Ярославль. Шесть уроков русской литературы

Выпуск №6-176/2015, В России

Объявленный в России Год литературы начался в Ярославском театре юного зрителя имени В.С. Розова своеобразным мини-фестивалем спектаклей по произведениям русской классики. Шесть постановок прошли за три дня, сопровождаясь подробными обсуждениями театральных критиков из Санкт-Петербурга и Москвы. Школьники и молодежь активно заполняли оба зрительных зала ТЮЗа. (В огромный театральный комплекс входит еще и Театр кукол, у которого свои творческие задачи и постоянные зрители.)

Все шесть спектаклей ТЮЗа, сведенных в афишу смотра, поставил главный режиссер театра Игорь Ларин, взяв на себя заботы инсценировщика, сценографа, а порой и автора музыкального оформления. Должен сознаться, что памятные актерские и режиссерские работы Игоря Ларина в питерский период его творчества провоцировали нынче некоторую настороженность, поскольку постановки «раннего» Ларина - пример сугубого артхауса, не слишком, кажется, уместного в Ярославском ТЮЗе. «Вишневый сад» он мог превратить в эклектичное зрелище минут на сорок, свести в одном лице Александра Вертинского и горьковского Барона, а в «Пиковой даме» эксцентрично смешать трагикомедию и лирику. Но, вполне по Пушкину, Игорь Ларин смолоду был молод и ко времени созрел. Нынешнее его творчество, оставаясь вполне авторским, развивается более уравновешенно, но не менее насыщенно.

Сам выбор авторов на удивление гармоничен: Пушкин, Толстой, Гончаров, Тургенев, «Слово о полку Игореве». Разнообразны жанровые определения постановок, их интонационная специфика - меланхолический вальс, рисунки на полях и т. д. Труппа, обеспеченная содержательной работой, пребывает в хорошем творческом тонусе. На критику режиссер и артисты реагируют не только спокойно, но, что бывает крайне редко, еще и заинтересованно. А это неоспоримый показатель коллективного творческого здоровья.

Пушкинские сюжеты начались со «Станционного смотрителя». Магия гениальной прозы неспешно рождается из постепенного включения в беседу временных обитателей постоялого двора, каждый из которых не без иронии как бы вспоминает уже прошедшую и всем известную историю. Юрий Иванов, артист тонкий и внимательный к деталям, внешне вполне соответствуя типажу человека XIX века, не сразу «превращается» в Самсона Вырина, а двигается к его душе осторожно, сохраняя строгость и бережность. Трагизм его натуры раскрывается постепенно. Артист, не теряя тонов драматической лирики, помогает почувствовать противоречивость душевной природы Вырина, его неустойчивость и беспомощность, боязнь на что-либо претендовать. Дуня Алины Сенюшкиной, увы, постепенного преображения из диковатой девушки со станции в женщину, забывшую себя, лишена. В ее облике сразу заявлена «дамочка» без иллюзий.

Илья Богатырев в роли Молодого человека не просто рассказчик (тут, повторю, «рассказывают» все). Он чуток к психологическому пейзажу и житейским сюжетам эпохи.

Ротмистр Минский в темпераментном исполнении Ильи Колесова - соблазнитель, не лишенный романтического флера (хорошо читает вполне уместные здесь стихи Дениса Давыдова). Его легко представить на маскараде в венецианском стиле, который режиссер придумал, характеризуя равнодушную и провокативную столичную среду. Сама же повесть воспринимается «зимней сказкой» с вовсе не счастливым финалом.

«Евгений Онегин» решен в эскизном ключе, как рисунки на полях «энциклопедии русской жизни». Двумя квартетами, мужским и женским, подробно пересказана лишь первая глава романа, а далее действие развивается весьма стремительно и живо. Эскизность - ключевое определение стиля постановки. На фоне панорамы Летнего сада или «живых» строк поэта сюжет дается в узловых эпизодах, взгляд скользит по основным его событиям, бегло отмечая решающие повороты. При этом самые существенные этапы и события западают в память своей яркой образностью. Дуэль происходит... на веерах, садовая скамья превращается в могилу Ленского, бальные барышни становятся то ли статуями Летнего сада, то ли балетными нимфами, письмо Татьяны читают поочередно все участники спектакля и так далее. Современное юношество, общаясь с великим романом, поражено тем, что, едва дожив до двадцати шести лет, человек с уже остывшею душой оказывается перед бездной одиночества.

Судьба другого молодого человека в центре «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова. Знаменитую инсценировку Виктора Розова в Ярославском ТЮЗе играют, явственно соотнося родство восторженных душ юноши XIX века и «розовских» мальчиков недавнего нашего времени. Строгое напутствие «Береги платье снову, а честь смолоду» одинаково важно и для большинства персонажей Пушкина, и для несостоявшегося «победителя» столицы, инфантильного героя романа Гончарова. Самоутверждаясь, он вырождается. Илья Богатырев играет Сашеньку Адуева существом нежным и поначалу ждущим от жизни, как ему кажется, уже заслуженного счастья. Так и должно быть, если у тебя такая маменька. Героиня Евгении Засухиной, словно наседка, нежно, но мучительно непрерывно кудахчет над Сашенькой, не теряя при этом обаяния, драматизма и природной лиричности.

Но восторженность Саши улетучивается при первых столкновениях со скепсисом и цинизмом (пусть напускным, но впечатляющим) петербургского его дядюшки Петра Ивановича. Молодой артист Иван Баранов исполняет роль дядюшки, точно соответствуя возрастному спектру типажа и драматической сути характера. Упитанный и полнокровный, внимательный и скрытный, умный и проницательный Петр Иванович хранит в душе никому не ведомую тайну, становясь героем не менее драматичным. Не успевая спасти любимую жену от болезни и смерти, он теряет смысл жизни, но вовсе не как романтический герой. Его напускной эгоизм, оказывается, был весьма слабым прикрытием внутренней беззащитности.

События лирической драмы И.С. Тургенева «Нахлебник» развиваются в белесо-бесцветном, почти пустом пространстве. Дворня, отвыкшая от работы, вяло раболепствует перед внезапно возникшими хозяевами, заглушая своею суетой и пустословием драматичное общение основных героев. По сути, весь первый акт - усложненная и безразмерная экспозиция конфликта, который изливается в огромном монологе Кузовкина лишь во второй части спектакля. Поскольку нарочито деятельная дворня со сцены почти не уходит, зрители лишены возможности вникнуть в суть происходящего. Насладиться тургеневской словесной вязью им тоже не удается.

Кузовкин в исполнении замечательного мастера Виталия Стужева предстает существом потерянным, живущим в каком-то тумане, под гнетом несбывшихся мечтаний и напрасных надежд. Его убежденность, что он отец молодой хозяйки, кажется то ли идеей-фикс, то ли формой тихого безумия. Так или иначе, сочувствия к нему нет, хотя трагическая сущность очевидна, ибо такой Кузовкин явный «перпендикуляр» пушкинскому Вырину. Невнятными персонажами выглядят супруги Елецкие. Зато эксцентричная пара соседей-помещиков Тропачева и Карпачева, упивающихся собственным хамством, пугает своей очевидной современностью. Артисты Иван Баранов и Илья Богатырев находят в этих наглецах специфическое отрицательное обаяние, внятно объясняя природу этого явления, его вечное присутствие в жизни.

Завершением праздничной театральной программы стали две исторические фрески, равно подробные, глубокие и драматически насыщенные. «Слово о полку Игореве» идет в переводе Дмитрия Лихачева (с использованием текстов русских летописей). Поскольку старославянские речевые обороты при всем их «окультуривании» трудны для восприятия, в какой-то момент, подчинившись чеканному ритму, оказываешься в силовом поле патетического и чувственного напряжения, из которого рождаются первородные мысли о родине, долге, жизни.

Воины в белых одеждах (так древние славяне одевались на смерть) предстают единым целым в мыслях и чаяниях, общих и высоких, но интимных для каждого. Пластическая партитура зрелища тоже разработана внятно и для каждого индивидуально. Единство образа возникает из частных проявлений. Даже плач Ярославны звучит из уст нескольких актрис поочередно, а потому воспринимается индивидуально, поскольку каждая находит свою интонацию. Индивидуализирован, по существу, князь Игорь - Илья Колесов. Облачившись в черное, под гнетом цепей, князь кается истово и вдохновенно. Красивы некоторые пластические композиции, например, танец половчанок, вовсе не услаждающих хана или Игоря, а похожих на шемаханских цариц, провоцирующих неизбежное горе. Сквозь этот чувственный экстаз, кажется, «просачивается» мелодика языческой «Весны священной». Взаимосвязи позднего язычества и раннего православия обретают в ярославском «Слове...» черты исконного единства.

Наконец, «Пьер Безухов», спектакль по мотивам «Войны и мира» Л.Н. Толстого, где идеи национального духа и борьбы во имя человеческого самостояния куполом накрывают все частные интересы людей, помогая, как ни странно, их утверждению. Многие конфликтные линии судьбы и жизни Пьера Безухова простроены в инсценировке Игоря Ларина последовательно и внятно. Увлекательные интеллектуальные споры с Андреем Болконским, нелепая дуэль с Долоховым, его дурная женитьба на Элен Безуховой и хождение в масоны, явление Пьера при Бородине и в пылающей Москве, наконец, светлое чувство к Наташе Ростовой - всю судьбу своего героя артист Иван Баранов проживает объемно и страстно. Органическое простодушие Пьера, его наивность и чистота, медвежья грация и стремление к добру, приступы буйства и готовность к смирению - противоречия духа и плоти Пьера артист показывает, увлекая множеством оттенков и смыслов.

Смешанные чувства вызывает, пожалуй, лишь сценография. В насквозь распахнутой глубине сцены просматриваются некие странные сооружения, напоминающие декорации к фантастическим фильмам вроде «Путешествия на Луну» Жоржа Мельеса. Вместо гимна русскому ампиру какие-то крашеные бронзовкой железные колонны и «кружева». Зато многие персонажи представлены объемно и смело. Артист Андрей Виноградов видит Андрея Болконского жестким, но не черствым, бескомпромиссным, по-мужски зрелым, сердечным и темпераментным. Горечью пронизан эпатаж Долохова - Ильи Колесова. Библейским воином, Солдатом всех войн воспринимается Платон Каратаев, блестяще сыгранный Юрием Ивановым.

Завсегдатаи светских салонов выглядят не менее впечатляюще. Вдохновенно стерегущая устои своего клана Анна Павловна Шерер Аллы Кормаковой в шикарной чалме из змеиной кожи, аспидно лоснящемся платье, с шелестящим голосом сытой пантеры. Старый князь Василий Курагин Юрия Клипа - наглый «обломок империи» в камзоле времен Екатерины, настырный и лживый. Весьма зрелая княжна Катишь с засаленной девической косой и в трауре, язвительно сыгранная Татьяной Гришковой. Молодой артист Сергей Кожевников бесстрашно показал выжженную душу Анатоля Курагина. Суетливая Анна Михайловна Друбецкая Евгении Засухиной на пару с пышущей здоровьем беззлобной сплетницей Перонской Марины Мартыновой ведут свою ежедневную газету светских событий. Но лишь бездушная красавица Элен Ольги Калябкиной чувствует себя уютно в золотой клетке сценической среды. Вне реальности, внутри болезненных видений Пьера Безухова оказался не убитый им Наполеон Олега Челнокова, похожий на механическую куклу с обломком кинжала в груди. А хорошим людям тут тягостно: тоскливо милой Наташе Ростовой - Ольге Соловьевой, смущенная улыбка блуждает по лицу княжны Марьи - Алины Сенюшкиной, страшится своей неизбежной судьбы хрупкая и обреченная Лиза Болконская Екатерины Гуляевой. Но так или иначе, даже в самой развернутой исторической фреске интереснее всего живые люди, их жизнь и судьба.

Фото предоставлены театром

Фотогалерея