Великий Новгород. Детство цвета ультрамарин

Выпуск №10-170/2014, В России

В репертуаре Новгородского театра для детей и молодежи «Малый» (Великий Новгород) появился спектакль «Дневник Фокса Микки» (собачья жизнь). Сочинение Саши Черного, положенное в основу постановки, по популярности уступает стихам и сказкам Чуковского, Барто, Мориц. Оно и понятно, адепт Серебряного века был не во всем удобен советской власти. Но, по свидетельствам очевидцев, сегодня справедливость восстанавливается, и «Дневник Фокса Микки» занимает достойное место в детском чтении. Так что можно считать, что театр «Малый» на всех парусах влетел в модную струю. Только при всех находках и современных приемах, спектакль режиссера Надежды Алексеевой сложно назвать модным. Он как бы «подвис» между памятью поколений, зрительскими ожиданиями, режиссерской манерой и современной правдой сцены.

Режиссер Надежда Алексеева призналась, что поиски сценического героя не первый раз приводят ее к «дневниковой» прозе (в репертуаре театра это уже по крайней мере третий «Дневник», есть и эпистолярные постановки). Исповедальность помогает открытым приемом проговаривать мысли и чувства без насыщенного событийного ряда. Надежда Алексеева использует два композиционных узла: приветствие-знакомство с персонажами и прощание, а между ними ворох сценок-«страниц», нумерация которых однажды спотыкается и теряется. В них не умещается и половины книги Саши Черного, хотя спектакль длится чуть больше часа. Огромное количество сцен в духе эстрадных номеров занимают большую часть сценического времени. А что герой? Распределяя философскую нагрузку на девятерых артистов, круто меняя акценты оригинала, а местами до неузнаваемости изменяя эпизоды книги, Алексеева создает «оркестровый» спектакль, в котором дирижер - Фокс Микки (Алексей Коршунов) - оказывается постоянной жертвой своих оркестрантов. В его герое нет и следа того декадентского шарма, саркастической умудренности, скрытой под маской собачьей невинности, поэтической томности литературного Микки. Театральное воплощение показывает незадачливого юнца, по-настоящему наивного, познающего нелогичный с его точки зрения мир. История Микки - это борьба за выживание, за сострадание, за любовь и внимание. Снобизм и лукавство, позаимствованные у людей прототипом, вымараны. Театральный Микки полон ребячливой энергии и света. Он просит сочувствия и получает его от публики. Конечно, для взрослого зрителя не хватает харизматичной проницательности. Но юность и активность исполнителя - это то, что с благодарностью принимается детьми, видящими в азартной непоседливости, легкомысленных передразниваниях и неподдельной хитроватости, конечно же, мир своих отношений со взрослыми. Несправедливости, обидный юмор, лицемерие и условности взрослого мира ранят простоватого мальчишку и выводят на размышления о неравенстве даже среди детей. В мельчайших деталях режиссер подмечает парадоксальные их проявления - ссоры, внезапные примирения, непосредственность оценок, чистоту осмысления сложных вещей, при этом нелепость подражания взрослым и жестокость. И переносит их на сцену во взаимоотношениях Микки со своей хозяйкой.

Кроме Микки, еще восемь персонажей постоянно находятся в поисках своих ролей. Формально они представлены как папа, мама, Зина, садовник, кухарка, не-папа, не-мама и не-Зина. Хотя на самом деле, спектакль населен еще коровами, кошками, петухами и всеми теми, кто попадается протагонисту на пути. По ощущениям, эта кутерьма напоминает хор античной драмы, а вроде бы и зонги брехтовского театра. При этом актерские и режиссерские находки черпают основные силы из эстрадного юмора и клоунады. Иногда намеренно невпопад, иногда очень тонко и изящно, Алексеева вставляет в повествование хоровые дивертисменты на стихи Саши Черного. Их исполнение a capella больше напоминает «кричалки и вопилки», служащие ключом к режиссерскому мышлению. Помимо традиционного удовольствия от остроумия и фольклорно-футуристических упражнений самих стихов, это и виртуозная ансамблевость исполнителей. Сочиняя спектакль, режиссер надеется на актерскую находчивость и вкус, при этом мастерски связывает индивидуальности неожиданными даже по отношению к Саше Черному находками. Кто бы мог подумать, что пьяный дебош садовника за сценой может так трогательно примирить Микки с Зиной, которая вслед за питомцем готова «контузиться», чтобы к ним «относились снисходительно». Эта нотка, похоже, из другой книжки.

В одном из эпизодов спектакля Микки раздает роли. Ощущение театра (будто на замену кинематографа и цирка из книги) это и прием, и естественное состояние, когда речь идет о персонажах культурных слоев прошлого. Зина - Кристина Машевская, в круглых очках, с двумя тоненькими косичками, с капризно надутыми губками, растягивает слова и делано вышагивает на прямых ногах. Лили (она же не-Зина) - Марина Вихрова, сутулая, с огромным бантом набекрень, по-мальчишески смотрит искоса и грубо смеется. В обеих юных актрисах будто сработала генетическая память, позволившая органично присвоить манеры детских персонажей советских книжных иллюстраций и кинофильмов. Кухарка (в наколке и фартуке хорошо узнаваемая советская буфетчица) в исполнении Юлии Степановой - слегка неуклюжая, полноватая, недалекая, услужливая, но при этом трогательно ранимая, особенно когда дело касается профессии (Микки неоднократно патетично критикует рацион и призывает блох на свою кормилицу). Конечно, этому значительно помогают и ансамбль ретро-костюмов от художника Игоря Семенова, выдержанный в голубых и ультрамариновых тонах. Но создатели спектакля не стремятся только к стилизации эпохи, подернутой флером исторической романтики. Скорее, это движение памяти, подбодренное оригиналом. В рукотворную сентиментальность прошлого века режиссер и художник, не стесняясь, вводят пластмассовые миски, современные пляжные аксессуары. Даже через музыкальный лейтмотив дерзкого граммофонного танго в один момент прорежется дискотечно замиксованный «Собачий вальс». Под который, впрочем, кухарка пляшет вполне себе старинный фокстрот. Есть и длинная сцена на пляже, в которую уместились: дворовая игра «Море волнуется раз...», галерея типажей купающихся, остро-комедийная сцена с потерявшейся группой и ее избавлением (почему-то настойчиво вспоминается аналогичная сцена в лабиринте из отечественного фильма «Трое в лодке, не считая собаки»). В ней вообще в едином порыве объединились поколения, для кого-то в воспоминаниях из детства, для кого-то еще вчерашние летние впечатления. Мама Татьяны Парфеновой суетливой утонченностью еще напоминает чеховскую даму, меняющую глушь усадьбы на парижские салоны. А вот не-мама Елены Федотовой выглядит вполне современной молодой женщиной. Вернее, ничем не выдает принадлежность к ритмам и манерам ушедшей эпохи, кроме вычурного завитка волос.

Режиссер Надежда Алексеева играет не только ожиданиями культурной памяти, но и ожиданиями от актерского состава. Всегда безукоризненно обаятельный, умный дуэт Олега Зверева и Андрея Данилова, «стреляет» и в новой постановке. Харизматичный деловой начальник и робкий едкий меланхолик напрямую не пересекаются в сценической композиции «Дневника...», но всегда рядом и всегда работают на комедийном контрасте. Алексей Тимофеев, которому досталась роль Садовника, смотрится объемно за счет дворницких замашек персонажа, контрапунктом проходящих по молодой аристократической актерской фактуре.

В целом, «Дневник Фокса Микки» лукаво напоминает другой юмористический спектакль из репертуара Новгородского театра «Малый» - «Человеки», составленный из коротких рассказов Антона Чехова. Оркестровость, смешение стилей и ритмов различных эпох, совпадение отдельных приемов, наличие сквозного лирического героя-маргинала (в «чеховском» спектакле это Варька из «Спать хочется») - совпадение внешних признаков не более чем угол режиссерского видения. Несмотря на родство юмора, временную близость авторов первоисточников, Надежда Алексеева устанавливает противоположные векторы стилизации. В «Человеках» актерское самочувствие направлено на преодоление штампов «классического спектакля», ритмы и смыслы рвутся к современности, минуя грубость и опрощение языковой структуры. В «Дневнике...», наоборот, озорная игра со стереотипами, их юмористическое оживление призывает спрятаться за ширму общего детства, ощутить невинное счастье, когда жизнь была увлекательнее, а трава зеленее. Ну, или ультрамариновее.

Фото Ольги Михалевой

Фотогалерея