Виктория Севрюкова: "Я отвечаю за каждый костюм"
Выпуск № 6-226/2020, Лица
Виктория Севрюкова убеждена, что художник по костюмам в спектакле фигура ключевая: зритель может не знать фамилии актера, не запомнить имени персонажа, которого тот играл, но сможет достаточно подробно описать, во что он был одет, если, разумеется, сценический костюм, что называется, попал в десятку. «Страстной бульвар, 10» решил побеседовать с мастером, чьи творения не выходят из памяти даже спустя годы.
- В создании театрального костюма есть что-то от волшебства. А если описать процесс простым русским языком, как это будет выглядеть?
- Взять текст первоисточника, внимательно прочесть, понять, что двигало персонажами (скажем, как Раскольников убил старуху-процентщицу), выслушать пожелания режиссера, уточнить, как тогда одевались и, проведя психологический анализ, придумать костюмы, которые эти, никогда не существовавшие в действительности люди, могли бы носить. Как видите, со стороны все выглядит достаточно прозаически.
- Да, как «технологическая» цепочка, которой не так уж сложно научить. А на самом деле?
- А на самом деле научить нельзя. Это как-то иначе должно называться. Тем более, что это не одна профессия, а целый «букет». Мало быть художником и нарисовать красивый эскиз. Ты должен быть технологом, чтобы объяснить мастерам, как его сшить. Ты должен разбираться в тканях, знать, как они себя ведут и при раскрое, во время шитья, в носке, при стирке или чистке. А еще ты должен быть психологом, чтобы настроить мастеров на работу - равнодушные руки ничего стоящего создать не могут.
- Но вам же кто-то передал профессию из рук в руки?
- Я училась в Школе-студии МХАТ. В советские времена студенты в обязательном порядке проходили стажировку у мастеров. Я выбрала двоих - Энара Стенберга, работавшего в Театре им. Моссовета, и великого мудреца Даниила Лидера в Театре им. Ивана Франко в Киеве. Вот они и вылепили из меня художника. Это были не просто мастера - вселенные! Есть у меня мечта когда-нибудь написать о них книжку.
- Не так давно вы и сами набирали курс в ГИТИСе.
- Отбирала их не я, мне просто дали тех, кто успешно сдал экзамены, так что подход в духе «у него нет способностей, а потому я его учить не буду» исключался по определению. Учить нашей профессии должен человек, стоящий «на конвейере», делающий костюмы здесь и сейчас, причем успешный человек, а не «сбитый летчик». Нельзя переносить на учеников свои проблемы и комплексы. Взлететь и набрать высоту они смогут, только если будут видеть, как «летит» их наставник, не думая при этом, что и как он делает в каждый отдельный момент, какими перьями в какую сторону полет направляет. Все ребята были моими ассистентами: стояли рядом и наблюдали - как я выбиваю смету у директора, как общаюсь с мастерскими и актерами и так далее. Но вы же понимаете, своих собственных ощущений от всего этого я им все равно передать не могу. Более того, я даже не знаю, что нужно для того, чтобы стать художником по костюмам. Потому и считаю, что научить - нельзя, и преподавать больше не буду. Несмотря на то, что из семерых моих выпускников пятеро буквально нарасхват.
- Немудрено, питомцы такого мастера и сами, наверняка, на вес золота?
- Просто настоящих профессионалов в нашем деле не так уж и много. Зато «дизайнеров» - хоть ложкой ешь. Рисуют они, в большинстве своем, прекрасно, но то, что ими придумано - ни сшить, ни носить невозможно. И, главное, это не имеет никакого отношения к театру.
- А чем отличается то, что имеет к театру отношение, от того, что не имеет?
- Театральный костюм должен быть правильно зачат и вовремя рожден. И непременно эмоционально окрашен. Не может быть костюм сам по себе, просто эффектное нечто. Я своим ученикам не устаю повторять: неплохо, если вы умеете делать из дерьма конфетку, но учитесь делать и настоящий театр. Потому что, если завтра вас позовут в Голливуд делать, скажем, «Анну Каренину» с Анжелиной Джоли в главной роли, вы ее в целлофан и туалетную бумагу не оденете. Вам придется продумывать каждый шов, каждую складку, тщательно выверяя, как она будет смотреться, когда актриса закружится в вальсе или упадет в объятия возлюбленного.
- В «Сказке» о царе Салтане», которую вы с Алексеем Франдетти недавно выпустили в Большом театре, более 200 костюмов. Вы во всех каждый шов выверяли?
- Конечно. Иначе нельзя. Я отвечаю за каждый костюм в спектакле, сколько бы их ни было. И не могу позволить схалтурить ни в одной пуговичке, манжетке и даже строчке. Мне хотелось сделать сказку из времен моего детства, ведь «Салтан» стал моей первой оперой в жизни. А в книжке, которая у меня была, - иллюстрации Билибина, совершенно гениального художника. В свое время он отправился в экспедицию в Архангельскую область и вернулся совершенно потрясенным - он понял, как мало люди знают о своей стране и ее истории. Вдохновленные Билибиным, мы изучали подлинные русские костюмы допетровской эпохи, о которых, к сожалению, известно не так много. Мы искали ткани в разных странах. И образное решение спектакля мне «подсказала»... Святая София, самый, на мой взгляд, великий православный храм в мире. Мы вышивали, отделывали камнями, в результате костюмы получились довольно тяжелыми, мы их буквально выверяли по граммам, чтобы максимально уменьшить вес. Но актеры так вжились в них, что почти этого не замечали. Византийская роскошь, нарядная и изобильная - вот что такое «Сказка о царе Салтане».
- Визуальный ряд спектакля очень сильно влияет на зрителя, ведь цивилизация все настойчивей сводит наше восприятие окружающего мира к «картинке».
- В том и дело, что от того, какой получится эта «картинка», во многом зависит в каком состоянии зритель выйдет из театра. Захочется ему купить цветы любимой женщине или устроить ей скандал, погладить своего ребенка, вернувшись домой, или пнуть собаку. В одной только Москве каждый вечер идет около десяти спектаклей, к которым я делала костюмы, и смотрит их почти десять тысяч зрителей. И настроение каждого из них зависит в том числе и от меня, от того, как я сделала свою работу.
- Ну, испортить настроение зрителю сегодня у некоторых постановщиков просто в порядке вещей. Такое впечатление, что они соревнуются, чья постановка быстрее и неотвратимее вгонит в депрессию.
- Незадолго до премьеры в Большом, «Салтана» поставил в Париже Дмитрий Черняков, которого я считаю действительно выдающимся режиссером, что, впрочем, не избавляет меня от недоумения, зачем он превратил пушкинскую сказку в историю мальчика-аутиста, растущего без отца? Остров Буян, Царевна-лебедь, тридцать три богатыря и все остальное - это только его больные фантазии. Между тем, и сказка Александра Сергеевича, и музыка Римского-Корсакова - это чистый, высокий и радостный свет, а вовсе не бред тяжело больного. Для чего все это было вывернуто наизнанку? Если было так важно рассказать о несчастьях ребенка с покалеченной психикой, то разве нельзя было заказать пьесу какому-нибудь одаренному драматургу, и попросить композитора написать для нее музыку. И героя можно было бы назвать Гвидоном, если уж так хочется. Но почему непременно нужно сделать прекрасную, счастливую сказочную историю плодом больного воображения?
- Оперный театр, к несчастью, переживает нелегкие времена...
- Он существует сегодня в очень конкретном жанровом решении: публику нужно удивить, любой ценой сделать не так, как у других. Все мировые оперные режиссеры объясняют это тем, что только креативные решения еще позволяют оперным театрам существовать. На традиционные постановки, идущие из года в год, зритель давно бы ходить перестал, и все оперы пришлось бы позакрывать. Но самое удивительное - то, что сделано в более-менее классическом виде, постепенно начинает подаваться как невероятное супер решение на фоне неизбывных экспериментов. Так мы сохраняем жанр.
- С драматическим театром тоже все обстоит непросто: черные задники, пустые стены, классика, которую играют в трех пиджаках, надетых на белые футболки вкупе с драными джинсами...
- Я считаю, это преступление перед зрителем. Он пришел в театр, заплатил немалые деньги за билет и получил в «Гамлете» три пальто? Публика приходит в театр из своей обыденной жизни - трудной, не слишком у многих интересной. Она заполняет зал и из его темноты смотрит на освещенную сцену. И что она там видит? Отражения чьих-то комплексов, которые за ее кровные деньги на ней же и отрабатывают? Известно же, что здоровый человек в театре работать не будет ни в каком качестве. Туда идут люди с проблемами. И счастье, что есть место, где можно эти проблемы переработать. Но результат должен быть таким, чтобы человек, прикоснувшись к нему, становился лучше, а не хуже. Почему надо делать некрасиво и убого, да еще для нашего зрителя, который и так тяжко живет? Даже современную пьесу можно поставить ярко и образно, я уже не говорю о классике, которую в угоду этому ущербному минимализму перекраивают вдоль и поперек. Ставьте современные пьесы и оставьте классиков в покое. Я не пойду смотреть Чехова в современных костюмах, как бы гениально он ни был сделан. Настоящий русский реалистический театр находится в большой опасности - он не просто не моден, он изымается из профессии. Ведь в основе его всегда был рассказ о душе человеческой, а нам из всех утюгов твердят, что никакой души у человека нет, и нечего ерундой страдать.
- А можно «дурацкий» вопрос - чем для вас является театр?
- Невероятным актерским искусством. Пространством безудержного актерского существования. Инна Михайловна Чурикова играет со сломанной рукой и мановением пальца берет зал. Как это у нее получается? Не объяснить! Теперь этого нет ни в одном театре мира - все эти Дузе и Бернар продолжают «жить» только в наших великих актрисах. Нам ставят в пример заграничный театр как пример «правильного» театра. Но ведь там артист отыграл, повернулся и ушел, словно выключился. Там актера превращают в марионетку, которая должна изобразить придуманный режиссером «креатив», который при ближайшем рассмотрении оказывается не новаторством, а «вторичкой». Можно даже достаточно точно определить, у кого и откуда что взято. Наша огромная 140-миллионная страна должна иметь вкусную и здоровую духовную пищу. Ей нужно возвращать ее корни, нравится это кому-то или нет. Если меня спрашивают, традиционалист ли я, отвечаю - да! Только традиция в моем понимании - огромна, многогранна и невероятно современна.
Фотогалерея
