Саратов. Похождения провинциала в столице, или Кое-что о сферической тригонометрии

Выпуск №1-151/2012, В России

В «Бешеных деньгах» маменька просит своего зятя Василькова помочь дочери Лидии с образованием. - «Всей душой рад служить вам, - отвечает Савва, - но чему же я могу учить Лидию Юрьевну? Сферической тригонометрии? но для чего ей сферическая тригонометрия?..»

Сферическая тригонометрия действительно существует как наука, с ее помощью спутниковые антенны (!) получают верное направление, определяются точные координаты небесной сферы, происходит преобразование одной системы координат в другую...

Надо полагать, Островский опередил Булгакова, и упоминание сферической тригонометрии в «Бешеных деньгах», конечно, не случайно. Как правило, «Бешеные деньги» режиссеры читают в привычных измерениях, с привычным морализаторским уклоном - как сюжет об «укрощении строптивой» Лидочки Чебоксаровой Саввой Васильковым, взнуздавшим норовистую лошадку.

Александр Кузин, приглашенный на постановку «Бешеных денег» в Саратовский театр им. И.А.Слонова, помнит и о сферической тригонометрии, и о пятом измерении Михаила Булгакова. Помните, как Коровьев объяснял Маргарите тайны художественной магии: «Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных пределов. Скажу вам более, уважаемая госпожа, до черт знает каких пределов! Я, впрочем, знавал людей, не имевших никакого представления не только о пятом измерении, но вообще ни о чем не имевших никакого представления...»

Александр Кузин прекрасно ориентируется в сферических пределах и блестяще преобразует систему координат пьесы, уводя спектакль от привычных постановочных штампов, наработанных сценой за полтора века. Преобразует и саратовских актеров, открывая в разнообразной и пестрой труппе истинные таланты, организуя действо в комедийный ансамблевый спектакль.

При внешней традиционности постановки драйв спектаклю сообщает изобретательный вектор игровой поэтики. Островский нарушил основной миф русской литературы о герое, который, явившись из столицы, покорял сердце деревенской красавицы. Но и похождения провинциала в столице - сюжет весьма распространенный. Лидия Чебоксарова (Зоя Юдина) - не сельский дичок, не пушкинская Татьяна и не «бедная Лиза», а опытная холодная штучка в кругу поклонников, охотница на богатого жениха. Рядом с ней Савва Васильков - грубый, неотесанный варвар, чухломской мужик. Кузин намеренно акцентирует провинциализм, патриархальную отсталость Василькова в начале спектакля. Сюжет о провинциале в столице он повернет по-своему. Два светских жуира, Телятев и Глумов (Александр Седов и Андрей Каспаров) видят в Василькове шута горохового, эфиопа, не наученного светскости. Настоящие шуты гороховые - они, Глумов и Телятев. Развлекаясь, они задумают «вставить Савву в комедию», выставить его водевильным неудачником, разыгрывая свой сценарий, выдав вахлака из захолустья за владельца золотых приисков. Чем не завидный кандидат в женихи для дочки и маменьки Чебоксаровых?

В начале спектакля нескладный, несуразный Васильков - Александр Кузьмин похож на булгаковского Коровьева, паяца в клетчатых брюках. Клетчатые брюки к концу века давно выходят из моды, являя собой признак сниженного вкуса либо клоунады. Вспомним, как Чехов не принимал модного красавца Тригорина-Станиславского в элегантной белой тройке, Чехов, похвалив игру, заметил, что его Тригорин носит клетчатые панталоны. И усиливал травестию клетчатыми брюками Шарлотты. Потому не все так просто в истории влюбленного предпринимателя Саввы Василькова. «Эфиоп» с высшим образованием, знающий толк в сферической тригонометрии? Варвар, отлично владеющий французским, знающий по-гречески и по-татарски, бывающий в Лондоне по делам, осваивающий достижения инженерной мысли на Суэцком канале?!! Вряд ли предприниматель Васильков разгуливал по Лондону в клетчатых брюках.

Савва - Александр Кузьмин - в спектакле Кузина простодушен только с виду. Он честен, открыт, но играет куда профессиональнее, чем его шулеры-спутники. С каждой картиной внешний вид Василькова меняется, как меняется и он сам. Аляповатость исчезает, манеры становятся изящными, костюм отмечен стилем и вкусом, в отличие от помятых и пыльных арлекинов Телятева и Глумова. Столь же последовательно, как и хозяин, меняется хитроватый камердинер Саввы, на деле, управляющий его делами, Василий (Василий Ерофеев), точно опытный актер, меняющий свои костюмы - от лакейской ливреи, кожаной куртки и галифе автомобилиста до фрака с бабочкой.

В Савве бушуют эмоции и порывы. Он наделен обаянием и огромной внутренней стихийной силой, которой покоряет и захватывает зрителей герой Александра Кузьмина. Он может взгромоздить на свои плечи и доставить лакея старшей Чебоксаровой по ее первому требованию или устроить из ревности дуэль на пистолетах с Кучумовым или Телятевым... Он стреляет, сбивая с головы Кучумова котелок. Что это? Игра страстей? Порывы? Или комедия, которую разыгрывает Савва? Комедия, в которой исчезают остатки его пылкой натуры. Он умеет взнуздывать свои страсти. «Будь, что будет, но из бюджета я не выйду», - это его охранительный талисман.

Телятев и Глумов - арлекины сцены, джокеры, игроки, конферансье... Так кто же попадет в комедию? Савва или арлекины-джокеры, ее задумавшие? Их профанирующий смех сопровождает зрителей вплоть до финала. По замыслу режиссера, это бесы, создающие провокативное пространство. Шуты без бубенчиков. Есть и третий шут - князь Кучумов (Виктор Мамонов), мягкий, добродушный, любвеобильный сладострастник, пребывающий в непрерывном «дядюшкином сне». Вся троица взялась не иначе, как из свиты Воланда (и роли легко расходятся! - Телятев - Азазелло, Глумов - не ложный Коровьев, Кучумов - Бегемот). Но и Кузин - как постановщик и профессор сферической тригонометрии - не менее хитроумный провокатор, который держит зрителя в постоянном напряжении.

Глумов, герой «Мудреца» и «Денег», - шахматный игрок, «наперед просчитывающий свои шаги». Но ведь и Васильков «шутит и играет с человеческими страстями и слабостями». Впрочем, в спектакле страсть к «розыгрышу, игре и комедии» живет в каждом. И в маменьке, иронично и тонко сыгранной Евгенией Торгашовой, и в камердинере Саввы. Живые человеческие чувства для Саввы - предмет разве что романтических любовных историй. Он окончательно освобождается от них. Очаровательная жена нужна ему не как душа и собеседница, но как необходимый аксессуар для его презентаций в обществе. Впрочем, несмотря ни на что, зрители давно полюбили Савву всей душой, им нравится даже его «бюджет», его благотворительность под маской сурового урока. Жену-мотовку надобно хорошенько проучить. И Савва - с ног до головы в белом, в черных очках, новоевропейский делец (зал охотно схватывает этот пародийный облик) приходит как судия и спаситель к своей разорившейся женушке. Вот он, урок сферической тригонометрии, который Савва дает Лидии Чебоксаровой!

Лидочка привычно каялась в финале «Бешеных денег» и соглашалась исправиться в чухломской деревне. Кузин нисколько не верит ни в ее покаяние, ни в ее перевоспитание, ибо верно читает Островского. Вот Лидочка - Зоя Юдина покорно и жертвенно повяжет на голову крестьянский платок, склонит перед мужем поверженную голову, произнесет заученные слова об ошибках юности. Чем не покаяние? Однако Островский, как сегодня отчетливо видно, не столь прямолинеен и вовсе не сентиментален, и даже в своих нравоучительных монологах он жесткий ироник. Финальный монолог Лидочки сегодня кажется смешным и нелепым.

«Мне нужно о многом поплакать! О погибших мечтах всей моей жизни, о моей ошибке, о моем унижении. Мне надо поплакать о том, чего воротить нельзя. Моя богиня беззаботного счастия валится со своего пьедестала, на ее место становится грубый идол труда и промышленности, которому имя бюджет. Ах, как мне жаль бедных, нежных созданий, этих милых, веселеньких девушек! Им не видать больше изящных, нерасчетливых мужей! Эфирные существа, бросьте мечты о несбыточном счастье, бросьте думать о тех, которые изящно проматывают, и выходите за тех, которые грубо наживают и называют себя деловыми людьми»... И через секунду добавит вполне деловито, что ей выгодно предложение Василькова, подчеркнув слово выгодно.

Кузин это чувствует и ставит финальную сцену как фарс. Игра не кончена. Властный жест, которым Лидия подхватит Василькова под руку, уводя его в «даль светлую», достаточно саркастичен.

Есть в спектакле и скрытый биографический отсвет. В какой-то мере Кузин ставит спектакль и о себе, провинциале, покорившем театральные столицы, ставшем известным в стране и мире, ставящем в Петербурге, за рубежом. И совсем немного в Ярославле. Если бы его Васильков жил в нашем городе, он наверняка бы сказал, сославшись на известного героя: «Нас, ярославских, голыми руками не возьмешь!»...

Фото Алексея Леонтьева

Фотогалерея