Белгород. Ностальгия по настоящему

Выпуск №9-10—189-190/ 2016, В России

В конце мая в Белгородском государственном академическом драматическом театре имени М.С. Щепкина состоялась премьера спектакля «Любовь и голуби» Владимира Гуркина.

В репертуаре Белгородской драмы давно не было «народной» комедии. Конечно, театр понимал, что находится в долгу перед своими зрителями - жителями черноземного края, где каждый второй горожанин связан кровными узами с деревней. Поиски названия будущего спектакля шли вместе с поиском режиссера, который бы тонко чувствовал стихию русской жизни, народные характеры и умел находить для их сценического воплощения яркую и пронзительную театральную форму.

Имя Станислава Мальцева, главного режиссера Драматического театра Тихоокеанского флота (г. Владивосток) возникло как будто случайно. Сначала - в общении с друзьями белгородского театра, столичными критиками, а затем на церемонии награждения лауреатов XIII Международного театрального фестиваля «Золотой Витязь» состоялось личное знакомство руководства Белгородской драмы с режиссером. Белгородская «Касатка» А.Н. Толстого в постановке Семена Спивака и спектакль Уссурийского театра драмы имени В.Ф. Комиссаржевской «Саня, Ваня, с ними Римас» В. Гуркина в постановке Станислава Мальцева стали обладателями приза «Серебряный Витязь», а три приморских актера были награждены «Золотыми дипломами» фестиваля. Тогда же режиссеру поступило приглашение о сотрудничестве, и мостом из Владивостока в Белгород стала именно драматургия Владимира Гуркина: для белгородской постановки после долгих переговоров была выбрана пьеса «Любовь и голуби».

- Как и многие другие, я прекрасно помню яркий и успешный фильм Владимира Меньшова, и некоторые сомнения были по этому поводу - до того, как я взял в руки пьесу, - рассказывал Станислав Мальцев в одном из интервью. - Как только ее прочел, четко понял, что я это поставлю, и поставлю по-другому, нежели это сделано в кино.

Бережное и глубокое прочтение пьесы Владимира Гуркина открыло режиссеру смыслы, которые ускользнули из знаменитой киноверсии, позволило иначе взглянуть на комедийных героев, обнаружив в жителях байкальской глубинки и вечные русские характеры, и «уходящую натуру» человеческих типов советской Атлантиды.

... События спектакля разворачиваются на фоне Олимпиады-80. Старый ламповый «Рекорд» с раскуроченной задней стенкой, обнажающей телевнутренности, - не просто свидетель и судья происходящего, но его активный участник. В разгар семейной ссоры он принимает на себя удар кулака и отзывается трансляцией футбольного матча. «Вот тоже, косоногие!» - досадливо бросает ему Вася Кузякин, и скандал, грозивший космическим размахом, меркнет перед непреходящей драмой отечественного футбола. Сцену чтения письма об уходе Василия из семьи телевизор оплакивает прощальной олимпийской песней, а объяснение Нади с Раисой Захаровной комментирует энергичным баритоном Муслима Магомаева, утверждающего: «Будет небесам жарко!». Не расстается с радиоприемником, из которого в маленький мир поселка при леспромхозе доносятся отзвуки спортивных баталий, сын Кузякиных Ленька. И радиола в квартире Раисы шепчет о любви, которую можно выдумать, голосом умершего в олимпийское лето Джо Дассена...

В этих ярких приметах советской эпохи, в узнаваемых деталях Станислав Мальцев рисует бытовой план комедии. Он окрашен мягким юмором, который возникает не из эффектных режиссерских кунштюков, не из актерских «ужимок и прыжков», а из самой природы жизни простых, бесхитростных, сердечных и смешных людей. Тут что ссора, что гулянка - на всю деревню, тут проводы что на курорт, что в армию - как на войну. И смеются здесь - до слез. И через слезы.

Неслучайно красочные, живые, пульсирующие комедийные сцены в спектакле «Любовь и голуби» соединяются с пронзительными «надбытовыми» картинами. В сценографии Марины Шепорневой обыденный деревенский двор с деревянными мосточками, крылечками да лестницами венчает голубятня, а от нее тянется еще одна лесенка - ввысь, в небо. Туда, где парят Васины голуби, туда, где живет душа убитого ни за что ни про что деревенского дурачка Володи...

Этот внесценический персонаж пьесы В. Гуркина в спектакле неотступно следует за Кузякиным - как его ангел-хранитель, как его совесть. С грустью бросит он пальмовую ветвь вслед провалившимся в пучину страстей Василию и Раисе, заслонит от семейного кошмара и успокоит Оленьку, криком: «Папа, уходи!» спасающую отца, осыпет зернами милующихся в лодке Васю и Надю, а в финале покажется на помосте голубятни со спеленутым младенцем на руках. Ни одного слова не произносит артист Илья Васильев, но внутреннее состояние, которое он несет, блаженная полуулыбка, что играет на его лице, свет, каким наполнен образ Володи, - все это становится чистым и звучным камертоном спектакля.

Отсвет Володиного юродства заключает в себе и Вася Кузякин в исполнении Дмитрия Евграфова. У него детская душа, он, подобно шукшинским чудикам, белая ворона в своем кругу, он томится тоской по чему-то высокому, невыразимому, несбыточному. Теплыми красками, нежными интонациями проникнуты Васины воспоминания о Володе, которыми он делится с младшей дочкой Олей. Счастливая улыбка озаряет его лицо всякий раз, как только прозвучит заветное слово - «голуби». Да ведь и его дурацкий курортный роман с Раисой начинается не только потому, что море, солнце, музыка и тот самый бар, о котором выспрашивал Вася у старшей дочери... Просто случайная знакомая невзначай упомянула о глупых птахах, способных к удивительной нежности...

Раиса Захаровна (Надежда Пахоменко) - никакая не femme fatale, не роковая соблазнительница. Просто одинокая книжная женщина с фантазиями. В сущности, большой ребенок, лишившийся отцовской любви и защиты, она тоже в каком-то смысле юродивая, живущая в параллельной реальности. Надежда Пахоменко ведет линию своей героини мягко, избегая яркого гротеска и победительной бравады. Немножко неловкая, чуточку нелепая и «вся такая внезапная, противоречивая вся», ее Раиса рада обмануться в первом встречном, придумать своего возлюбленного. «Какой вы красивый человек, Вася!», - с придыханием произносит Раиса, утомленная южным солнцем, пряным коктейлем и жаркими танцами праздной отдыхающей публики. После чего внимательно, с близорукой тщательностью, рассматривает и едва только не ощупывает осоловевшего Василия. Но когда курортный морок рассеется, когда неуместно элегантная Раиса ошпаренной курицей вылетит с кузякинского двора, когда Василий встретит ее уже готовым к побегу, с собранным чемоданом, - тогда настанет крах ее призрачного, придуманного короткого счастья.

Крах не придуманного, но неосознанного счастья Надя Кузякина (Юлия Волкова) переживает, словно герои античных трагедий. Да и сказать только! Рушится ее уютный, гармоничный микрокосмос, наполненный каждодневными заботами: проводить на работу и в школу, натаскать воды в баню, дать поросятам корм, накрыть ужин под конусом уличной лампы, освещающей и освящающей простую жизнь дружной семьи. Юлия Волкова органично рисует метаморфозы своей героини: бойкая, расторопная, острая на язык Надя, уверенная в незыблемости существующего порядка вещей, после измены Василия теряет опору бытия и от бабьей обиды начинает яростно разрушать все то, что тридцать лет они создавали вместе. Но в этом глубоко русском образе артистка открывает необыкновенную жизненную силу, способность не только к прощению, но и к собственному возрождению. Какое смятение чувств выражает ее лицо, когда Надя метет двор, всматриваясь то ли в даль небес, то ли в свою душу... Сколько торжествующей женственности воплощено в Надежде, явившейся на свидание к Василию в белом платье в крупный красный горох... Как светится любовью ее лицо, обращенное к уже прощенному мужу, как по-детски наивно старается скрыть она вновь обретенное счастье от сторонних глаз, какой молодой русской красавицей предстает, открывая сокровенную женскую тайну...

Дуэт Юлии Волковой и Дмитрия Евграфова строится на тонких нюансах актерского взаимодействия. Следить за точно прочерченными линиями отношений их героев, вибрировать в амплитуде их интонаций, схватывать движения рук, глаз и сердец навстречу друг другу доставляет зрителю настоящее театральное удовольствие. Так же, как и партнерство другой пары спектакля - бабы Шуры и деда Мити Вислухиных. Анна Краснопольская и Андрей Терехов добавляют сочный и густой комизм в действие, снижают пафос страданий и метаний главных героев солеными да перчеными шутками и прибаутками, и в то же время вносят щемящую ноту в мелодию спектакля. Старые бобыль с бобылихой так жмутся к семье Кузякиных, так истово и страстно проживают с Надей и Васей все перипетии и загогулины их отношений, так нежно относятся к их детям оттого, что своих не дал им Бог.

В стройном ансамбле спектакля образы детей Кузякиных точно воплощают лучшие ипостаси их родителей. Прямая, честная, строгая Людмила в исполнении Нины Кранцевич уходит от мужа, не найдя в супружеских отношениях лада и сердечности, на которых держалась родная семья. Простодушный, по-юношески порывистый и по-мальчишески стыдливый Ленька (Роман Рощин) за время сценического действия вырастает в настоящего мужчину, искренне желающего защитить свою семью и свою Родину от супостатов всех мастей. Юная Оленька, какой играет ее Наталья Чувашова, несет в себе ангельскую чистоту ребенка, душевную и духовную близость с отцом, с небесным безгрешным миром - Володиным и голубиным...

... В финале спектакля совершается чудесное преображение героев. Они выходят к зрителям в светлых одеждах - красивые, одухотворенные, устремленные в небеса. Бьется голубка под Васиной рубахой, взмахом руки отпускает он ее к любимому, и в прощальном танце (балетмейстер Александр Малахов) отпускают друг другу все взаимные обиды и грехи мужья и жены, дети и родители, братья и сестры. И уже не сдержать слезы, не унять бьющуюся в груди голубку, не утолить мучительной ностальгии. Ностальгии по чему-то очень настоящему, почти безвозвратно утраченному, оставшемуся там, далеко, вместе с этими простыми, бесхитростными, сердечными и смешными людьми...

Фотогалерея