Счастье не за горами / "Счастливый день" в Московском Новом драматическом театре
Выпуск №4-264/2023, Премьеры Москвы
К Островскому художественный руководитель Московского Нового драматического театра обращался нечасто, но всякий раз удачно. В «Шутниках» (2004) Вячеслав Долгачев поэтизировал бытописательскую природу автора, смещая жанровые акценты к трагикомедии и одновременно выявляя в пьесе изумительную россыпь интересных ролей; в «Богатых невестах» (2011) бережно перенес текст в современные реалии, где он будто сам по себе заиграл свежими красками... Новый спектакль «Счастливый день» выглядит логическим завершением незаявленной трилогии, где нет ничего хрестоматийно островского для любителей бородатой псевдоклассики - зато есть живое, подлинно человеческое, сегодняшнее отражение авторской проблематики. Жизнь (и по Островскому, и по Долгачеву) - есть радость, и как бы люди ни пытались ее испортить - все равно не удастся. Но поиски «своего» счастья в этой жизни... вот главная загадка.
Пьесу, написанную в соавторстве с Н.Я. Соловьевым, принято считать малоизвестной, хотя ставят ее довольно часто - просто не в тех театрах, что постоянно на слуху у столичного жителя. Ее прелесть в традиционной линейной композиции, изящной отсылке к коллизии гоголевского «Ревизора», легкости письма и полном отсутствии мрачных тонов, которыми зачастую окрашены финалы канонических комедий Островского («Бешеные деньги», «Последняя жертва»). Открытий никаких, однако соблазн прикрепить «Счастливому дню» ярлык «безделки» исчезает, когда задумываешься о персонажах, предложенных Соловьевым и оживленных его гениальным учителем. Есть легенда, что беллетрист Боборыкин однажды похвалил Островского: мол, в такой-то пьесе у тебя роль есть превосходная. «У меня каждая роль - превосходная!» - невозмутимо ответил «боженька» Малого театра. Кто бы осмелился возразить? И тогда, и особенно сейчас, когда в подавляющем большинстве пьес ролей просто нет - а есть разложенный на голоса коллективный автопортрет драматурга, как правило, довольно отталкивающий.
В 1877 году в «Счастливом дне» с огромным успехом играли звезды двух столиц - Шумский, Садовский, Акимова, Савина, Варламов, Горбунов... образы, ими созданные, называли «выхваченными из жизни», невероятно узнаваемыми, и оттого смешными. Прошло полтора столетия - и вот же они опять, узнаваемые и «выхваченные», будто бы только что видел неутомимо деятельную Ольгу Николаевну Сандыреву на собрании членов загородного садоводства, а мимо промчалась на самокате по пыльной дороге ее веселая дочь Настя...
Сцены из жизни уездного захолустья... каждый из нас, читая эти слова, представит свою провинцию. Деревянные домики вперемешку с кирпичными малоэтажными постройками, магазинчики, лужи, кусты и заборы, пение птиц и лай собак, хиты девяностых из динамиков, яркий солнечный свет и запах дыма... Обязательный офис «Почты России» и вечный ремонт. Удивительно, как весь этот ассоциативный ряд уместился в лаконичное и стильное сценографическое решение художника Маргариты Демьяновой - оно будто бы снимает с предохранителя память, запускает дремлющее зрительское воображение. Синий мир почтмейстера Сандырева и его семьи устроен парадоксально - в нем царит хаос, торчит стремянка, свалены кое-как посылочные коробки, легкомысленно брошена открытой банка с краской (в нее, конечно, вляпается ботинком генерал-ревизор)... но как здесь уютно - и в том числе актерам! Географическая карта на заднике, с ее манящими названиями дальних стран и континентов - мечта... туда разве что в бинокль посмотреть, а реальность, ничуть, по сути, со времен Островского не изменившаяся - здесь, среди почтовых ящиков, газет и папок с отчетностью. Добродушный отец семейства (Дмитрий Светус) восседает в халате - вроде бы рабочем, но, по сути, «обломовским» - завороженно уставившись в газету, как иной пенсионер - в телеэкран: «Малый Зворник...» звучит в его устах почти как «Израиль, сектор Газа». Такой Сандырев - воплощенные уют и доброта, даром что бездельник и по службе злоупотребляет... а у кого в России их нет, злоупотреблений? Планку возрастной роли актер берет играючи, минуя ловушки штампов, с восхитительной точностью находя достоверные интонации и жесты пожилого человека, простого - но не примитивного, нелепого - но не глупого.
В отличие от размеренных ритмов провинциальной жизни, спектакль стремителен и энергичен: три действия пьесы умещается в два часа без антракта. Весть о визите губернского генерала задает ритм погони - сбежать от начальства, наказания, нищеты, тоскливого однообразия; догнать удачу, успешную партию... поймать шансы на счастье. Никакой патриархальной благости, клубящейся в обыденном сознании вокруг даже самых острых пьес Островского, здесь нет и в помине. Пружина действия - хлопоты Ольги Николаевны (первоначальное заглавие звучит как «Всех устроила!») в исполнении ослепительной Натальи Рассиевой. Сочно, иронично играет она свою расписную маменьку с пышным бюстом и тревожно-требовательным взглядом: вот-вот грянет гром, а ее «чудовище» политикой занимается... Ревностно защищает она свой маленький мир, правильный и честный (да-да, всё что для дома и семьи - честно!), хитрит, ругается, бьется ради дочерей... и вдруг чистым, сильным голосом запевает в финале песню-камертон (Песня 10 «Сада божественных песен» Г. Сковороды), которую в полумраке подхватят все остальные: «А мне одна только в свете дума...» И молитва, и оправдание, и момент истины.
Режиссер аккуратно, без ущерба смыслу, сократил численность населения пьесы, но никто из действующих лиц спектакля не обделен и не унижен прямолинейными сатирическими разоблачениями; даже эпизодическая роль городского головы (Сергей Сахаров) и шаржированный образ Михаленко (Артем Глухов) имеют свое смысловое наполнение и свою изюминку. Вообще актуализация текста достигается в первую очередь актерскими средствами, и лишь потом - визуально-музыкальной «модернизацией» (в том числе и треками Люси Чеботиной, Шамана и Билли Айлиш). Липочка (Лидия Харламова) и Настя (Наталья Гришагина) - такие разные, какими бывают лишь родные сестры - играют свободно, ярко и уморительно смешно. Старшая «спящая красавица», изнывающая от скуки, привычно подставляет руку для измерения давления, будто перед ней не доктор, а мастер ногтевого сервиса... и лениво грозится уйти в портнихи; младшая, модница и непоседа с бенгальскими чертиками в глазах, в восторге от возложенной на нее миссии - очаровывать, завоевывать, играть!.. Для нее спасение отца от проверки начальства - долгожданное событие, их ведь так мало в захолустном городишке. Глядя на ее изящную фигурку и прелестное личико, не может остаться равнодушным ни строгий генерал (великолепная работа признанного мастера МНДТ Романа Бреева), ни его помощник (Максим Горшков). Последний воплотил на сцене мысль о том, что в душном чиновнике порой прячется бог танцпола - дайте только возможность, и кокон официального мундира треснет, выпорхнет наружу эффектный красавчик... Артисты с таким удовольствием купаются в игровой стихии, что в какой-то момент ловишь себя на мысли - боже, как хочется поверить в будущее героев - сказочное, где любовь бывает с первого взгляда...
А верить не получается. Светлый сценический мир «Счастливого дня» строится будто бы наперекор событиям, в нем происходящим. Странное какое-то счастье... младшая дочь уезжает в Москву, чтобы под прикрытием брака стать «секретарем» генерала; на старшей женятся - будто берут первую попавшуюся на глаза встречную... «оно и расходов меньше, две свадьбы зараз!» Смыслообразующей для режиссера стала фигура уездного доктора Нивина (Евгений Рубин). Непривычно видеть актера в таком образе - потухшего, блеклого «местечкового интеллигента» с портфелем, одержимого мыслью о науке, а в большей степени - об отъезде. Диссертация - одновременно и соломинка, за которую он цепляется, и навязчивая идея, высасывающая силы. Изорвав свой труд, потерпев крах всех надежд, Нивин вынужден очнуться, оглядеться наконец по сторонам... и услышать ключевые слова, произнесенные Сандеревой: «Вести добродетельную, семейную жизнь, делать людям добро там, где судьба поселила; много добра!»
Великий знаток живой русской речи Островский работал над языком персонажей, добиваясь красочности и вместе с тем - ясности, сжатости и выразительности диалогов. Вячеслав Долгачев отказывается осовременивать речь нынешним сленгом, он предлагает иной ход: выраженный говор (работа с диалектом Маргариты Ефремовой), который артисты подают со вкусом и даже с некоторым щегольством. Это дает одновременно и дистанцию, ироническое отстранение - и тотальное ощущение «провинциальности», которая, в сущности, и есть Дом.
Спектакль Вячеслава Долгачева удивительным образом подсказывает ответ на вопрос - зачем нам вообще сегодня Островский. Каким бы темным ни было царство - в самой музыке пьесы, в самом ее языке уже таится надежда на преображение. Каким бы ни был глупым, невежественным, ограниченным персонаж - его можно простить, если живо его сердце... оно же, как известно, лучше, хоть и правда, и ум - хорошо.
Фото предоставлены театром
Фотогалерея
