Голод как воля и представление / "Голод" в МХТ имени А.П. Чехова

Выпуск №7-267/2024, Премьеры Москвы

На Малой сцене МХТ имени А.П. Чехова состоялась премьера спектакля Екатерины Бондарь «Голод» по одноименному роману норвежского писателя Кнута Гамсуна, вышедшего в 1890 году и считающегося, несмотря на очевидные элементы натурализма в его подробных описаниях состояния голода журналиста Андреаса Тангена, в которых угадываются автобиографические элементы, одним из первых модернистских текстов мировой литературы. Литературные параллели можно провести с Джойсом и Кафкой, с Сартром и Камю, а для русского читателя очевидно родство гамсуновского героя с персонажами Гоголя и Достоевского.

Для своего нового спектакля по тексту Анны Лифиренко, созданному на основе романа (назвать это инсценировкой все же было бы некорректно, это скорее эскиз по мотивам), Екатерина Бондарь вполне могла бы использовать эти многочисленные литературные аллюзии, а также очень интересные, почти экзотические для русского читателя реалии столицы Норвегии Христиании (сегодня - Осло) с ее пустынностью и отчужденностью, но режиссер избирает иной путь, отказываясь от любого приближения к реализму и создавая в этом камерном, но очень сценически плотном спектакле свой дивный новый мир.

Артур Шопенгауэр в начале XIX века создал философскую концепцию мира как воли и представления, понимая под волей жажду жизни, от которой человек по природе своей не может отказаться, но она приводит его к страданиям. А представление понималось как образ пережитого, включающий наблюдение за самим собой «со стороны». Кажется, в концепции Бондарь герой, бедный и невостребованный журналист, мучимый голодом и разнообразными видениями и фантазиями, где все меньше угадывается реальность, заменил мир на голод, и он стал для него как выражением воли-желания поесть, так и представления - причем как в значении создания мысленных образов, так и в интересующем нас сценическом смысле: перед нами шоу, в котором героем в игровой манере открываются, а скорее, демонстрируются в сознательно измененном для нашего созерцания варианте глубины собственного подсознательного.

Не зря сценическая коробка в реализации художника Константина Соловьева выглядит как набор из нескольких фреймов (они даже расходятся и раздвигаются перед нами, как затвор фотоаппарата), а фон за главным героем в исполнении Сергея Волкова меняет свои цвета, не отличающиеся естественностью и больше напоминающие задники при съемках кино: от ядовитого зеленого до фиолетового, красного и кремового-желтого (художник по свету Игорь Фомин). Это именно театральное или кинопредставление о «Голоде», в котором, собственно, желание поесть и страдания от нищеты, голода и холода, оставляющие такое сильное впечатление при чтении самого романа, снижены до условных и почти абсурдно смешных.

Персонаж Сергея Волкова не пишет записки для самого себя, он знает, что мы присутствуем в зале вместе с ним, реагирует на нас: «Будьте здоровы», - говорит одному из зрителей, когда тот чихает. Всматривается нам в глаза, стоит совсем близко, и если это история сумасшествия и потери связи с реальностью, то наш герой, по крайней мере, контролирует авторство над ней, так как, возможно, представление о «Голоде» - единственная по-настоящему удавшаяся ему история. При этом многократные расхождения между правдой и иллюзиями здесь очевидно вступают в параллель с русской классикой: так, «Записки сумасшедшего» и фантазии Поприщина приходят в спектакль россыпью аллюзий - от алжирского бея до грезящейся герою девушки Илаяли, которая приходит к нему в виде уличной проститутки, а уходит в его фантазиях такой же сказочной и несбыточно недоступной, как и была. Как не вспомнить здесь «Невский проспект» Гоголя.

Проблема лишь в том, что обнажение контраста реалий с фантазиями героя режиссера интересует лишь условно, так как все внимание отдано именно фантазиям и симулякрам этой самой реальности. Кажется, давящая реальность проступает лишь в один единственный момент, когда несколько рамок сцены вдруг расходятся, цветные задники больше не зажигаются, и мы видим героя в длинной, почти бесконечной комнате с кроватью, ванной, плитой, странной желтоватой плиткой, напоминающей то ли сумасшедший дом, то ли тюрьму.

Эта сцена сильно контрастирует с предыдущей визуальной буффонадой, почти абсурдным рассказом о существовании героя, в котором ему встречаются разные персонажи, от уличного бродяги до девочки с шарманкой (оба персонажа - Евгений Перевалов), от редактора газеты до капитана корабля (оба персонажа - Николай Романов), от толстой проститутки, которой редактор платит 10 крон за хорошую работу (Мария Сокова) до проститутки в красивом красном платье (Полина Романова), уходящей с капитаном корабля. Характер их присутствия в жизни героя напоминает японскую карикатуру манга или комикс, пантомиму или цирк. А вот в сцене с кроватью, плитой и плиткой (здесь поселяется герой во время затяжной болезни после кражи у него пальто - как не вспомнить здесь гоголевскую «Шинель») время вдруг на секунду становится близким к реальному, слышатся диалоги о его выселении, подходит маленькая девочка, берет героя за руку и говорит о том, что наступил конец.

Но даже этот заземленный конец оказывается ложным - он становится очередным фреймом, который снимается режиссером, как шкурка с фрукта, как очередная обманка в этой стране чудес, где исходного пункта, от которого можно оттолкнуться в поисках правды, просто нет.

И баланс правды и реальности таким образом переворачиваются в этом спектакле - так как правды здесь нет, все блуждания и фантазии главного героя имеют не меньший, а даже больший вес, чем очень условная, почти сошедшая с полотен Фрэнсиса Бэкона мясная кость, которой его потчуют, или же пирожки за 50 эре, что кидает ему продавщица.

В следующем за ложным концом финале спектакля мы видим очевидно гротескные фантазии героя о возможных предложениях ему работы и всеобщем обожании: и здесь уже Поприщин смешивается с гоголевским Хлестаковым. Актеры очень гибко настраиваются на камертон, предложенный режиссером, и детальная, тонкая работа приглашенного в МХТ на этот спектакль артиста Театра Вахтангова (а до этого Театра Ленсовета) Сергея Волкова нанизывает коллажность спектакля на единую жемчужную нить. Хороши и Евгений Перевалов в ироничной интерпретации «псевдо-девочки» с шарманкой, и Николай Романов в роли редактора газеты, в которую пытается сдать свой фельетон Андреас Танген. Редактор встреченным им людям щедро раздает по 10 крон с присказкой: «Это хорошо», и потому, очевидно, является лишь частью фантазий героя. Есть и несколько смешных моментов, чувствуется также наличие лирики (сцена с проституткой, преображающейся в Илаяли), и даже заявлен пафос, связанный с жизнью человека творческого, не обретшего связи с реальностью, не контролирующего мир и потому теряющегося в нем.

Но эти темы проступают несколько условно, схематично, так как жанр спектакля расплывается между театром абсурда и гоголевской гротескностью, и текст Гамсуна здесь становится почти ненужной режиссеру отправной точкой. Вместо него могла бы быть новая пьеса или же какой-то небольшой современный рассказ, а, может быть, спектакль мог бы родиться и как devised theatre и вовсе без текста.

Попытка показать трагедию крушения человеческого сознания не завершается осознанной ее реализацией. В спектакле нет точки заземления, точки боли и страдания - ни голод, ни любовь, ни болезнь, ни нищета не имеют здесь веса, все лишь представление и игра. Чрезмерная визуальная компонента, игра с фреймами и фонами отрывает внимание от игры актеров, превращая их в персонажей комикса или анимэ, усиленно предлагая нам клипово-отрывочный формат восприятия мира героя. Да, в целом и гамсуновский текст отличается этой коллажностью, но за многообразием цветовых контрастов и быстро сменяющихся ролей теряется единство нарратива.

Иногда, наблюдая за Сергеем Волковым, даже спрашиваешь себя: выдержит он или нет предложенную разрозненность? И когда он выдерживает, следишь уже только за ним, вглядываясь в его глаза, вслушиваясь в его голос - и если есть в «Голоде» тончайший камертон правды, ускользнувший от постановщика в усложненной режиссуре, то это именно он, и ради наблюдения за его филигранной игрой, несомненно, стоит идти на этот спектакль.

Фото Александры ТОРГУШНИКОВОЙ

предоставлены Медиацентром МХТ имени А.П. Чехова

Фотогалерея