Боже мой, давно ли мы поголовно бросали в урну бюллетени за единственного партийного городничего и покупали дефицит в убогом школьном буфете избирательного участка, справляли свадьбы в казенном кафе, вроде того, где Антон Антонович чествует в спектакле мнимого ревизора? Где они, иллюзии свободы, пронесшиеся, как Держиморда на пожарной трубе? И вот - тот же привычный антураж, вызывающий удивление лишь у залетного Ивана Александровича.

Два года назад я видела совсем тогда молодого Александра Порываева в роли чеховского Иванова - это интереснейшая работа, вполне состояться которой мешали проблемы актера с речью. Театр пригласил персонально для него педагога по речи, и теперь Александр говорит на сцене свободно, раскрепостился пластически, работает уверенно, ярко, умно. Даже в такой вроде бы «проходной» роли, как Коля, сын главного героя в постановке отнюдь не шедевральной пьесы Олега Данилова.

Режиссер Дмитрий Астрахан, который не раз работал с севастопольцами, спектаклем «Семейная идиллия» обеспечил театру кассу. (Помните фильм этого же тандема «Желтый карлик»? Так вот это то самое.) Казалось бы, история угрызающегося рефлексией писателя Жаровского, который замучился со своей женой и любовницами и, кажется, нашел родную душу - простую девушку, в которую влюблен его сын, устарела уже в момент выхода фильма (2002). Однако благодарные зрители, буквально забившие зал театра, очень переживали перипетии неловкой любовной истории, а артисты добросовестно оживляли банальных персонажей и вызывали неподдельное сочувствие к ним. «Пропала жизнь!» - мог бы воскликнуть Жаровский - Анатолий Бобер вслед за Иваном Войницким. Кстати, как бы этот органичный комик, умеющий быть печальным (Яичница в «Женитьбе»), а то и страшным (Городничий), мог сыграть чеховского дядю Ваню! Добавили живых красок своим плоским зловредным теткам и актрисы. Жена Лида - Татьяна Бурнакина - вовсе не только стерва, вцепившаяся в мужа, в какие-то моменты в ней видно глубочайшее разочарование не сложившейся, в общем-то, жизнью, снисходительно ироничная нежность к мужу, способность на женскую солидарность в отношении молодой соперницы. Беременная Вика - Наталья Романычева - хоть и намеревается женить на себе первого попавшегося юнца (того самого Колю, которого А.Порываев играет наивным идеалистом), - фигура страдательная, натура страстная и волевая, девушка, хоть и работающая в магазине, но чуткая, способная не только на поступок, но и на искреннее чувство.

Нежный, хрупкий спектакль «Фабричная девчонка» поставил в севастопольском театре режиссер Григорий Лифанов. Чуткий педагог (он преподает во ВГИКе), Лифанов умеет создать  доброжелательную творческую атмосферу, и она транслируется на сцену, даже в достаточно жестких постановках («Иванов»). Александр Володин не определил жанр своей первой пьесы, написанной в 1956 году, и в прославленной постановке Театра Армии, например, она прозвучала остро социально и драматично. Лифанов поставил «старую добрую сказку о первой любви», посвятив ее «нашим мамам», что поначалу насторожило. Как и восторги на зрительских форумах, рассказы о пролитых слезах и море удовольствия. Опять старые песни о главном? Песни, к слову, в спектакле действительно присутствуют - севастопольские артисты их замечательно поют вживую с эстрадки парка культуры, перевоплощаясь в  звезд того времени. Песни эти вовсе не выглядят вставными номерами, а точно передают состояния персонажей в тот или иной момент действия, а главное - их мечту о счастье, о красоте жизни (так продавщица Зоя в володинских «Пяти вечерах» грезила, разглядывая журнал мод). Но мечты, надежды, красота, любовь, теплая ностальгия и милота, добрый юмор, вызывающий мгновенный отклик в зале, вовсе не стали основным тоном спектакля. Все оказалось отнюдь не так однозначно, хотя режиссер сознательно купировал многие конфликтные моменты пьесы.

Вы, конечно, помните сюжет «Фабричной девчонки». Передовая бригада девушек-прядильщиц, обитающих в одной комнате общежития. Леля - образцовая общественница, комсорг, но она скрывает от всех, что оставила у мамы маленькую дочку, у которой нет отца. Разбитная Надюша ищет выгодную партию и дает отставку славному парню Феде, но у нее в памяти навсегда осталось безрадостное сиротское детство, в каждом встреченном мужчине она видит человека, способного распахнуть перед ней двери в иной, прекрасный мир. Ирине сделал предложение... иностранец (Всемирный фестиваль молодежи и студентов)! И она никак не может решиться уехать, хотя в смысле производственных подвигов в бригаде самая пассивная, за что подружки ее осуждают. И наконец Женька Шульженко - максималистка, которая не терпит лицемерия и фальши. Из-за своей независимости, правдивости, острого языка и даже из-за своей красоты она то и дело попадает в переплет. Леля, получившая задание от освобожденного секретаря комсомола Бибичева, выведенная из себя очередным приключением Женьки, пишет про нее осуждающую статью в «Комсомольскую правду», ославив на всю страну. В конце концов девушку увольняют с фабрики, выселяют из общежития... Но подруги борются за ее возвращение. Бесхитростный сюжет времен оттепели одухотворен мягким гением Володина. Отношения девушек, переживания первых подлинных чувств, столкновение личности и государственно-партийной машины, решения которой проводятся вовсе не монстрами, описаны драматургом так живо, что пьеса не устарела. Недаром на последнем Володинском фестивале «Пять вечеров» неоднократно звучало удивление - почему ее сегодня не ставят?

Спектакль Лифанова - безусловно ретро. Подлинные предметы быта конца 50-х - 60-х, костюмы, сшитые по той самой моде, музыка... (Браво художнику Ирине Тарасовой, авторам музыкального оформления Борису Люля и Ивану Просецкому, репетитору вокала Екатерине Троценко.) Молодые актеры точно почувствовали дух  времени. Наверное, им помог заданный режиссером камертон - рассказать о своих мамах, и прошедшее, для них уже историческое, время приблизилось, одушевилось. На сцене создается подвижный, живой мир, не просто модель общества в замкнутом пространстве комнаты общежития (железные кровати, коврики на стенках, полки, на которых, увы, совсем мало книг) - мир этот неожиданно и эффектно зримо расширяется: взмывший задник с окном открывает панораму  парка. Облетевшие деревья, скамейка, колоннадка, эстрада - туда устремляется поздним вечером Женька, когда ее товарки уже легли спать, там происходят любовные встречи, исповедальные разговоры, там пританцовывает на морозе мороженщица с лотком, готовая посочувствовать чужой беде. Поначалу кровати ведущих ночные разговоры девушек оказываются как бы в парке, среди деревьев, потом круг уносит их на задний план. У порталов - справа столик вахтерши Клары Павловны, слева - бюст Ленина, у которого безутешный Бибичев, потерпевший любовный крах, смешно затягивает печальную песню.

Актеры становятся частью единого мира спектакля, чутко чувствуя друг друга, откликаясь на душевные движения, а не только на слова партнеров. Мария Кондратенко играет Женьку природной правдоискательницей, девушкой прямодушной, цельной, достаточно сдержанной, темперамент которой лишь иногда прорывается наружу. На ее красивом лице временами проступает недовольная, даже капризная гримаска - конечно, несмотря на искреннюю любовь к подругам или на такую же искреннюю обиду, она - птица более высокого полета, умна, талантлива, может (или могла бы) многого добиться в жизни (и ощущает это!). Актриса играет опыт страдания, который на глазах зрителей приобретает ее героиня, опыт этот делает Женьку будто бы выше ростом, рождая в ней не только протест, но и мудрость, умение прощать. Ирина - Лора Урсул - женственна, нетороплива, обстоятельна, уютна. Ничего удивительного, что ей, как по волшебству, выпал счастливый билет - она словно создана не для трудовых будней, а для семейной жизни. В Надюше Светлана Глинка показывает озлобленность реваншистки: вырвать у судьбы счастье, которым она была обделена в детстве, - ее неотступная забота. (В другом составе играет более уравновешенная красавица Наталья Романычева.)  И лишь получив желаемого мужа, Надюша успокаивается. Она тоже умна и хорошо понимает, что Женьку надо выручать, и готова вновь объединиться с оставленными ею девушками, чтобы помочь непутевой подруге. Надо сказать, что все актрисы играют не только умение активно сострадать, но и осознание именно социальной несправедливости, неправедности происходящего. Великолепен дуэт Нателлы Абелевой-Тагановой - Лели и Александра Порываева - Бибичева. Погруженную в себя Лелю разрывают противоречия: она любит Бибичева, тянется к нему, но прекрасно понимает, что ребенок станет непреодолимым препятствием в их отношениях. Пережившая нешуточные разочарования, она полна юной энергии - как лихо отплясывает под звучащую по радио песню «Любовь идет, любви - дорогу», бросив таз со стиркой! Признание Бибичеву, сделавшему ей предложение, - как прыжок в омут головой. И хотя его реакция ожидаема, как трепетно ждет решения своей судьбы, как отчаянно лупит незадачливого жениха мокрым бельем... И в газету про Женьку пишет не из-за комсомольской сознательности. В ней и осуждение неправедности поведения подруги - как без этого? - и женская зависть к Женькиной свободе, и обида на судьбу и на Бибичева конкретно, который манит ее мужским вниманием, но никак не решается на объяснение. Бибичев у А.Порываева - фигура почти эксцентричная. Он по-детски наивно жаждет внимания и признания своей значимости, не желая уходить из кадра, когда снимается кинохроника про девушек-работниц, артистично играет свою роль в соответствии с социальным сценарием на лекции о любви... Он, конечно, зомбирован комсомольскими лозунгами, но одновременно и циничен, самонадеян. Он жаждет личного счастья, любви, но в своих притязаниях то настойчив, то робок. Узнав, что его избранница имеет ребенка, он ошарашен, раздавлен неправильностью ситуации. Ведь выбрал девушку самую подходящую! На лице мелькает целая гамма чувств: обида, непонимание, как себя вести, проблеск надежды - а может, и ничего? - желание урезонить, прочесть мораль, гаденькая мыслишка про то, что девушка теперь у него в руках, лужинская надеждишка, что в таком-то положении будет она ему обязана всю жизнь, и вдруг - осознание, что не может жениться, потому что обманулся в идеале. В идеале - как это ни странно. А каким шалопаем, козликом, освободившимся от мучительного выбора, запляшет он (и не что-нибудь, а порицаемый западный танец) с новенькой работницей Верой, которая в исполнении  Елены Василевич прелестно преображается из неуклюжего, колкого подростка в девушку, радостно принимающую самостоятельную жизнь.

В этом спектакле осмысленно серьезно играют рождение любви Женька-Кондратенко и Федя - молодой артист Александр Аккуратов, которому пока не хватает мужской уверенности в себе. Не осуждается и такой одиозный вроде бы персонаж, как Федина мама, фабричная начальница Анна Петровна (Татьяна Бурнакина) - хотя сыграна она карикатурно, у нее и своя правда, и социальная, и материнская, и своя партия - вокальная, в которой раскрываются несбывшиеся надежды, несостоявшаяся женская судьба.

В этом спектакле конфликт внутрифабричной общины притушен, но конфликт человека и государства не нивелирован. Острым, всепонимающим и всепроникающим, оценивающим  взглядом пронзает Женьку пришедший на фабрику ревизор (Алексей Красноженюк), и мурашки бегут по спине. Но главным голосом не жертвы, а несломленной оппозиции строю, системе становится поэзия. Лифанов превращает проходную в пьесе А.Володина роль ворчливой уборщицы в главную. Клара Павловна Людмилы Кара-Гяур - не просто вахтерша, почти все время присутствующая на сцене свидетелем, наблюдателем происходящего. Это женщина-боль, женщина-правда, женщина-учитель. Театр не погрешил против драматурга, вложив в ее уста несколько реплик, которые удачно вписались в пьесу, не диссонируя и не выглядя отсебятиной. Но они не так уж и обязательны. И без слов актриса играет судьбу бывшей зечки-интеллигентки и Судьбу поруганной свободы и женственности. Худая, поджарая, будто бы высохшая и почерневшая от выпавших на ее долю испытаний, она неторопливо закуривает беломорину, вешает на стенку рядом с ключами от комнат портрет Пастернака, бросает Женьке сочувственно и уважительно: почитай (и протягивает книгу), учиться тебе надо... Второй акт, в котором нарастают драматические ноты начинается пронзительно. В пение лирических шлягеров и куплетов вторгаются трагически бурлящие строки Поэта. Клара Павловна читает их у гипсового бюста одомашенного, но еще более от этого страшного вождя, начиная лирически-шутливо:

Одна, в пальто осеннем,

Без шляпы, без калош,

Ты борешься с волненьем

И мокрый снег жуешь.

Но постепенно строки о любви, казалось бы, впрямую иллюстрирующие развитие сюжета спектакля, приобретают все больший накал, сквозь сдержанность интонаций с живой дрожью в срывающемся голосе пробивается трагедия:

Как будто бы железом,

Обмокнутым в сурьму,

Тебя вели нарезом

По сердцу моему.

И в нем навек засело

Смиренье этих черт,

И оттого нет дела,

Что свет жестокосерд.

И понимаешь, что эта женщина, кажущаяся несгибаемой, понесла свою утрату, пережила любовь, с которой не расстается, а потому готова поддержать  Женьку:

И оттого двоится

Вся эта ночь в снегу,

И провести границы

Меж нас я не могу.

Но кто мы и откуда,

Когда от всех тех лет

Остались пересуды,

А нас на свете нет?

Вот вам и лирическая комедия, старая добрая сказка. Спектакль, по видимости милый и обаятельный (и действительно милый и обаятельный), выводит из небытия не только девичьи переживания и старые производственные проблемы, но тех, кого для нас «на свете нет», наших мам и бабушек. А они ведь есть, потому что есть мы!

Фото Дмитрия Миронова

Фотогалерея