Каждый раз отстраивая заново... / К 125-летию Московского Художественного театра

Выпуск №2-262/2023, Портрет театра

Мудрецы тоже ошибаются. И гораздо чаще, чем принято думать. Георг Вильгельм Фридрих Гегель, увенчанный лаврами одного из основоположников европейской философии, в своих прогнозах был не всегда точен: история повторяется не дважды, а несчетное количество раз, и в этих повторах, помимо названного философом фарса, ей доступно все разнообразие жанров - от нуара до комедии абсурда, и от хоррора до высокой драмы. 14 октября 1898 года (до пришествия нового стиля оставалось еще почти два десятилетия) трагедией Алексея Толстого «Царь Фёдор Иоаннович» открылся Московский художественный театр. Этот день был и, пожалуй, остается самой диалектичной датой в истории отечественного театра.

МХТ, в сущности, и появился на свет как результат действия принципа единства и борьбы противоположностей. Похоже, отцы-основатели интуитивно о чем-то таком догадывались. Не зря же принятая ими система театростроения была бинарной: одному принадлежало вето художественное, другому - литературное. Актёру и режиссёру-любителю Константину Алексееву - 35. Драматургу и театральному критику Владимиру Немировичу-Данченко - 40. Они мало похожи в ту пору на седых старцев со всем известных фотографий. Наоборот - энергичны, решительны и готовы работать без продыху ради того, чтобы на свет появился театр, не похожий ни на один из существовавших прежде: «Мы приняли на себя дело, имеющее не простой, частный, а общественный характер. Мы стремимся создать первый разумный, нравственный, общедоступный театр...», - писал Станиславский.

Казалось, все продумано и взвешено. Оба умели принимать непростые решения и отвечать за их последствия. Признавать и исправлять ошибки, учитывать коррективы, неизбежно вносимые жизнью в самый тщательно разработанный план. Они точно знали, чего хотели. И понимали, на что шли: «Программа начинающегося дела была революционна. Мы протестовали и против старой манеры игры, и против театральности, и против ложного пафоса, декламации, и против актерского наигрыша, и против дурных условностей постановки, декораций, и против премьерства, которое портило ансамбль, и против всего строя спектаклей, и против ничтожного репертуара тогдашних театров. В своем разрушительном, революционном стремлении, ради обновления искусства, мы объявили войну всякой условности в театре, в чем бы она ни проявлялась: в игре, постановке, декорациях, костюмах, трактовке пьесы и проч.»

Без этого лаконичного манифеста не обходится ни одна статья, посвященная МХАТ. Это своего рода традиция. Такая же прочная, как и попытка превратить живой театр, организм, живущий мечтами и сомнениями, переживающий кризисы, падения и взлеты, как и все живое на земле, в незыблемое бронзовое изваяние. Эдакий памятник самому себе. Кто взялся бы подсчитать, как часто на мхатовскую сцену прорывалось, а порой и прочно там обосновывалось и премьерство, портящее ансамбль, и ложный пафос, и актерский наигрыш, и репертуар, к которому возникала масса вопросов как художественного, так и этического порядка? Но каждый раз этот театр предпринимал титанические усилия, чтобы отстроить себя заново. И этот ген регенерации тоже был заложен в ДНК Художественного театра его создателями.

Известно, что уже летом 1902 года Немирович-Данченко признавался в одном из писем: «Вот 5-6 лет назад я мечтал о каком-то театре. Теперь есть Художественный. Он лучше всех театров, но он далеко не тот, о котором я мечтал, и именно теперь он даже меньше походит на тот театр, чем два года назад». Владимир Иванович был уверен, что и его соратник испытывает те же чувства - построенный ими театр не удовлетворяет его «тайным желаниям». Архитекторы этого театра расходились и в творческих подходах к «проектированию» спектаклей. Немирович-Данченко во главу угла ставил выверенную до мелочей концепцию постановки - замысел, которым режиссер должен увлечь артистов настолько, чтобы они превратились во вдохновенных исполнителей задуманного. Станиславский же стремился не обнаруживать свою цель перед актером, добиваясь того, чтобы тот сам пришел к ней в результате работы над ролью. Им снова и снова приходилось искать компромисс, перестраивая конструкции, казавшиеся абсолютно прочными и надежными. А те свои «тайные желания», которые каждому из них не удалось реализовать в своем драматическом детище, они перенесли на новое поприще - музыкального театра.

При каждом следующем повороте колеса Истории современники и очевидцы происходящего в очередной раз убеждаются - в анналах русской сцены нет более красноречивого доказательства принципа единства и борьбы противоположностей, чем судьба театра, названного при рождении Художественно-Общедоступным. Создававшийся как частное предприятие на паях, с контрактной системой занятости, он через два десятилетия стал государственным, с практически пожизненным пребыванием актеров в труппе. Рождавшийся как протест против омертвевшего академического искусства, ещё при жизни создателей получает статус академического и негласное звание первого театра страны. Обязанный своим взлетом чеховской «Чайке», долгие годы носил имя Максима Горького, которого именно Чехов рекомендовал отцам-основателям как одаренного молодого драматурга. Задуманный как единый организм, он прошел через трагедию разделения.

На протяжении многих лет не было у нас двух драматических театров, столь противоположных друг другу по принципам существования. Один театр принимает имя Чехова, всеми силами стремится вытравить из своей жизни клеймо «академичности», бодро экспериментирует с рыночными технологиями и одним из первых переходит на контрактную систему. Другой хранит верность Горькому, несет звание академического как знамя, до последнего сопротивляется контрактной системе и прочим рыночным новшествам. Те, кто брал на себя персональную ответственность за Художественный театр, отличались характерами, мировоззрением, творческими принципами. Общим у них было одно - беззаветная любовь к этому театру.

Олега Николаевича Ефремова призвали старые мхатовцы, и он, любя театр, в верности которому поклялся еще студентом, принял брошенный судьбой вызов: «Мы продолжатели дела великих - Станиславского и Немировича-Данченко, Чехова и Горького... Продолжатели... Поэтому перед нами неизбежно встает вопрос о традициях. И периодически возникает желание сохранить то, чего добился этот театр. Превратить его в музей. Это можно понять. Ведь есть зрители, которые полюбили этот театр, полюбили его артистов, его атмосферу и даже штампы этого театра. Но если бы мы пошли по этому пути, то пошли бы против главной традиции этого театра, его главной задачи - не останавливаться, продолжать свой путь развития, поисков, открытия сегодняшней жизни и сегодняшнего человека...»

Татьяна Васильевна Доронина тоже не смогла не ответить на призыв тех, кто поверил в нее: «Противостоять таким разрушительным силам одной невозможно. А порядочность и православная вера, данные мне родителями, диктовали: «Соверши то, что в твоих силах»... Здесь не характер и не сила, а обязательства, которые, видно, на меня Господь Бог возложил: «Попробуй, если другого выхода нет». Решила попробовать. Но если всю правду сказать, то артисты, что Ефремову не понадобились, профессиональные и талантливые, сплотились и очень мне помогали. Без них я ничего бы не сделала. Они держали дисциплину и чудесно играли на сцене».

И Олегу Павловичу Табакову пришлось принимать непростое решение: «Какая разница, назовут меня завхозом или прорабом, если я понимаю, что нужно предварительно сделать, дабы люди хоть немного подготовили души к творческому акту?.. Понадобилась санация, и позвали специалиста... Мне много раз задавали вопрос, зачем я полез сюда, во МХАТ. После некоторых размышлений я сформулировал ответ: подлее было бы отказаться».

Театр существует здесь и сейчас - от утренней репетиции до закрытия занавеса по окончании вечернего спектакля. Завтра все начинается с начала. И никакой сегодняшний успех не гарантирует от завтрашнего провала. Кто знает, каких усилий стоило Константину Сергеевичу признаться, что он «с еще большей ясностью сознал, что наш театр зашел в тупик. Новых путей не было, а старые разрушались. Однако немногие из нас задумывались о будущем. Зачем?! Театр имел успех, публика валила валом, все, казалось, обстояло благополучно... Другие - в числе их Владимир Иванович и отдельные артисты - понимали положение дела. Надо было что-то предпринимать по отношению к театру, ко всем артистам, к самому себе, - и как к режиссеру, потерявшему перспективы, и как к актеру, деревенеющему от застоя... Снова наступил тот период в исканиях, во время которого новое становится самоцелью. Новое ради нового».

Колесо Истории продолжает свое вращение. И МХАТ, существуя в двух ипостасях, снова ищет это новое, чтобы в который раз все начать с начала...

Фото из открытых источников в Интернете

Фотогалерея